В «гляделки» с ним играть я не собираюсь, но ловлю что-то вроде эйфории.
Если пользоваться людьми и относиться к ним как к расходному материалу, всегда есть вероятность, что тебя тоже используют. А закон бумеранга как-то по-особенному любит завышенное ЧСВ (чувство собственной важности — прим. Авт). И в девяти случаях из десяти бьет именно туда.
Этот случай, к моему восторгу, не десятый. Потому что Роберт, ласково приобняв меня, невозмутимо отвечает:
— Приятно, конечно, Иван. Только мы с Таей вроде и не расставались…
Глава 24. Тая
— И что это было? — спрашивает Роб, отъезжая от ночного клуба.
С силой мну подол платья. Более уничижительного взгляда от Соболева я ещё не видела. Он даже не попрощался.
— Ты про Ваню? — строю из себя дурочку.
Стараюсь, чтобы голос был беззаботным.
— Че он хотел?
— Не знаю, — веду плечами неопределенно.
— Сын Яны Альбертовны… КВН-щик… — повторяет Роберт.
Приподнимаю брови, пока он называет новые Ванины регалии. Про себя смеюсь. КВН-щик. Надо ж было так его назвать. Он такой же шутник, как я десантник.
— У вас с ним что-то было?
Еще раз царапнув лицо Роберта взглядом, отворачиваюсь к окну. Я, конечно, слабачка и слишком долго откладывала этот разговор, но врать вот так в глаза не собираюсь.
— Ничего серьезного…
— Пиздец, Тайчонок. А сразу сказать? Не «ага»?
— Я боялась.
— Я же тебе не муж, — смеется Роб расслабленно и потирает гладко выбритую щеку. — А-а… анриал… Ты реально как ребенок.
Обернувшись, уставляюсь на него шокировано. Внутри стыд. Это он про тот вечер вспоминает? Когда я не смогла с ним переспать?
— Ребенок?
— Ну да… Я ведь замуж тебя не звал. Мы просто проводили время вместе. Если решила, что всё — ок. Я и сам подзаебался, честно говоря.
— Зачем тогда звонил?
— Да хер его знает, — усмехается и ещё раз быстро проходится взглядом по силуэту платья. — Незакрытый гештальт, если хочешь. Хобби у меня такое. Всех «миссок» собрать.
— Хобби?.. — пугаюсь. — Но ты ведь ухаживал. Мы… гуляли.
— Да, думал расшевелю тебя, — пожимает плечами Роб. — В прошлом году с Ладейщиковой встречался, в позапрошлом с Селивановой.
Не об этом ли мне намекали другие сотрудники из команды организаторов?
— Ты типа переходящего знамени получается? — злюсь. — Как ленточка на груди?..
— Пусть будет так. У каждого свой фетиш. С тобой вот только затык вышел. Жалко. Холодная ты, Валеева. Думал, сегодня получится. Встречу вот у клуба назначила, может, пьяненькая. И снова облом. Этот двор твой?
Смотрю по сторонам, абсолютно ничего не видя. Я так переживала и не хотела его обидеть, что даже подумать такого не могла.
Вот дура!
Со всех сторон дура!
— Здесь.
Только почувствовав остановку, выпрыгиваю на асфальт.
— Ну ты и козёл, Роб, — кидаю ему на прощание. — Желаю, чтобы тебя перевели в команду на конкурсы «шестьдесят плюс» и ты продолжил свой фетиш.
— Не злись, Тайчонок, — отвечает он, смеясь.
Обернувшись, выкидываю прямо перед собой средний палец и несусь в подъезд. Вот теперь окончательно чувствую себя использованной.
Все мы в одном мусорном ведре, оказывается. Трясемся, думаем что-то из себя представляем, считаем себя центром вселенной.
Обняв плечи, поднимаюсь в квартиру и скидываю ненавистное платье прямо у порога. После всех событий этого дня хочется помыться, поэтому стягиваю трусы, включаю воду и усаживаюсь в ванну. Мокрые волосы становятся похожими на пакли, тело дрожит от слишком прохладной воды, но я смотрю в одну точку, как умалишенная.
Кажется, что слез не осталось, но я все равно немного скулю в холодную руку.
Не был в Москве! Не был!
Все врал. Специально врал.
Вытеревшись, закутываюсь в теплый розовый халат, и полчаса орудую с феном и расческой над волосами. Мужики мужиками, а пуделем я завтра утром просыпаться не собираюсь.
В дверь кто-то отчаянно стучит, я вздрагиваю. Посмотрев в глазок, стискиваю зубы и открываю замок.
— Что ты здесь делаешь? — встречаю Соболева крайне негостеприимно.
Впервые в жизни я перед ним не ангел с крыльями, а самый настоящий дьявол, несмотря на мультяшный халат и густую копну светлых волос.
Мне все равно зачем Ваня пришел, пусть уматывает.
Уперев локоть в косяк, он недовольно осматривает моё лицо и ворот от халата.
— Объясниться хочу.
Да надо же!
— Пошел вон, — киваю на дверь и развернувшись, почти сразу чувствую, как локоть сдавливает сильная рука.
Запах табака и его туалетной воды снова в моей квартире.
— Он тебя обидел?
— Иди в жопу, Соболев, — кидаю зло.
Опять оказываюсь к нему лицом.
— Не борзей, — осекает он. — Еще раз нагрубишь, и я тебе по жопе всыплю, как Соньке.
— Только попробуй меня тронуть. Придурок чертов.
Бью кулаком, попадаю сначала в шею, потом в плечо.
Соболев, усмехнувшись, делает шаг вперед и вжимает меня в стену. В ту самую, возле которой заставил сладко кончать в прошлый раз. Чувство эйфории фантомно разливается внизу живота и в груди.
— Отвали от меня, — пытаюсь оттолкнуть. Выходит тухло. — Мои глаза от тебя устали. Просто мечтаю больше никогда тебя не видеть.
— Продолжай, я подожду пока из тебя всё выйдет раз крышку сорвало… У этого ведь есть конец?
— Конец? Во! Ты конченный, — поднимаю полные слез глаза к потолку. — Ты такой ко-онченный. В мире нет таких конченных, как ты. Ты самый главный…
— … конченный. Я понял, Тай, — кивает он, не сводя с меня глаз. — Успокаивайся.
Сдерживаю улыбку. Боже. Откуда у него столько терпения? Все, кого я знаю, давно бы разозлись, а этот лыбится.
— Ненавижу тебя, — ворчу все еще в потолок, потому что смотреть Соболеву в лицо — чревато наивными бабочками в животе. — Пудрил мне мозги почти месяц. А я дура… дура…
— Может, тоже конченная? — предлагает варианты.
Рычу от злости и впиваюсь ногтями в широкие плечи через мокрую ткань рубашки. А ещё чувствую, что в паху у него «аншлаг».
Может врать себе сколько хочет, но реакции тела не скроешь.
— Перестань ржать, убогий, — снова пытаюсь его отпихнуть. — Только строишь из себя приличного и порядочного. Перед мамой строишь из себя. А на самом деле ты примитивное животное. У тебя член постоянно на меня стоит, как у дикаря. А из приличного у тебя только родители, понял?
— Угу.
— Ненавижу тебя, — всхлипываю.
— Че ты завелась? Не мог я по-другому. Не мог тебя обидеть. Понимаешь?
— Не мог он…
Вдруг становится так горько… Тошно от всей ситуации.
Всё.
Он поговорить пришел. В последний раз. Объясниться и расстаться по-хорошему.
— Мне на хер не нужны отношения эти ваши, понимаешь? — говорит тихо. — Приоритеты сейчас другие. Да и… в общем, не надо мне этого.
Скрипит зубами и тяжело дышит.
— А кто тебе сказал, что мне надо, конченный? — опускаю подбородок и рычу ему в лицо. — Кто? Тебе? Сказал?
Бесит. Неимоверно раздражает. Он думает, что все про меня знает.
— Да видно это по тебе…
С сожалением смотрит.
— Проверь зрение, блин. Ты сам все придумал. Я, может, тоже просто хотела тебя там. На пляже. Разве я не могу хотеть просто секса?..
— И я хотел. Но не надо тебе всего этого, — как зануда повторяет.
Инстинктивно жмусь к нему сильнее. Хочется стянуть с себя халат, потому что его толстая ткань не позволяет почувствовать Соболева ближе, но я даю себе последние секунды.
— Ну раз не надо, я унижаться больше не буду, — киваю на дверь. — Вали!..
Глава 25. Тая
— Вали отсюда, сказала, — пытаюсь отодрать его от себя, но бесполезно.
Как на клей прилип. Намертво.
Ошалело смотрю на мощную шею, на которой болтается увесистая золотая цепочка. Не нахожу ничего лучшего, как прикусить кожу над выглаженным воротником рубашки.
— Да че ты такая зубастая?
Кусаю еще раз, тут же задевая отпечатки своих зубов кончиком языка.
— Тая… Хорош! Щас я укушу, тебе мало не покажется.
Невозможность выбраться и его невозмутимость вперемешку с тяжелым дыханием над моим ухом, превращают меня в маленького монстра.
Изнутри с самого дна души вырываются такие скрытые до сих пор грани, какие никогда и никому не показывались. Как-то слышала, что ярость всегда выступает лакмусовой бумажкой, будто бы усилителем любой эмоции. Если человек несет добро — даже злость не собьет его с пути. А если человек «не очень», то из него все негативное выйдет, без остатка.
Я, видимо, второй вариант. Однозначно.
И Соболев такой же.
Мы с ним одинаковые. В обществе других людей — прекрасные, порядочные люди. А внутри — черные и гнилые. Оба лжем, оба боимся говорить как есть. Не берем трубки, избегаем выяснения отношений.
— Думаешь, я потрахаться не найду с кем? — хочу задеть побольнее. — Уже нашла…
— Чего, блд? — рычит Ваня, фиксируя пальцами подбородок и заглядывая мне в лицо.
В серо-зеленых глазах-болотах топь и беспросветная чернота. Скулы заостряются, крылья носа сейчас и вовсе взлетят на воздух.
— Вали. Вали. Вали…
Голос срывается на крик. Сжатые кулачки от твердых, как каучук, плеч отпружиниваются.
— Ну держись, «Тайчонок», блядь.
Успеваю захватить капельку воздуха до того, как жесткие губы припечатываются к моему рту. Оказывается не зря, потому что без этого было бы просто нечем дышать.
— М-м-м, — с силой бью его по плечам, по голове, а потом пальцами прихватываю шею и выгибаюсь в сильных руках. — Ва-ня, — скриплю и вскрикиваю оттого, что он одним плавным движением избавляет меня от халата.
Хочется быть ближе, поэтому я ухватываюсь за края воротника и вырываю пуговицы на его рубашке.
— Пиздец ты горячая, — хрипит Ваня, снова наваливаясь сверху.
Дальнейшие события сбивают с ног своей стремительностью.
Сильные руки касаются ягодиц и подбрасывают меня в воздух, заставляя сжать ногами стройные бедра. Промежность задевает грубую ткань. Это отдается сладкой судорогой, проходящей через все тело — от кончиков пальцев до макушки.