Не буду. Потому что мне уже плевать. Я два месяца провела в ожидании смерти. И жду теперь только ее. Но уже не с отчаянием, не с горечью, а с облегчением…
Он убил всех членов правящей десятки. Что ему стоит убить меня?
Я не произношу ни слова. Не поднимаю головы. Мне нечего ему сказать. И видеть его я тоже не хочу.
— Ирис…
Мужской голос дрогнул.
— Ирис, взгляни на меня.
Не просьба, мольба.
Но я не откликаюсь.
Мне хватило его фальши и лжи. И больше я не поверю ничему.
— Как ты?
Вопрос звучит устало и отчаянно.
Я не хочу его слышать. Не хочу, не хочу, не хочу.
И чтобы поскорее закончить эту встречу, интересуюсь, сверля взглядом столешницу:
— Что меня ждет? Смертная казнь?
— Нет… — тихо выдыхает он, отчаянно тряся головой, — Конечно же, нет…
— Пожизненная ссылка?
— Ирис, прошу, посмотри на меня.
И я поднимаю голову, уставившись на него пустым, равнодушным взглядом.
Немой ответ на все невысказанные вопросы.
Пусть видит, что мне все равно. Пусть видит, что я не страдаю, не плачу.
Мне просто уже плевать. Даже на то, что ждет меня дальше, тоже плевать.
Интересует лишь, что стало с Сопротивлением. Сколькие из нас уже мертвы? А скольких только ждет эта страшная участь?
Он смотрит жадно. Вглядывается в мое лицо, надеясь найти там хоть что-то. Но ничего там уже нет…
И я снова опускаю голову, не в силах его больше видеть.
— Ирис, прости меня. Но так было нужно…
Тихий смешок. Это нервное, не иначе.
Краем глаза замечаю, как он тянется к нагрудному карману. Что-то оттуда достает. А затем наклоняется вперед и накрывает своими ладонями мои пальцы, сцепленные в замок.
Отводит мою левую руку в сторону. Вставляет маленький ключ в отверстие, и ограничительный браслет с тихим щелчком открывается, а затем падает на стол.
Правая рука проходит через ту же процедуру. А затем сильные пальцы обхватывают мои запястья и разминают их. Мягко, нежно.
Дергаюсь в сторону. Но он удерживает. И начинает говорить.
— Я пойму, если ты меня никогда не простишь и не пожелаешь больше видеть. Но сначала я должен тебе все объяснить.
Молчу. Пусть говорит, раз уж мне сейчас никуда от него не деться.
— Я никогда тебя не обманывал…
Снова он за свое. Раз нашел в себе смелость встретиться со мной, решился бы уже и на откровенность. Пусть и горькую. Зато высказал бы все честно.
— Для того, чтобы изменить систему, убрать правящую десятку было недостаточно.
Неужели сейчас начнет рассказывать мне о том, что нужно просто принять суровую реальность и смириться с положением вещей?
Спасибо, уже наслушалась.
Снова пытаюсь вырваться. Но он держит мои запястья крепко.
— Помимо них, есть еще много тех, кто поддерживает эту систему. Высшие чины, влиятельные аристократы. И для того, чтобы справиться с ними всеми, нужно время.
Как мило. Он, правда, думает, что я куплюсь на его сладкие речи во второй раз?
— Нужно было время…
Тяжелый вздох.
— Ирис, убийство правящей десятки не было победой Сопротивления. Это было только началом борьбы. Долгой и кровопролитной. Мы потеряли многих, Ирис. Те, кого власть долгие годы кормила, кого поощряла и на чьи преступления закрывала глаза, не отступили молча в сторону. Они попытались удержать режим.
Они? По-моему, он говорит как раз о себе…
— Они попытались избавиться и от меня. За эти два месяца на меня было совершено более двадцати покушений. И потому мне было нужно тебя спрятать…
Дальше я не слушала.
Резко вскинула голову, жадно всматриваясь в его лицо. Цепко изучая глазами каждую деталь.
Осунулся. Похудел. Бледная кожа, щеки впали, под глазами синяки, а на обычно гладковыбритом лице недельная щетина.
Этого я сразу не заметила. Да и когда, если старалась не смотреть на него?
Сердце болезненно сжалось.
Как бы я ни хотела этого признавать, но я все еще любила его. Любила после всего, что он сделал. Любила и была уверена, что у него-то точно все хорошо.
Я готова была умереть. Но я до сих пор не готова видеть его смерть.
И, наверное, никогда не буду готова…
— Если бы они поняли, что ты моя уязвимость, они бы тебе навредили. Они бы угрожали, шантажировали. И я бы отступил. Поэтому, — судорожный вздох, — Поэтому я спрятал тебя там, где никто не станет искать. Там, где ты точно останешься в безопасности. Хоть и будешь меня потом ненавидеть…
По щекам потекло что-то мокрое.
Я сама не заметила, как начала плакать.
Да я в последний раз плакала лет десять назад, если не считать той ночи перед всем произошедшим. Но тогда это были слезы счастья. А теперь вот…
Вырвала свои запястья из захвата чужих пальцев и закрыла ладонями лицо. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу. Не хочу, чтобы понимал, что мне все еще не все равно, как бы я не стремилась показать обратное.
Стул напротив отъехал назад, проскрежетав по каменному полу.
Сэйр Варнадо поднялся с места. Обошел стол.
Господи, как же я надеялась, что он сейчас выйдет за дверь и даст мне возможность прийти в себя, справиться с собственными чувствами…
Но от этого мерзавца подобной милости ожидать не стоило.
Поэтому я даже не удивилась, когда он отодвинул мой стул, разворачивая меня к себе лицом, а после опустился передо мной на колени.
Мои ладони мягко, но уверенно обхватили и отвели от лица, заставляя взглянуть на сидящего передо мной мужчину.
— Тише, все уже позади…
Нежный шепот, от которого плакать захотелось лишь сильнее.
Его руки обхватывают мое лицо, заставляя меня поддаться вперед. И в нос ударяет знакомый аромат полыни и древесной коры. Боги, как же мне его не хватало…
Сухие губы прикасаются к мокрым щекам. И я не сопротивляюсь. Не могу и не хочу. Не теперь, когда он так близко. И смотрит так искренне и виновато.
— Я скучал, — шепчет мне прямо в губы мое личное великолепие.
А после целует. Осторожно, невесомо, боясь, что я оттолкну.
И, наверное, стоило бы. Но во всем, что касается сэйра Варнадо, я с самого начала совершала ошибку за ошибкой, не прислушиваясь к здравому смыслу.
Мои губы размыкаются, отвечая на поцелуй. Я скучала по нему и по его губам. Мои ладони опускаются на широкие плечи, гладят, притягивают к себе. И по этим плечам я тоже скучала.
Всего несколько мгновений, и он отстраняется. Удерживает мое лицо в своих ладонях и заглядывает мне в глаза.
— Ирис, я люблю тебя… — шепчет на выдохе.
Молчу.
Я пока не готова расщедриться на ответное признание. Не в допросной.
И он не требует немедленного ответа.
— Ирис, выходи за меня…
Сердце трепетно сжимается. И от его взгляда, и от того тона, которым было произнесено предложение. И даже от того факта, что сам сэйр Тобиас Варнадо сидит на коленях у моих ног и о чем-то меня просит.
И пусть женское сердечко готово было капитулировать немедленно, помахать белым флагом, фатой и, бог знает чем еще, а потом сдаться и отправиться прямиком в крепкие объятия победителя, обида так легко отступать не собиралась, готовясь к долгой обороне.
— Я хочу домой, — вместо ответа на предложение руки и сердца произношу я.
Жду, когда он обидится, развернется и уйдет. Отверженный и непоколебимый.
Но сэйр Варнадо всегда умел меня удивить. А потому он лишь кивает, выпрямляется, поднимаясь на ноги, и подхватывает меня на руки. А после несет к двери. Уверенный и непоколебимый…
И я понимаю, что спорить с ним бесполезно. Обхватываю крепкую шею руками, опускаю голову на мужское плечо и выдыхаю, покачиваясь в такт его шагам.
Я лежала на свежем, накрахмаленном постельном белье и блаженно вздыхала. Да кому вообще какое дело до сэйра Варнадо, когда меня дома ждал горячий душ в свои объятия? С подобным удовольствием после двух месяцев в сырой камере без особых удобств ни один благородный сэйр не сравнится. Пусть даже и такой великолепный.
Кстати, о последнем…
Этот самоуверенный мерзавец, похоже, даже не рассматривал всерьез такой вариант, при котором я действительно его отвергну и выставлю за дверь. А потому сейчас спокойненько дрых на соседней подушке, полностью собой довольный.
К моему возвращению домой он расстарался на славу. И где только ключи достал?
Квартира сверкала чистотой, холодильный шкаф был забит продуктами. Чистый и выглаженный халат на пару с полотенцем висел на вешалке в уборной. Да взять хоть это накрахмаленное постельное белье, пахнущее вездесущей полынью. И, как вишенка на торте, бумажный пакет из той самой кондитерской, стоящий посреди стола.
Кстати, а до пирожных я так добраться и не успела…
Вздохнула и осторожно выскользнула из-под одеяла, боясь потревожить чуткий сон одного мерзавца. Пусть спит, сил набирается. А то невозможно смотреть на его бледное осунувшееся лицо и километровые круги под глазами.
Жалостью он меня и взял…
Потянулась к халату, висящему на спинке кровати, и завернула в него свое обнаженное тело. Кольцо на безымянном пальце с прозрачным драгоценным камнем сверкнуло, когда на него упал луч закатного солнца.
Ну, ладно-ладно. Не только жалостью.
Пытал он меня. Долго и упорно. И до умопомрачения сладко.
После третьего раунда пыток я и сдалась. И то только потому, что мне пригрозили четвертым. Вот ведь мерзавец ненасытный. Какой четвертый раз подряд, когда меня уже ноги не держат?
В общем, пришлось сдаваться на волю победителя. И он, довольный собой, быстренько нашел свои брюки, что валялись где-то на полу в ворохе одежды, и выудил из кармана кольцо. Боялся, видимо, что я опомнюсь и передумаю.
А потом растянулся на постели с самодовольной сытой мордой. И через минуту уже уснул…
Вымотался, бедненький.
Тихонько хихикнула, шебурша пакетом. Вот пока один обаятельный мерзавец будет спать, я все пирожные и слопаю.