А постоянный бубнеж под ухо про свекровь и котов, про помидоры с огородами отвлекали. И даже принесенные тетей Ниной дешевые наушники сломались на следующий день и предательски подставили меня. Я могла немного работать и получше сосредоточиться в сонный час, после того, как все отъедались и ложились спать, и перед вечерним сном, когда они группировались, чтобы посмотреть сериал на другом ноутбуке.
Чтобы Миша лишний раз у меня не появлялся, я писала ему сама и показывала результаты. Хоть и понимала, что не успеваю все сделать так, как должна была. Все-таки это не целый рабочий день, где тебя не отвлекают. Вроде и задание было небольшое, но постоянное дерганье не давало сосредоточиться.
Но это все было только легким снежком, припорошившим вершины гор. Потому что, как оказалось, я могла выдержать все, кроме дедлайна в понедельник. И я пообещала, что справлюсь. Но с самого утра меня решили осмотреть врач и заведующая. Назначили УЗИ и отправили делать кардиограмму. А у меня поджимало время, да и идей толковых не было. Я и так вчера до двух часов ночи сидела в телефоне, но ничего не могла найти. Тогда наивно подумала, что в понедельник проснусь и на свежую голову меня осенит.
Но круговорот событий только усиливался. И именно в понедельник утром одна из девушек услышала от подруги-соседки, что в ее квартире все ночь раздавались громкие стоны. Сначала девушка истерила и рвалась уйти, потом вроде успокоилась, когда ей сделали укол. Это же могли быть всего лишь сплетни соседки, и что там было на самом деле еще надо выяснить.
А потом вдруг эта девушка открыла окно, чтобы проветрить палату, и следом залезла на подоконник….
Остановить ее успели, но я не могла больше тут находиться. Лавина всего этого сносила мне крышу.
Я убираю ноутбук под кровать и накрываюсь с головой одеялом. Слышу даже через слой ткани, как девочки успокаивают ее, а она воет. И во мне просыпается жалость. Мне жалко не себя. Мне жалко всех женщин. У каждой из нас своя проблема и драма. И даже тот, кто с виду улыбается, часто сидит задумчив, переваривая, как я, все в себе.
Почему кто-то изменяет, а кто-то игнорирует? К кому каждый день приходят дети и муж по очереди, а к кому-то за все время не зашел никто? Почему кто-то должен растить ребенка в одиночку? Почему ответственность на одном человеке? Ты должна выносить и родить… А кому-то только вручат кулек в обмен на коробку конфет и пожелают всего хорошего…
Глаза наполняются слезами, которые я не сдерживаю, потому что сейчас меня никто не видит и до меня нет дела. Пока психолог разговаривает с женщиной и всеми остальными, я хочу закрыть уши и забыть это все. У меня ведь не лучше положение, но я не сдаюсь. Хоть уже и не вижу арки с цветами на выходе из этого тоннеля. Нос закладывает от слез, что не успеваю выплакивать. Я так долго копила в себе все это, что не хочу останавливаться. Как я устала от всего! От того, что не могу ничего изменить. Как на привязи у кого-то. Вроде хочу самостоятельности, но поменяла вольер на цепь. Бегать могу дальше, а жить и не зависеть ни от кого, все равно не получается.
Все замолкают, когда в палате кто-то появляется. Шепотом спрашивает разрешение войти. Я пытаюсь вытереть и остановить слезы. Но разве можно это сделать по щелчку, когда механизм запущен?
Слышу какой-то стук возле своей кровати, но показываться не хочу. Сжимаюсь, чтобы приглушить звуки. Мне так нужна тишина. Мне надо побыть одной. Свою чашу волнения и беспокойства я пока не опустошила.
Стук о тумбочку повторяется, а я молюсь, чтобы не ко мне.
— Есть кто дома? — краешек одеяла приподнимается и туда неожиданно заглядывает Миша, улыбаясь. — Что у вас тут происходит? — Он успевает скатиться всего за одну фразу от радости до волнения. Слышу как замедляется речь, а голос становится тише. От чувства, что сейчас он будет меня жалеть, становится еще хуже и слезы льются как будто все самое страшное произошло у меня. — Лер, что случилось? — Миша приподнимает одеяло и ныряет головой ко мне в темноту. Накрывает нас, пряча от всего мира. Мне даже все равно, что подумают сейчас. — Лера, ну не молчи, слышишь? — Обнимает ладонью лицо и ведет большим пальцем по скуле. Стирает слезы и одновременно успокаивает меня.
А я сейчас как молоко, кипящее на плите. Дуй — не дуй, а уже не остановить, пока не погасить огонь.
— Я не могу больше тут.
Закрываю ладошками лицо, как будто меня видно сейчас. Тело трясется в истерике. Мне жалко себя, что я такая беспомощная, мне жалко его, что приходится все это выслушивать и теперь уже ему никуда не деться.
— Миш, я не могу больше тут, — шепчу через боль в горле. — Сделай что-нибудь.
— Тшш, — убирает с лица мои ладошки, целуя кончики пальцев. — Не плачь, пожалуйста. Лера, что случилось? Что мне для тебя сделать?
— Я не знаю, что тебе сделать, но я не могу больше в этой палате находиться. Я не могу тут. Я задыхаюсь от этого. Мы с ними с разных планет. У них одна бытовуха, о которой они говорят постоянно. Никто даже книги не читает. Я устала от этого постоянного трепа. Я устала от чужих проблем. Я устала, что кто-то хочет выпрыгнуть из окна и мне надо еще и за них переживать. Я устала, что я не могу нормально помыться. Я устала от этой беспомощности. — Он молчит, не пытаясь меня заткнуть или утешить, просто гладит по грязной голове, на которую я тоже злюсь, потому что и помыться не могу нормально. — Сделай что-нибудь, я хочу одна побыть, в тишине и спокойствии, чтобы никто не хотел ничего с собой сделать и не ел постоянно бананы. А еще, я ничего не сделала из того, что ты просил, потому что я не могу тут ничего сделать.
Последние слова я произношу шепотом, потому что голос дрожит и связки болят. И я знаю, что я его подвела.
- Тшшш, — и снова его голос так близко, — это все пустяки. — Он вытирает большим пальцем щеку и убирает волосы за ухо. — Это не стоит твоих слез. Я же предлагал помощь. Надо было только попросить, а не доводить себя. — Ну как я могла попросить… Я же хотела быть самостоятельной… — Дай мне день, я найду место, где тебе будет хорошо. За работу не волнуйся, разберусь.
— У меня только нет денег…
— Да забудь ты уже про эти деньги, — перебивает меня. — Кто тебе вбил только, что они самое главное, ради них надо жить и ставить целью…
Между нами повисает тишина. В груди больно от его слов. Потому что я всю жизнь так жила. Деньги, действительно, главное и они определяют то, как ты живешь, что ешь, с кем общаешься. Но это все материальное. А то, что не поддается логике, то, что в душе, то, как внутри тебя развивается еще чья-то жизнь, — это ведь не из-за денег.
Миша так и сидит на полу с головой под одеялом и гладит меня по волосам. Может это и временно, но становится спокойно. Миша молчит, но я все равно слышу его теплое дыхание на своих губах. И я бы многое отдала, чтобы поцеловать его сейчас. Тем самым, нашим поцелуем.
27
— У вас все порядке? — одновременно слышим голос за пределами нашего одеяльного укрытия.
— Я сейчас все решу, — шепчет Миша и разрывает момент, которым я бы воспользовалась, если бы кто-то не вмешался.
Он оставляет меня одну, но сейчас мне уже лучше. Знаю, никто ко мне не полезет, и Миша все уладит, чтобы меня не трогали.
— У нас все нормально, перенервничала немного, гормоны и все такое.
Подтверждает мои предположения, чем даже в таком напряжении вызывает улыбку.
— Если помощь нужна, говорите, сегодня всю палату надо реанимировать.
— А что произошло?
— Семейная драма с попыткой суицида, — отвечает женщина шепотом, но я различаю ее слова. И снова перед глазами эта картинка. Когда даже я, которой запрещены резкие движения, дернулась к окну, чтобы ее остановить. Вспоминаю это и прислушиваюсь к себе. Теперь немного тянет низ живота. Все, что вылеживала и берегла, снова, скорее всего, затронула.
— Ладно, не будем нагнетать. — Мишу, кажется, это не очень взволновало. Кажется, он сейчас психолога будет успокаивать. — Пускай все успокаиваются.
— Присматривайте за женой, женщины в положении очень впечатлительные. — Она называет меня женой, но Миша ее не поправляет. Лишь благодарит за предложенную помощь.
— Хорошо, девочки, к кому еще подойти? — спрашивает женщина и я решаюсь выглянуть, чтобы посмотреть, что творится вокруг.
— Может вылезешь из норы? — Наблюдаю, как Миша снова присаживается и заглядывает в мое "окно".
— Не хочу, чтобы на меня заплаканную смотрели.
— Они там все такие же заплаканные, не переживай, — усмехается, понимая, что я уже успокаиваюсь.
Я киваю в ответ, но появляться на свет не спешу. Может Миша наградил меня и ложным обещанием, но пока это дарит мне хоть немного спокойствия и уверенности, что в ближайшее время это все закончится.
— Лер, я отойду, поговорю с врачом, узнаю, какие есть варианты, хорошо?
— Угу, спроси, может я дома смогла бы лежать?
— Если только у меня, но я уезжаю, кто тебе будет готовить и еду приносить? Да и вообще я, если честно, сам не хочу, чтобы ты дома была. А вдруг что-то не так? А в больнице ты под присмотром.
Я вообще-то думала про тетю Нину, а не про него. Но вставать мне действительно нельзя, а кто-то должен будет меня кормить и за мной убирать.
— Может ты и прав. Миш, — ловлю его взгляд, — а ты обо мне заботишься или о ребенке? — Слова вылетают сами, когда смотрю в зеленые глаза, что наблюдают за мной. Слишком прямолинейно, но сегодня мне не хочется подтекста.
— А я разве могу заботиться только о ком-то одном из вас, вы не в комплекте идете? — усмехается, как будто я спрашиваю полнейшую ерунду. — Я скоро вернусь.
Я снова прячусь под одеяло и глупо улыбаюсь. Другого ответа я и не хотела бы услышать.
Кажется, Миши нет целую вечность. Даже начинают закрадываться мысли, что его и в больнице уже нет. Подумал, посчитал расходы и решил, что слишком накладно меня содержать: платить зарплату, больничный и платную палату. Откуда только в моей голове эти мысли рождаются, но я снова упираюсь в деньги. А вдруг он пойдет на поводу моей самостоятельности и скажет: “Плати сама, ты же так хочешь…”. Что тогда делать?! Я должна быть готова и к та