Я открываю дверь и смотрю на очередь, что уже скопилась. Ну вот сейчас они уже начали придумывать, что мы тут делали.
— Только мы не закончили этот разговор, — говорит он четко, чтобы все понимали, что мы там делали, но не думаю, что это отмоет мою репутацию. Я закрываюсь и остаюсь одна. Включаю прохладную воду и умываюсь. Только сейчас смотрюсь в помутневшее от времени зеркало с паутинкой ржавчины в углу.
Бледная, волосы не мыты уже пятый день, под глазами круги, а в руках катетеры, я как наркоман и вряд ли такого человека можно хотеть. А принимать душ мне пока нельзя.
Я быстро делаю свои дела, чтобы не затягивать очередь и, еще раз умывшись, выхожу. Очередь увеличивается, а Миша как ни в чем не бывало стоит и милуется с какой-то девчонкой. Смеются, улыбаясь друг другу и разговаривают.
Зато я, как дура.
Мы встречаемся взглядами, но, когда вижу, как Миша целует девушку в щеку и прощается, отворачиваюсь и иду в сторону палаты. Не нужны мне такие посетители. После которых потом еще и сплетни будут гулять.
— Подожди, Лер, — догоняет меня, хотя я со своей скоростью всего на пару метров отошла. Между лопаток начинает гореть под сочувствующими взглядами всей очереди. Вот что за люди?! Им что, дело до того, как другие живут? Пусть бы со своей жизнью разбирались, со своими огородами, котами и лишним весом.
Миша, блин, тоже мне ухажер… От своих прав на него я, конечно, сама отказалась. Но это ведь не означает, что мне это приятно. И, когда снова подхватывает меня на руки и несет по коридору, хочется собрать вещи и выписаться отсюда. Моя репутация окончательно слилась в канализационную трубу, смешиваясь со всем остальным.
— Миш, отпусти, это уже не смешно.
— А я и не смеюсь. Тебе нельзя двигаться, мне Нина Ивановна сказала.
— Медленно и аккуратно можно. Отпусти. Ты уйдешь, а я как дура тут буду. Ты бы думал немного.
— А что такого? Подумаешь, поговорили в туалете, — усмехается и продолжает идти по коридору в сторону палаты.
— Тут же одни женщины, они нафантазировали уже себе, что мы там делали.
— А что мы делали? Мы разговаривали и, кстати, не договорили.
— Да, закрылись в туалете, а потом я выхожу, а ты уже целуешься с другой и меня опять несешь. У тебя гарем, что ли, тут детородный?
— А, — он тянет растягивая губы в улыбке, — ты из-за Оли?
— Я не знаю, кто это и мне все равно. Но женщинам тут скучно, вот и сплетничают. Истории разные придумывают. А мне потом красней из-за тебя.
— Это моя одноклассница. Мы с ней лет пять не виделись. Тоже на сохранении лежит. А ты что, ревнуешь? — поворачивает ко мне голову, заглядывая в глаза.
Этот, если захочет, все поймет, вру или нет, поэтому я отворачиваюсь, рассматривая светильники в коридоре.
— Вот еще, — делаю безучастный вид и высматриваю свою палату. А он продолжает наблюдать за мной, а мои щеки начинают гореть под зеленым взглядом.
— Тебя тоже могу поцеловать, чтобы не злилась, — и, не дожидаясь ответа от меня, касается губами щеки, задерживаясь на доли секунд.
Я оборачиваюсь и не знаю, как реагировать на это.
— Ты что делаешь?
— Целую, чтобы ты не чувствовала себя обделенной, — Миша смеется, заставляя и меня улыбнуться.
— В палате всех тоже будешь целовать?
— Ты из-за одной приревновала, а если их будет много, так вообще мне не разрешишь заглядывать к тебе, — усмехается, как ни в чем не бывало.
— Я не ревную и стой, это моя палата, и отпусти меня, пожалуйста, я сама зайду. Хватит уже дефиле по коридору.
— Пускай завидуют, — говорит тихо на ухо и открывает дверь.
Я не хочу видеть их вытянутые лица и прикрываю глаза. Ему смешно и весело. Скорее всего, он хочет поднять и мне настроение, но не думает о том, как я буду чувствовать себя после того, как он уйдет.
— Добрый день, — здоровается Миша со всеми в палате.
— А что, теперь такие услуги есть? — слышу удивленный голос.
— Простите, это индивидуальная услуга. Какая твоя койка? — Кивает мне, глядя в глаза. Так близко ко мне, что кажется, одним воздухом дышим.
— Вон та, — кто-то подсказывает ему, указывая на не застеленную кровать.
— Ого, у тебя место козырное. — Опускает меня на кровать и накрывает покрывалом. — Розетка есть, раковина рядом, из окна не дует. — Я спускаюсь, удобно укладываясь, и не могу не улыбнуться. Сколько плюсов он сразу нашел в моем расположении, хотя мне оно казалось худшим. — Я сейчас вернусь, схожу за ноутбуком, — Миша предупреждает меня и выходит из палаты. И я тут же чувствую себя экспонатом в музее, когда, как только он выходит, все сразу смотрят на меня.
— Это что, твой муж? — спрашивает полненькая, откусывая яблоко.
— Нет, — знала, что это меня и ждет дальше. А если еще узнают нашу драму, то вообще не отстанут, давая советы и строя предположения.
— Но он классный, если бы меня муж так носил на руках, чтобы мне не надо было ходить, это была бы сказка, — рассуждает ее соседка по койке, у которой свекровь без ее ведома наводит в квартире порядок.
— Ну что классный, ребенка заделал, а женится не хочет. Ты, мол, мучайся, рожай, воспитывай, а я буду по выходным приходить и поработаю воскресным папой.
Я ничего не отвечаю, потому что знаю, что Миша сейчас войдет и услышит. Да и они видят только красивую картинку, а все, что спряталось под пластом наших ошибок, для них так и останется неизвестно.
Миша ставит на пол сумку с ноутбуком, а полупрозрачный пакет с какой-то едой на тумбочку.
— Принес тебе немного фруктов, шоколад и… — он запускает руку в пакет и вынимает бумажный стакан с мороженым. Рот наполняется слюной от одной мысли о нем. Уже наверное, немного подтаявшее и нежно-прохладное. — Угадал, что ты хочешь?
Я растягиваюсь в улыбке и довольно киваю головой.
Только никак не пойму, зачем он это делает… Я ему не нужна, а ребенок, возможно, и вовсе не его.
— Орлова, обед, — в палате появляется раздатчица и, переваливаясь с ноги на ногу, несет в мою сторону поднос с обедом. — У вас посетители сегодня? — спрашивает у меня, но смотрит на Мишу.
— Мне надо уже уйти? — уточняет Миша, потому что все девушки поднимаются, забирая кружки и ложки и покидают палату, чтобы пойти на обед.
— Нет-нет, наоборот, помогите ей поесть, можете покормить.
— У меня уже самой получается, — я пытаюсь перевести разговор на другую тему и выпроводить следом Мишу. Хватит того, что он видел уже мою беспомощность.
— Хорошо, если получается, но пока кто-то есть, пусть поможет, — она отвечает мне и переводит взгляд на Мишу.
— Ей можно только лежать, а лежа сами знаете, как неудобно есть.
Хочется взвыть от того, что он пришел именно сейчас и увидел меня такой. Беспомощной и слабой. Не той, что была раньше.
— Да, я покормлю ее, — Миша успокаивает женщину и берет тарелку с супом.
— Только посуду потом принесите, — дает она последние наставления и исчезает.
— Только ничего не говори, — ловлю я полуулыбку на его лице.
— Я ничего и не говорю. А что такое? — Он водит ложкой в тарелке и дует, остужая для меня еду.
— Что такое? Я беспомощная, как упавший на спину жук. Что-то делать пытаюсь, но ничего дельного не получается. Скоро стану чемпионом по вылеживанию.
— У всех бывают такие периоды, так что все будет хорошо, если ты будешь принимать чужую помощь.
Миша набирает ложкой суп и несет мне в рот. Как маленькую кормит и рассказывает, что нового на работе. Я должна поверить, что тот рекламщик случайный и на моей работе его появление никак не отразится. Если бы он хотел меня уволить, то это был бы хороший момент, но я продолжаю работать на Мишу и действительно смогу вернуться к работе, когда появится такая возможность.
— Как ты ешь, когда никто не может помочь?
— Ложусь на бок, ставлю тарелку рядом и ем потихоньку.
Я проглатываю еще одну ложку супа и смотрю на него, пытаюсь понять мотивы, но что скрывается за этими зелеными глазами так и не могу разгадать.
— Миш, зачем это все? — наконец решаюсь заговорить на волнующую тему. Потому что потом он уйдет, а мне мучайся.
— А что, если бы я лежал в больнице? Ты бы не пришла ко мне?
Пришла бы, конечно. Но я не отвечаю. А Миша пожимает плечами. Вопрос, на который не нужен ответ.
— Думаю, Вероника устроила бы запись на посещения, а меня ставила бы на то время, когда у тебя процедуры.
Миша прикусывает губу и рассматривает меня, о чем-то думая.
— Кстати, мне понравился твой медведь.
Он подозрительно резко меняет тему разговора, не отвечая на мою шутку. Так, будто ему неприятно, что я посмеиваюсь над ней. Ведь между ними могло что-то быть. А может и сейчас есть. Просто он узнал про ребенка и совесть вышла из тени, чтобы проявить немного неравнодушия. Ведь он так легко целовал свою одноклассницу, потом меня. Я на уровне со всеми остальными. А ее он оберегает, даже за спиной.
— Чтобы тебе скучно не было в твоем лесу… Миш, не надо ко мне ходить.
— Мне не сложно, к тому же кому-то надо тебя кормить.
— Я и сама могу, хоть и медленно. Тетя Нина еще обещала зайти. Если мне что-то понадобится, я тебя попрошу.
— Если я буду ждать, пока ты меня попросишь, то, думаю, президент к этому времени поменяется. Алиса заходила?
Я отрицательно качаю головой.
— Она писала, но я не ответила. Миш, мне правда надоело прятаться и согласовывать графики, чтобы мы втроем не встретились. Это бред какой-то.
— Она переживает за тебя.
— Особенно, когда намекнула, что мне надо съехать.
— Лер, не знаю, что с ней, и до конца ее не понимаю, но сейчас ей, правда, жаль. И я бы не хотел стать тем, кто разрушит вашу дружбу.
— Она уже разрушена.
— Ничего не разрушено. Пока она переживает за тебя, ничего не разрушено. Она например, знает, что я поехал к тебе. И просила позвонить и рассказать, как ты. Но сама боится к тебе ехать, потому что не хочет расстраивать.
Когда очередная ложка с пюре оказывается возле рта, я забираю ее и достаю контейнер, чтобы переложить туду остатки еды. Сейчас мне очень хочется мороженого. Прямо где-то в области яремной впадины