— Леонид Ильич, что — и генерал Калугин? Полковник Гордиевский? Это же наши лучшие люди. Калугин наш самый молодой и перспективный генерал. Хотя в последнее время, что-то у него в работе не ладится…Н-да… Теперь многое становится понятным…
— Так, вот один из ваших комитетчиков, кто — сейчас уже не помню, писал, что Калугина завербовали еще в бытность пребывания его на стажировке в Колумбийском университете США. Помню, что где-то в пятьдесят восьмом — пятьдесят девятом годах. А Гордиевский вообще сволочь — перебежит в Англию, через пять лет, в восемьдесят пятом году. Завербован был МИ-6, в то время, когда работал в Торгпредстве в Финляндии. Его взяла шведская полиция на проститутке в бордели. Захотелось парню «сладенького», запретного. Вот и сгонял по-тихому из Финляндии в Швецию, развлечься. Там его англичане и подцепили на крючок… Вот еще один инженер… Толкачев, очень ценный кадр для ЦРУ. Они даже после того как, мы его взяли, добытые им документы пять лет переводили с русского. И главное, что характерно, сам предал. Скатился в рот ЦРУ, как колобок. Деньги, пачки сотенных купюр резиночками перетягивал. Такой аккуратный, бережливый, — Генсек едва сдержался, чтоб не выругаться матом. — Даже в библиотеке технической подменил учетную карточку, чтобы ни заметили, сколько читает. Американцы ему эту карточку специально в Лэнгли изготовляли, берегли эту гадину. Которая нам столько навредила, что целой его жизни не хватит для расплаты… Ну, в общем, повторюсь, что вспомнил — здесь все. Может потом, кого еще вспомню. Если удастся, конечно.
Крючков, убрал список в портфель, встал.
— Леонид Ильич нет слов, Ждем, если кого-то или что-то вспомните потом. Вы простите, что я так… просто потрясен. Тут каждое слово, каждая крупица информации на вес золота. Но как-то не верится…
— Ничего, ничего я понимаю, сам был в растерянности, — Ильич встал, прощаясь. — Давай, генерал, не теряй времени, бери в «ежовые» рукавицы этих гадов. Используй их на полную катушку.
Собеседники крепко пожали руки.
— Спасибо Вам, Леонид Ильич, — и вдруг, озорно подмигнув, генерал продолжил шепотом. — Родина «подшефного» не забудет.
Крючков уехал, оставив Викторина наедине с его соседом и размышлениями о том, почему в запомнившейся ему истории КГБ ничего не сделал для борьбы даже с явными предателями. Потеряло инициативу и послушно шло в фарватере курса партийного руководства? Или все же был заговор среди чекистов, о котором писали некоторые авторы. Викторин вспомнил даже одну статейку в газете «Аргументы и факты», в которой о наличии плана КГБ по смене строя писалось очень убедительно. Вроде как в высших кругах «чекистов» решили, что другого пути реформирования Союза нет. Потом он поделился с Леонидом Ильичом своими размышлениями, а заодно и опасениями из-за наличия довольно большого круга осведомленных о нем. Поспорили. Причем Брежнев приводил такие аргументы и говорил о таких фактах, которые Викторин просто не знал и не мог знать. В его время об этом молчали, как рыбы об лед и говорливые политики и говорливые журналисты… Постепенно Викторин успокоился и отправился отдыхать, сообщив «брату», что готов прийти на помощь в любой момент. В остальное время до следующей аудиенции Брежнев много читал, много звонил. Обзвонил, как уже давно было заведено, два десятка наиболее авторитетных секретарей обкомов. Поговорил с Машеровым, вызвал его для разговора в Москву. Петр Миронович, явно удивленный столь неожиданным приглашением, упросил Брежнева немного подождать, ссылаясь на неотложные дела в ЦК Компартии Белоруссии. Договорились встретиться чуть позднее, перед Пленумом ЦК.
Надо заметить, что уже давно было решено переместить Машерова на ближайшем Пленуме на место Косыгина. Ходили слухи, что Ильич неодобрительно относится к этому решению, ревнуя к популярности Петра Мироновича, как возможного преемника и кандидата на пост Генерального Секретаря ЦК. Но в действительности против перемещения его в Москву генсек отнюдь не возражал, поскольку не видел в нем соперника. Да и слухи о спланированном против Машерова покушении можно считать только слухами. Слишком много неожиданной импровизации в решениях Петра Мироновича в тот злосчастный день, которые просто не могли быть заранее просчитаны никем.
Немного позднее приехал начальник Главного Разведывательного Управления. Ему Леонид Ильич, уже имея опыт разговора с Андроповым, рассказал обо всем еще быстрее. Тем более, что генерал Петр Иванович Ивашутин был отличным аналитиком, к тому же имел великолепную память. Конечно, ему трудно было сразу поверить в реальность такой фантастики, но когда Викторин припомнил несколько рассказанных ему Рыбаковым в «той» жизни случаев из действий ГРУ за рубежом, генерал вынужден был признать, что «сказка стала былью». Поговорили весьма плодотворно, кроме предателей, начальник ГРУ получил также сведения о возможных действиях США и НАТО в ближайшее время. Потом Викторин взял управление в свои руки и почти час отвечал на вопросы Петра Ивановича.
После сдвинувшегося по времени из-за неожиданно долгого разговора с Ивашутиным, позднего обеда Ильич отправился на охоту. День продолжился удачно, генсек был счастлив. Тем более что и охота закончилась удачно, Брежнев лично подстрелил пару кабанчиков.
Вечером идиллия проживания в охотничьем домике «Завидово» была нарушена. На территорию охотничьего хозяйства, благополучно преодолев все посты охраны, въехала «чайка». Леонид Ильич, в этот момент благодушно отдыхал, расположившись на веранде дома с Юлечкой Чубарсовой и всей компанией товарищей по охоте. Громким контрабасом звучал густой, сильный голос Брежнева. Он был занят любимым после охоты делом — распределением, что Бог послал. А Высшие Силы сегодня не поскупились на охотничьи трофеи. Обе кабаньи туши щетинистой горой лежали друг на друге. Егеря разделывали туши кабанов на четыре части, передки и задки. Пальцем шеф указывал то на одну часть туши, то на другую.
— Вот этот передок Косте Черненке — старый друг лучше новых двух… Этот передок Громыке, давно главному дипломату ничего не посылал. Это не правильно. Надо поддержать товарища. Андрею в Америку к Рейгану ехать скоро, пускай подкрепится… Вот этот задок Грише Романову в Ленинград фельдегерской связью пошлите. Пускай почувствует, что помнит о нем Генеральный секретарь. Перспективный кадр партии — пусть порадуется. Смотрите, чтобы не пропала кабанятина. Слышишь, Рябенко?
— Да, Леонид Ильич, сделаем, — ответил начальник охраны.
— Ну а этот задок…. его Горбачеву пошлите. Пусть порадуется, побалуется мясцом… своего «сородича»… А этот задок Диме Устинову, министру обороны. Надо поддержать товарища, у него сейчас проблем много. Один Афганистан чего стоит… Вот этот передок…
Тут процесс распределения был прерван самым бесцеремонным образом. Из «чайки» выбежала лет сорока пяти, дородная, в теле женщина. И сразу с криком: — Папа! — бросилась к остолбеневшему Ильичу.
«Ну, шеф, держись», — заехидничал Викторин, прикидывая, не скрыться ли на время куда-нибудь подальше.
Приблизившись к папе, дочка остановилась и удивленным голосом спросила.
— Папа ты ли это? Ты такой помолодевший… Да просто красавец. Где мешки под глазами?.. Где живот?
— Ну, Галю… дочка. Сама видишь. Стараюсь быть в форме…. Физкультура, медицинские процедуры. Результат, как говорится, на лице…
«Ильич, где бы ты был, если бы не сиамский брат Витя. Скромнее надо быть, скромнее», — продолжал чревовещать Трофимов. А «первая принцесса СССР» продолжала рассматривать, тормошить, столь разительно изменившегося отца. Продолжалась эта идиллия недолго, минут пять. Неожиданно радостные воркования дочки прекратились. Она замолчала, пристально вглядываясь, куда- то за спину Ильичу. Почувствовав недоброе и догадываясь, куда та смотрит и на кого, папа попятился, стараясь закрыть Гале обзор. На веранде наступила томительная тишина.
— Так значит это, правда! — закричала дочка, и разгневанной фурией бросилась к «избраннице сердца» папы.
Разыгравшаяся яростная битва всем хорошо запомнилась. Дочка генсека, имея более тяжелую весовую категорию, поначалу одерживала вверх. Но Юля была моложе и в обиду себя не дала. Две женщины громко визжа, таскали друг друга за шевелюры. Слова и угрозы которыми они обменивались, от души и со вкусом, относились к тем, что обычно встречаются в идее надписей на заборах. Причем молодая соперница, явно побеждала в боевой схватке. Старшая же одерживала верх в словесной дуэли, как ни как — опыт приходит с годами.
«Ильич, спасай женщин, а то покалечат друг друга», — первым пришел, в себя Викторин. Генсек очнулся от столбняка.
— А ну прекратить! Смирно! Не то прикажу обеих в бассейн забросить, — прокричал Ильич. — Медведев! Собоченков, что смотрите? Разнимите! Держите их! — тут же рявкнул на застывших телохранителей Ильич. Охранники быстро соорудили живой шлагбаум, встав между враждующими сторонами. В драке неожиданно возникла пауза.
Женщины смотрели с ненавистью друг на друга, тяжело дышали, но уже не дрались. Они, конечно, понесли некоторый ущерб, но на готовность к новому столкновению это не повлияло. Волосы у обоих выглядели как у огородных пугал. Помада размазаны по лицам, как боевая раскраска индейцев. У Юли на левой щеке красовалась глубокая царапина. У «принцессы», Галины Брежневой, под правым глазом наливался ультрамарином синяк.
— Все… брэк, расходимся. Расходимся, я сказал!. Галя, иди в свою комнату, приведи себя в порядок. Юленька, подымись к себе. Я сейчас приду, — Ильич устало пошел за дочерью. Дальнейшие перипетии семейных отношений остались вне знания Трофимова. Викторин решил отдохнуть и немного подремать, не подслушивая семейных тайн своего симбионта. Потом, ночью перед сном, Ильич кратко поведал о дальнейших событиях.
— Юленька будет жить в Москве, я позвоню управделами Совмина Смиртюкову. Пусть выделит квартиру и машину с водителем. А Гальку отправил к мужу, пусть Юра утешает. Но пришлось пообещать, что уеду послезавтра в Заречье, к жене. Виктория Петровна плачет… Нельзя ее обижать. Я супругу очень уважаю. Вот такие, друг ситный, дела, — проговорил тихо, и устало генсек. Было видно, что утомился, как выжатый лимон, Ильич. Все-таки возраст, не тридцать лет.