о. Мы практически не знаем общество, в котором живем. Коррупция, формализм, круговая порука в партии и государственном аппарате. Трудности в экономике, особенно в сельском хозяйстве… Страна неэффективно расходует ресурсы, многое транжирим без пользы. Не используем, слабо внедряем достижения науки, пока только Военно-Промышленный Комплекс выдерживает конкуренцию с Западом. Система планирования очень инертна и неповоротлива. Дисциплина во многих отраслях ниже всякой критики. Идеологическая работа ведется только для галочки. Наши пропагандисты сами отвращают народ от учения Маркса и Ленина. Среди комсомольских руководителей практически нет искренно верящих в идеалы коммунизма людей, только желание сделать партийную карьеру, подняться вверх по партийной лестнице. Среди простой молодежи распространяются чуждые идеалы и неверие в социализм. Мы проигрываем в идеологической борьбе. И, как теперь знаем, проиграем, если не изменим ход событий…
— Дорогой ты мой человек — растроганно, со слезой в голосе сказал генсек. — Вижу, сердцем переживаешь за страну. Да, не ошибся я, поставив тебя на КГБ. Что могу от себя, как Генеральный Секретарь, сказать? Учитывайте, история партии и учение Маркса — Ленина позволяет найти выход из любой ситуации. Ибо оно верно. — Брежнев приподнял указательный палец, желая подчеркнуть сказанное. — Опираясь на него, творчески его развивая, мы должны и найдем выход из любого положения…, - он на мгновение замолчал, внимательно рассматривая собеседников. — И еще, Юра, Борис, не забудьте о предателях и грабителях Родины. Помните, при Иосифе Виссарионовиче — от неожиданности председатель КГБ даже вздрогнул. Зато Иванов никак не реагировал, словно заранее зная, что сейчас будет произнесено, — был прекрасный лозунг, выдвинутый нашим пролетарским писателем Максимом Горьким, — председатель КГБ едва заметно кивнул, словно онемев от неожиданности. Еще бы, лозунг «великого гуманиста»: «Если враг не сдается, его уничтожают», он помнил хорошо. Как и такой взгляд, не раз виденный у фронтовиков и партизан — словно сквозь прицел.
Одобрительно улыбнувшись, Генсек медленно и неторопливо назвал восемь фамилий — директора одного НИИ, нескольких государственных и партийных деятелей. Нет, кто бы что ни говорил, Леонид Ильич добреньким не был. Добрым, отзывчивым — да, но не добреньким всепрощающим толстовцем.
— Новый год скоро, — загадочно добавил он, явно указывая срок исполнения его невысказанного пожелания. И тут же его взгляд стал обычным, словно внутри повернули рубильник и он заговорил обычным, спокойным тоном.
— Главная цель всех будущих изменений, это улучшение жизни людей. Советского народа. В конечном итоге, всего мирового рабочего класса. А по реформам могу сказать. Было стране еще тяжелее после гражданской войны. Партия большевиков, Ленин нашли выход — не побоялись, провели НЭП. При товарище Сталине, а при товарище Сталине — дважды, с упором, повторил генеральный, — разрешали артели, почти частное предпринимательство. И экономические меры поощрения. Вот, Юра, надо учиться у Партии и учиться у истории Партии. Мы не должны повторить ошибок, надо делать правильные выводы и не бояться нового, хорошего, прогрессивного. А насчет дисциплины думаю так. Народ всегда за порядок и дисциплину, законность. Он сразу чувствует порядок в стране или нет. И обман, лицемерие тоже. Дисциплиной и наведением порядка надо заняться в первую очередь. Сверху донизу. Это первоочередная задача. По партийной линии я тебя, если что, Юра, прикрою. Но надо конечно потихоньку старую гвардию из Политбюро и ЦК на покой. Если такого болтуна как «меченый», поставили во главе партии, то значит все. Приехали — пора на пенсию. Начинай готовить материалы по личным делам. Да у тебя, наверное, все имеется? Надо молодых, но преданных делу коммунизма и Родине, без гнили, без лицемерия и корысти людей выдвигать. Постараюсь вспомнить с Трофимовым, кто из коммунистов достойно себя вел при «дерьмократах». Таких выдвигать будем. Пока скажу сразу: Байбаков из Госплана, Примаков из Института востоковедения, Лигачев из Томска, Романов из Ленинградского обкома…
Леонид Ильич помолчал, двигая бровями в задумчивости.
— Давай решим так. Посвятим в дело, назовем так — инициативную группу. Не более пяти — семи человек. Во-первых, ты, Борис, еще один человек от тебя, согласую с моим… — он опять подвигал бровями.
— Симбионтом, Леонид Ильич, — подсказал Андропов, и, заметив недоуменный взгляд, пояснил, — это организмы, которые живут вместе и сотрудничают. Например, кишечные бактерии…
— Нет, — отрезал Брежнев, — ты из Трофимова микроба не делай… пусть будет «подшефным». А название «Симбионт» всем материалам по нашему делу присвоим. Пусть гадают. Про посвященных я подумал — от тебя еще один, от армии пока Ивашутин, от партии Машеров. Остальных подберем позже…
Андропов, слегка, почти незаметно поморщившись, ибо обоих названных генсеком недолюбливал, спросил.
— Извините, Леонид Ильич, а МВД?
— Пока никого, — глядя на заметно обрадовавшегося Андропова, Брежнев не удержался и усмехнулся. С министром внутренних дел Щелоковым Андропов враждовал серьезно и эти слова явно пришлись ему по душе.
— Тогда от меня — Крючков.
— Хорошо. Присылай завтра его, обсудим по комитетским персонально, кого вспомню. И развернутую справочку по Афганистану приготовь, — он пошевелил бровями. — Есть мнение, что эта война — один из важнейших факторов в случившемся.
— Вас понял, — Андропов кивнул. Помолчал, явно волнуясь, опустил глаза. Голос, и так тихий, стал еле слышен. — Леонид Ильич простите, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь… Но вызывает у врачей и товарищей по Политбюро ваша новая близкая знакомая… медсестра. Не будет ли выпавшая на ваш еще не окрепший после аварии организм чрезмерная нагрузка…опасна.
Тут Брежнев откинулся на спинку кресла и поначалу тихо, потом все сильнее захохотал. Смеялся долго и заразительно, до слез, раскачиваясь в кресле. Его поддержал и генерал Иванов. Сам глава КГБ поначалу удивленно смотрел на судорожно покатывающегося от смеха Ильича. Потом расслабился и стал тихонько хихикать. А уж дальше и почти в полный голос смеяться. Ну и впрямь заразительно смеялся генсек.
— Значит, опасаются товарищи…чрезмерная нагрузка значит.. — Брежнев вытер платком глаза, слегка успокоившись, выпил чаю. Потом какой — то погрустневший обратился к собеседнику.
— Вот что Юра. На самом деле опасаться нечего, нет ни каких нагрузок… Мне уже не сорок, и даже не шестьдесят. Так только… хочется почувствовать себя мужиком…А Юля хорошая девушка, понимает меня старика, жалеет… Хотя, Юра, я чувствую себя с каждым днем все лучше. — Ильич замолчал, потом встрепенулся, заулыбался. — Хочешь, оставайся, вместе завтра на охоту пойдем кабана завалим.
— Леонид Ильич спасибо за предложение, но вы же знаете…врачи не разрешают — не дай Бог простужусь.
— Ну да, да…эх все мы были когда — то рысаками. — Ильич устало встал, тяжело, по-стариковски, пошел к двери.
— Все, я устал, уже поздно. До свидания, Юра. До свидания, Боря.
Андропов и Иванов распрощались и уехали в Москву, где их ждала практически бессонная ночь. Как в старые, почти забытые времена, о которых сегодня дважды напомнил товарищ Брежнев.
К нам на утренний рассол…
К нам на утренний рассол…[1]
Утро началось с водных процедур и бассейна. Ильич плавал минут сорок, нырял, фыркая от удовольствия, от неожиданно вернувшегося ощущения помолодевшего, полного сил и энергии тела. Потом была пробежка по парку, на которую генсек потратил еще полчаса. Закончил утреннюю зарядку контрастным душем. После легкого завтрака, не задерживаясь, Леонид Ильич взялся за работу.
Викторин испытывал чувство глубокого удовлетворения.
«Повезло мне, что Леня — генсек, да и большой любитель женщин. А окажись какая-нибудь пьянь или старушка замшелая … Тогда бы взвыл от такого попадания. Смотри, как старается. И даже подталкивать не надо. Главное, чтобы не слишком отвлекался на женские чары и не тратил на них все свое время. Дел у нас хватает — Родина ждет. Будем трудится на ее благо и подталкивать на это сиамского братика… Сибарит он все же, а не трудоголик, увы… Хотя от трудоголика я бы тоже взвыл, наверное. Одна работа и ничего кроме работы, причем не моей любимой…»
В десять часов приехал генерал Крючков. Невысокого роста, коренастый, с большой лысой головой, со слегка крючковатым носом на лице, украшением которого служили лишь умные внимательные глаза, из-за больших очков похожий на филина, начальник Первого Главного Управления КГБ (разведки) Викторину внешне не понравился сразу. Но Андропов ему доверял, да и сам Викторин помнил только, что, став преемником Юрия Владимировича на посту председателя КГБ, Крючков ничем себя не замарал. Разве что отсутствием инициативы, этакий, если подумать, Берия при Сталине, способный хорошо выполнять поставленную задачу, но растерявшийся при полной самостоятельности. Так что оставалось только думать, что Брежнев и Андропов лучше разбираются в своих подчиненных. Хотя Брежнев, честно говоря, хотел бы вместо Крючкова видеть другого человека, но и он не стал спорить с главой КГБ.
Генеральный и начальник разведки поднялись в библиотеку. Крючков сел на то же место, где сидел вчера его шеф, Ильич сел рядом и протянул лист бумаги.
— Владимир Александрович, вот фамилии людей из вашего ведомства и ГРУ, а также и кое-кто из гражданских. Это те, про кого я помню точно. Кто же знал, что всех «предателей» из органов надо помнить? В газетах и на телевидении говорилось все больше про олигархов и популярных певцов. А в то время, простите, про КГБ и разведку, я книжек почти и не читал, не увлекался, — Викторин развел руками и, улыбнувшись, продолжил.
— Но про этих помню очень хорошо. Они в свое время «прогремели». Про них много писали газеты, показывали передачи по телевидению. Если есть вопросы, задавайте…
Начальник ПГУ смотрел список и, видимо был потрясен, брови полумесяцем взлетели вверх от удивления.