— Помогите, — кричу на весь коридор и срываюсь в сторону выхода. — Охрана. Кто-нибудь…
— Что случилось? — На встречу мне выбегает медсестра и хватает за руки. Объясняю ей, что там за дверью что-то происходит. Ругательства и проклятия отца становятся громче, а Мишу вообще не слышно.
Девушка говорит мне отойти к дивану и не волноваться, а сама вызывает охрану и заглядывает в палату. Я только вижу со стороны, что там вещи не на местах и голос отца. Охрана оказывается тут считанные секунды.
Закрываю уши и глаза, чтобы не слышать этого. И только сейчас чувствую, как снова тянет живот. С приходом охраны все успокаиваются, а я нащупываю опору, к которой могла бы прислонится. Ноги слабеют и хочется сжаться в комок, чтобы заглушить боль. Чтобы скорее все разошлись и просто прилечь. Но пока охрана разбирается, оседаю на пол, хватаясь за живот.
— Да, отпустите вы меня, — слышу в коридоре голос отца, которого выводят из палаты. — Я на вас еще в суд подам за такое содержание моей дочери.
Кулак сжимаю зубами, чтобы не завыть. Когда это закончтся? Когда он наконец отстанет от меня? Когда даст жить? Когда денег своих наберется наконец…
Его голос с проклятиями удаляется, а меня начинает колотить. Дрожь никак не могу унять, а сердце бьется судорожно и не может никак успокоится. Еле дышу, хватая воздух ртом, как брошенная на берег рыба…
— Где девушка? — Слышу Мишин голос. — Валерия где?
Мое имя звучит так красиво, когда он произносит его.
— Тут была где-то, — голос медсестры все дальше, а в глазах появляются жучки с которыми ничего не могу сделать. — Я ее к дивану отправляла.
— Миша, — зову шепотом, потому что голос сорвала, пока звала помощь.
Миша через секунду на коленях передо мной. Ледяные ладони на моих щеках. Сквозь пелену слез вижу ссадину у него на скуле.
— Лер, все нормально, успокойся. — Обнимает и прижимает к себе. Так уютно и надежно рядом с ним, но все равно страшно.
— Я его потеряю, — шепчу сквозь слезы, сжимаясь от боли. — Никто не хочет малыша кроме меня, я его потеряю… — Утыкаюсь ему в шею и не хочу отпускать.
— Я тебе потеряю… — Губами в мои. — Держись, слышишь меня, не сдавайся. — Целует, поддерживая и извиняясь одновременно. — Вы мне нужны — и ты, и малыш. Даже не думай опускать руки. Береги его, Лер. Мы не отдадим тебя отцу.
— Больно очень, Миш, — шепчу в губы и чувствую, как отстраняется. — ***ть, Лера… У нее кровотечение, — слышу как кричит кому-то и начинаю часто дышать. — Врача, скорее.
— Давайте ее сюда, — чьи-то голоса вокруг.
— Лера, прости, что не успел. Держись, слышишь меня, не сдавайся. Помни, что вы нужны мне.
Поздно уже… Поздно брать меня на руки и нести куда-то… Поздно умолять врачей спасти… Я устала сражаться со всеми…. Плыть против течения… Выбраться из ямы, закапывая себя еще глубже. Люблю его, но этого так мало…
Просыпаюсь и раскрываю глаза, поднимая припухшие от слез веки. В палате полумрак уже, а в памяти отрывками Ваня, отец, Миша… Прислушиваюсь к себе, чтобы почувствовать ребенка. Но ничего нет. Ни боли, ни опустошения. Только надежда…
Я поднимаю руку, чтобы потрогать живот, но задеваю что-то и инстинктивно одергиваю. Моргаю несколько раз, чтобы глаза скорее привыкли к темноте, и узнаю Мишу. Сидит на стуле рядом, сложив руки на краю кровати и опустив голову на них.
Не ушел.
Запускаю пальцы ему в волосы и кончиками запоминаю эти ощущения. Как же скучаю по нему. А он не подпускает ближе. Все еще боится, что снова выберу не его или снова брошу. Ловлю моменты, которые потом могу прокручивать в память.
Он ведь не просто так остался. Должен меня успокоить, когда приду в себя? Если бы все было хорошо, он скорее всего не остался бы. Тихо шмыгаю носом и касаюсь плеча.
— Миша, — зову его, — Миш.
Он сразу же реагирует и поднимает голову, просыпаясь.
— Уснул, — тут же оправдывается, — ты как? Как себя чувствуешь? — Я не вижу его глаз, только могу слышать взволнованный голос.
— Что с ребенком? — Какая разница, как я себя сейчас чувствую. Он тяжело вздыхает, и этот вздох в темноте кажется замогильным и холодным. — Миш, не молчи, — приподнимаюсь на локтях.
— Тшшш, не поднимайся, — встает и укладывает меня назад, — тебе нельзя шевелиться.
— Миш, что? Да не молчи ты.
— Кровотечение остановили и ребенка удалось сохранить. Но, если ты знаешь выражение — держаться на волоске, то это оно. Еще пара таких стрессов и ничего нельзя будет вернуть.
Я слушаю его стирая с висков катящиеся слезы. Спасли… Он сжимает мою руку и проходится губами по костяшкам пальцев.
— Когда ты уже перестанешь нас пугать? — Усмехается понимая риторичность своего вопроса. — Как только меня нет рядом, с тобой что-то происходит.
С языка так и хочет сорваться: “Так будь всегда рядом”, но я не решаюсь это произнести.
— Я никогда столько не знал о беременности и беременных, как теперь. Еще немного и роды смогу принимать, — Миша шутит, чтобы развеселить меня, а мне надо совсем другое.
— Миш, полежи со мной. — Я аккуратно отодвигаюсь на свой край кровати, освобождая ему место.
— Не шевелись. — Останавливает, но я уже сдвинулась.
— Хорошо, не буду. Полежишь? Мне так страшно.
— Ладно, — неуверенно кивает и, стянув обувь, присаживается на край, а следом ложится и переворачивается на бок лицом ко мне.
Я решаю не рисковать и поворачиваю к нему только голову. Лежим молча. Так много надо сказать друг другу, что не хочется портить эту тишину. Ночь окутывает нас, переплетая пальцы и сжимая крепко руки.
— Мне так страшно Миш, — первой шепчу, — я как стеклянный сосуд, что стоит на самой вершине. Любой ветерок и неловкость и он упадет и разобьется.
— Хм, — усмехается в ответ, — а я как жонглер, только бегаю и успеваю ловить сосуд. — Его слова заставляют улыбнуться и вспомнить, что он всегда рядом.
— Миш, прости меня.
Может лучше способа и не найдется, чтобы сказать все, что хочу.
— Я такая слабая, побоялась тогда пойти против отца и остаться с тобой. А все равно пришлось через это пройти.
— Смеешься? — усмехается в ответ, — да в тебе столько силы, что даже я завидую.
— Где эта сила? Я выбрала тогда самый легкий путь и побоялась сложностей с отцом.
— А если бы не отец, осталась бы?
— Конечно.
— Представляешь, на сколько надо было быть сильной, чтобы отказаться от своих желаний и выбрать чужие. Жаль, он только это не оценил. Лер, можно? — шепчет с опаской.
— Что можно? — переспрашиваю, хотя знаю, что соглашусь на все, что он хочет сделать
— Потрогать твой живот можно?
От неожиданности даже не знаю, что ответить. Молча убираю одеяло и раскрываюсь. Чувствую, как отодвигает футболку и касается теплыми пальцами кожи. Порхает над животом еле задевая. Как будто вред может причинить мне. Я кладу свою ладонь на его и прижимаю к себе.
— Не бойся. — Кайфую от того, как он касается меня и заботиться.
— Чувствуешь уже ребенка?
— Нет еще.
— Я читал, что он уже может шевелиться. — Я не могу сдержать улыбку, когда представляю, как он читает книги по беременности.
— Видимо, малыш решил вместе со мной затихариться. Ты же сказал — не шевелиться. Но я тебе скажу, когда это почувствую, если хочешь.
— Очень хочу.
— Миш, что теперь будет?
— Для начала ты должна рассказать мне все, чтобы я понял, как тебе помочь.
— Все — это что?
— Все — это то, что буду спрашивать. Только не скрывай ничего.
31
— Можно я спрошу?
— Спрашивай.
— Почему ты остался?
— Знал, что ты вот так ночью проснешься и запаникуешь. Тебе сделали какую-то капельницу, потом успокоительное вкололи. Теперь будешь лежать. Вообще у меня никуда ходить не будешь.
— А в туалет?
— Кормить тебя не будем, чтобы не надо было в туалет вставать, — усмехается и убирает руку с живота, накрывая одеялом.
— Смешно.
— Если тебе надо будет, то я тебя отнесу. И вообще завтра до обеда у тебя будет тетя Нина, потом Алиса, я вечером приду. Будем помогать тебе. Марк, сказал, что договорится, чтобы охрану какую-нибудь тебе поставить. Тебя бы перевести куда-то, но он же найдет везде. К тому же тебя нельзя сейчас перевозить, и дома нет ухода постоянного. Что сама думаешь?
— Он и вправду меня найдет везде. Даже не знаю, где спрятаться.
— Поэтому не будем прятаться, расскажи мне все, тогда будем решать. Почему они приходили? — Миша устраивается удобней и подкладывает мне руку под шею.
— Ваня сказал, что хочет воспитывать своего ребенка и заберет его со мной или без меня. Отец хочет нас помирить этим ребенком. Расписать и отправить в Китай. Понятно, что все связано с деньгами, но я не знаю его дальнейших планов.
— Я слышал только часть вашего разговора, почему он кричал и назвал тебя проституткой.
— Я напомнила ему про тот аборт, который он заставил меня делать, а потом сказала, что это не Ванин ребенок.
— А это не Ванин ребенок? — переспрашивает удивлённо, как будто я знаю что-то.
— Я не знаю, чей это ребенок, но им это знать не обязательно. Да и мне уже все равно, что он думает.
— Он тебе угрожал или запугивал, почему ты испугалась, когда я пришел? — Мне даже говорить стыдно о том, что отец сделал. — Что? — Переспрашивает Миша следом.
— Он дал мне пощечину, когда я захотела его разозлить и сказала, что не знаю, чей это ребенок. А потом испугалась, что он может что-то сделать и со мной.
Миша ничего не отвечает, только шумно выдыхает и прижимает к себе.
— Он точно тебе родной отец? И что, китаец не заступился?
Я усмехаюсь и тоже вздыхаю.
— Нет? Лер, он что ничего не сделал? — Миша и так все понимает
— Что он сделает, если такой же?
— Он что, бил тебя?
— Он не избивал меня и не насиловал, но руку поднял. После этого я собрала вещи и вернулась в Россию.
— Уроды, — Миша обнимает меня за шею и целует в висок, — а потом еще я вел себя, как обиженный индюк.