Настали другие времена. И «Баррикада» теперь закрыта. Ура! Зато через дорогу на моем родном доме вскоре появилась надпись бистро «Барракуда». Это, наверное, то, за что мы боролись в перестройку? Вот насколько богата и разнообразна история только одного дома на Невском – номер 13!
Дом № 3
Во втором доме от конца (или от начала?) Невского проспекта долгие десятилетия (уже при моей жизни здесь) была редакция журнала «Нева». Время было советское, все это время ругали – и, безусловно, было за что. Широкая, но грязная мраморная лестница. Навсегда потухший камин на площадке. А дальше авторы расходились по фанерным клетушкам, столь характерным для советских коммуналок, к своим редакторам. Там шли горячие споры, там курили, выпивали – в общем, кипела жизнь, и журнал был хорош и весьма популярен.
Главный редактор журнала в 80–90-е годы Борис Николаевич Никольский был строен, прям, строг. Естественно, он был партийным назначенцем – иначе главными редакторами и не становились тогда. Но имел нрав прямой, твердый, самостоятельный, и журнал вовсе не был партийным рупором, и халтура на даже самую нужную тему не проходила тут. Помню, я встретил там еще совсем юного, но уже грустного Сергея Довлатова с толстой папкой в руке.
«Вот, – сказал он. – Представляешь? Написал роман о рабочем классе, полгода угробил. Уж это-то напечатают, думал. И – не берут! То есть – другие душу дьяволу продают. А я ее просто так подарил, бесплатно.»
Представляю себе, сколько души он туда вложил! Да нисколько! Издевался и над собой, и над рабочим классом, – над тем, вернее, как о нем принято было писать. И дьявол его жертвы на самом деле не принял, дьявол тоже неплохо соображал. И Довлатов сохранил себя до тех лет, до тех мест, где он смог по-настоящему проявиться.
И журнал «Нева» тоже дожил до лучших времен. И в девяностые годы в нем печатались лучшие тогда вещи. Все дело в Борисе Никольском. Он тоже дождался своего времени, когда все уже зависело не только от системы, но и от отдельных людей – и тут Борис Николаевич показал себя. И вышли вещи остро современные, о каких совсем еще недавно нельзя было мечтать, да нелегко отстаивать оказалось и тогда. Но Никольский, как Твардовский в свое время, совершил в своем журнале небывалый литературный переворот. И появились немыслимые прежде роман Дудинцева «Белые одежды», повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна», блокадные записи Лихачева «Как мы выжили» и многое другое, немыслимое прежде.
То были лучшие годы. На общем подъеме Никольского избрали в Верховный Совет, который буквально светился тогда лицами лучших людей…
Теперь «Невы» в этом доме нет. Причина, я думаю, понятна: «Не тем торгует, дохода не принесет! Стереть, как всю ленинградскую пыль!» Глупо, конечно. Всегда Невский был литературным проспектом – и кто не понимает этого, лишает город лица.
Перейдем на четную сторону проспекта.
Дом № 18
Дом под номером 18, дом купца Котомина, известен тем, что в нем находилось кафе Вольфа и Беранже, роковое в жизни Пушкина – там он встретился со своим секундантом и оттуда уехал на дуэль. Затем в этом же доме открылся весьма популярный ресторан Вильгельмины Лейнер. Газетный обозреватель так охарактеризовал его: «Ресторан, где скверно кормят, отвратительное низкое помещение, с начала вечера наполняющееся клубами табачного дыма и испарениями, но куда почему-то собираются каждый вечер представители всех свободных профессий – артисты, художники, литераторы».
Постоянно посещали этот ресторан знаменитые артисты Александрийского театра, завсегдатаем был один из театральных кумиров Мамонт Дальский. Там, по его воспоминаниям, он познакомился с Федором Шаляпиным.
Однако нельзя не отметить и роковую роль этого заведения. Там в последний раз ужинал великий Петр Ильич Чайковский; наутро у себя дома, неподалеку оттуда, на Малой Морской, почувствовал себя плохо, и хотя к нему прибыл придворный лейб-медик Бертенсон, Петр Ильич рано утром 25 октября 1893 года скончался. История этой смерти загадочна.
Отравление? Самоубийство? Вторая версия, которая официальной так и не признана, связана с нетрадиционной сексуальной ориентацией великого композитора. По сведениям, дошедшим от Елизаветы Карловны Якоби, жены сенатского прокурора Николая Якоби, учившегося вместе с Чайковским в Училище правоведения, Чайковский пытался соблазнить несовершеннолетнего племянника графа Стенбок – Фермера. Граф пожаловался императору Александру III, тот передал жалобу в Сенат. Тогда Якоби, как обер-прокурор Сената, вынужден был собрать у себя бывших соучеников по Училищу правоведения, включая Чайковского. Композитора убедили принять яд, пока позорная история не распространилась и не состоялся суд. И он якобы сделал это. По официальной версии, быть может, и наиболее правдивой, Петр Ильич Чайковский умер от холеры, которая в это время была весьма распространена, выпив стакан сырой воды.
Оставил тяжелый след этот популярный некогда ресторан и в судье поэта Александра Блока. Весной 1906 года здесь произошла встреча Блока и его жены Любови Дмитриевны с поэтом Андреем Белым. Вот что мучило в ту пору всех троих: Белый был влюблен в Любовь Дмитриевну, та отвечала ему взаимностью, но страдала. Белый писал Блоку: «Она мне нужна для путей несказанных…»
В конце концов Любовь Дмитриевна приняла решение расстаться с Белым. Белый откликнулся на это стихотворением:
Ты – тень теней…
Тебя не назову.
Твое лицо —
Холодное и злое…
Дом связан с именем еще одного гения. Именно здесь, по воспоминаниям Набокова, мама по его просьбе, когда он мучился скарлатиной, исполнила его странную болезненную просьбу – купила из витрины писчебумажного магазина Треймана огромный рекламный карандаш-гигант и привезла ему. И Набоков вскоре поправился. Может быть, уже начала проявляться необыкновенная, порой болезненная фантазия Набокова, и его будущая писательская судьба, предчувствуемая им, «нарисовалась» в образе огромного карандаша?..
Потом здесь был известнейший букинистический магазин, популярный среди писателей, ценивших все необычное. Я тут тоже купил несколько «художеств», до сих пор радующих меня. Открывшееся в этом доме уже в наши дни «Литературное кафе» популярностью, как ни странно, не пользовалось – то ли писатели стали беднее, то ли они не любят, когда всем известно, где надо их искать.
Дом № 16
Домами на Невском проспекте, естественно, владела знать. Номер 16 был долгое время домом Трубецких. Сергей Трубецкой, чья судьба трагически переплелась с линией судьбы Лермонтова, отличался смелостью и буйством, неоднократно переводился из полка в полк и имел несчастье, служа на Кавказе, оказаться секундантом Мартынова в его дуэли с Лермонтовым, хотя, по рассказам современников, пытался эту дуэль предотвратить.
В этом доме снимал помещение Суворин для своего «Литературно-художественного общества», Суворин был издателем весьма популярной газеты «Новое время», дружил с Чеховым и печатал его.
В наши дни дом этот привлекал внимание всего города магазином «Демократическая книга» – потому что в странах народной демократии – Венгрии, Польше, Чехословакии гораздо раньше, чем у нас, начали печатать альбомы импрессионистов, а потом и других, неизвестных в советской стране художников – и очередь в этот магазин иногда приходилось занимать с вечера. Стоял в этих очередях и я, и потом радостно нес домой вкусно пахнущую книгу с иллюстрациями, например, Шагала.
Дом № 6
В доме 6, который прежде назывался домом Таля, снимал квартиру близкий друг Пушкина Сергей Александрович Соболевский, у которого Пушкин часто бывал. В знак особого своего расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы «Цыгане» на специальном пергаменте и подарил Соболевскому. Пушкин заказал художнику Тропинину свой портрет, ставший впоследствии очень известным, и подарил его Соболевскому. В квартире Соболевского собиралось изысканное общество: Пушкин, Тургенев, Жуковский, Вяземский, композитор Глинка.
Дом № 2
Этот дом, последний, а точнее, первый на четной стороне Невского проспекта, представляет собой конец огромного здания Генерального штаба, развернувшегося вдоль Дворцовой площади. Много что можно рассказать о нем. Здесь служил Вольховский, соученик Пушкина, окончивший курс первым, то есть лучшим.
Тут открывается вид на Дворцовую площадь и Александрийский столп – памятник Александру I в честь его победы над Наполеоном. Пушкин, мы знаем как, – сравнил свой нерукотворный памятник с памятником царю: «…Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа!»
Но не только Пушкин. В советское время в крайнем доме Невского, за номером 2, поселилось множество советских учреждений, всяческие народные комиссариаты, среди них Отдел Управления Петроградского Совета, занимающийся, в частности, распределением продуктов питания. Возглавлял этот отдел Яков Белицкий, и окна его выходили на площадь Урицкого (так стала называться Дворцовая площадь после убийства Урицкого) и на Александрийский столп (который, к счастью, не переименовали).
Сотрудница отдела Надежда Павлович, хорошая знакомая поэта Ходасевича, приглашала его читать свои стихи перед сотрудниками отдела. Гонорар поэт получал продуктами. Однажды получил изрядное количество куриных яиц и, глядя в окно на Александрийский столп, посвятил своей благодетельнице шутливое стихотворение «Памятник», в подражание пушкинскому:
Павлович! С посошком, бродячею каликой
Пройди от финских скал вплоть до донских станиц,
Читай мои стихи по всей Руси великой, —
И столько мне пришлют яиц,
Что если гору их на площади Урицкой
Поможет мне сложить поклонников толпа —
То, выглянув в окно, уж не найдет Белицкий