Сонька, как правило, быстро уходит к себе, а мы с родителями долго сидим за столом и слушаем их истории из молодости.
В этом доме меня все время хвалят. Ненавязчиво и будто бы не специально. К примеру «Тая, как чудесно ты справилась с кремом для рулета». Или: «Ваня, твоя рубашка так хорошо отглажена, какая Тая умница».
Как такое может не понравиться?
Это безусловно приятно. Хотя бы потому что ощущается мной впервые в жизни.
В целом, эти два месяца, как разноцветный на темном фоне — они наполнены совершенно разными эмоциями, но навсегда запомнятся мне, как самое счастливое время. Время, когда я правда была молода, наивна, и… глупа.
«Беззаботное время» — пожалуй, это самое верное определение.
Несмотря на то что в наших отношениях с Ваней, пользуясь общепринятой фразой, я скорее всем сердцем люблю его, а он с барского плеча позволяет себя любить, я будто бы закрываю глаза на это и… принимаю.
Принимаю его таким, какой есть. С вечной занятостью, стойким запахом табака в квартире и удивительной способностью доставлять мне удовольствие по ночам.
Соболев в своей фирме «строит», а я всеми силами… «подстраиваюсь». Под него.
— Во сколько назначен ужин? — спрашивает Ваня, отстукивая ровный ритм на руле.
— В семь — тридцать.
— А че с настроением, Тай?
Его ладонь уверенно накрывает мое колено и ползет выше, под подол расклешенной юбки на пуговицах спереди. Обнимаю его руку, закидывая ногу на ногу.
— Все нормально, Вань, — улыбаюсь и качаю головой. — Я переживаю, что мама снова что-нибудь скажет и тебе не понравится.
— Мне все понравится, малыш. Спорим?
— Спорим? — иронично приподнимаю брови.
Поворачиваюсь, чтобы как следует разглядеть своего молодого, успешного бизнесмена. Строгие темно-синие брюки, белая рубашка и классическое черное пальто. На запястье красивые, блестящие часы — подарок Богдана Анатольевича. Светлые волосы непривычно длинные — результат того, что заехать в барбершоп Ваня не успевает. Слишком много работы. Смотрится его прическа очень мило. Не так солдафонски, как привычный «ежик».
— И на что же мы спорим, Соболев?
— Пф-ф. На минет, конечно, — белоснежная улыбка озаряет салон «Рэнж Ровера».
Округляю глаза.
— Тебе мало минетов? — возмущаюсь немного картинно. Дую щеки.
Ваня ржет.
— Да я «в минетах» купаюсь, если хочешь знать. У меня из столько… Закачаешься.
— Так в чем дело?
— Их ведь много не бывает, — подмигивает Ваня.
Он сбрасывает мою ногу и ласково поглаживает внутреннюю сторону бедра, поднимаясь выше. На светофоре мы как-то одновременно стремимся навстречу друг к другу и жадно целуемся. Так, будто ночью не делали этого во время занятия сексом.
Так, будто вообще в первый раз.
Этот милый диалог немного отвлекает от повестки дня: у моего папы сегодня день рождения, и мы приглашены на ужин. Конечно, в ресторан. Готовить дома мама так и не начала, слишком много дежурств и работы в больнице. И совершенно нет времени.
Припарковавшись, мы еще минут десять целуемся в машине.
Соболев в итоге все-таки забирается ко мне в трусы и под мерные движения языка во рту пальцами доводит меня до оргазма. Мои стоны, кажется, даже прохожие слышат.
— Как я к людям выйду, Вань, — ворчу, застегивая пуговицы на юбке.
Поправляю шелковый топ и кожаный пиджак.
Эти варварские методы повышать мне настроение всегда работают. Удивительно.
Открываю солнцезащитный козырек и пытаюсь поправить макияж. Зная мою маму, она не упустит возможности сделать замечание. Но мне, правда, все равно.
Ваня довольно наблюдает за мной, развалившись в кресле, делает затяжку и выпускает дым в окно. Кошусь на внушительный пах, который он то и дело поправляет и облизываюсь.
Ну нет… Не сейчас, Валеева.
— Ты отлично выглядишь, малыш. Как королева.
— Ага. Как мокрый цыпленок.
— Интересно, у цыплят бывают оргазмы?
— Боже, с кем я живу? — смеюсь, прикрывая глаза. — Цыплята — это дети, а у детей не бывает оргазмов, извращенец.
Ваня еще раз смачно затягивается.
— У меня был оргазм… в десять лет, — бахвалится он.
— При маме моей не скажи, Иван Богданович. Останься в ее глазах уважаемым человеком.
— С твоей мамой это сложно, — вздыхает Ваня.
Оба понимающе улыбаемся.
Это ведь правда. Думаю и тоже трудно вздыхаю.
В дорогом, пафосном ресторане горит такой яркий свет, что, конечно, мой поплывший макияж — это первое, на что обращает внимание мама.
— Ты пешком под дождем добиралась, Тая? — произносит она недовольно, вставая и принимая поцелуй в щеку сначала от Вани, потом от меня.
— Нет. Привет, мам, — равнодушно отвечаю и озираюсь. — А папа где?
— Уехал папа в Каменку. Срочная операция. Заколебали. Я ему пять лет говорю, зачем ты туда ездишь? Денег вроде уже хватает, не жалуемся, — мама награждает Ваню многозначительным взглядом. — Это раньше с копейки на копейку перебивались. Приходилось работать сразу в двух больницах, на нескольких ставках. Каменка — это поселок, здесь недалеко…
— Да, я был там, — отвечает Ваня, помогая мне усесться и отодвигая стул для себя.
— Ну вот. Все ты знаешь, Иван. Больница там небольшая, врачей не хватает. Саша мой там уже пятнадцать лет специалистом, так сказать, «по вызову» работает. Как что-то сложное, его вызванивают, он сразу срывается. А это ведь когда как. И по ночам, и в Новый год…
— Ясно, Инга. Очень жаль, что так получилось именно сегодня, — отвечает Ваня вежливо, собственнически накрывая мою руку ладонью.
Я снова кормлю сладкой пыльцой порхающих бабочек в животе.
— У врачей ведь нет выходных, дней рождения и личной жизни, — продолжает мама. Активно жестикулируя, подзывает официанта. — Так что, будем праздновать без именинника. Я предлагаю нас с Таисией выпить шампанского, если ей можно.
— Можно, конечно, — злюсь немного.
Мама почему-то считает, что я обязана быстрее забеременеть и все время на это намекает.
— Будем отмечать, — соглашается Ваня, будто бы не замечая неуместности и подмигивая мне.
Я опять улыбаюсь и расслабляюсь. Ровно до тех пор, пока Соболев не встречает среди гостей ресторана своего подрядчика и, извинившись, не покидает наш столик.
Вся легкость внутри сразу улетучивается. И бабочки сменяются противными пауками.
— Ты неважно выглядишь, — замечает мама, отпивая шампанское из бокала.
— Спасибо, мам, — умиротворенно проговариваю.
Знала бы она причину моего растрепанного внешнего вида, наверное, выпала бы в осадок. Прикладываю ладони к горящим щекам.
— Такого парня, как Ванечка, таким внешним видом не удержать. И сексом тоже.
Черт.
— Я думала, внешность не главное, — пожимаю плечами.
— Это вздор для дурнушек, Таисия. Надо больше ухаживать за собой.
Отвожу глаза.
Соболев одобрительно улыбается мне с другого конца зала, и я в ответ машу ему рукой. Как объяснить маме, что он считает меня самой красивой и постоянно об этом говорит, но полного, безоговорочного счастья мне это не приносит? Между нами все время есть какая-то недосказанность, которую чувствую только я одна.
Ваню же все устраивает.
— Зря ты начала с ним жить. Неправильно это, — продолжает мама.
— Отчего же?
— Он так замуж выйти тебе никогда не предложит? Зачем? Женятся обычно на тех, кто не соглашается на меньшее.
— Это ты, например? — усмехаюсь.
Появившаяся у меня самостоятельность, а особенно, благодаря Ване, финансовая, заставляет меня не терпеть, а задавать неудобные вопросы маме. Она раздражается, но лицо держит.
— А хоть бы и я. Никогда на меньшее не соглашалась, и отец у меня всегда вот здесь, — мама сжимает по-женски тонкий кулак. — Дня не проходит, чтобы я не знала, где он и с кем он.
— Я так не хочу, — мотаю головой. — Это не отношения, а тюрьма.
А из тюрьмы, как правило, бегут без оглядки.
Нет, в отце я не сомневаюсь. Он маму любит. Со мной чаще равнодушен и отстранен. Будто ему все равно. Но это такой характер. Папа — флегматик.
— Не хочет она, — мама придвигается. — Помяни мое слово, поживет с тобой, поживет, а женится на другой. На той, кто без штампа в паспорте ужины ему не будет готовить. Умнее надо быть. Или думаешь забеременеешь и ребенком его удержишь? Всю жизнь тебе говорю. А ты как была глупой, так и осталась. Вот в кого ты такая?
Мотаю головой и пытаюсь сдержать слезы. Нервно поправляю прическу. Ваня, нахмурившись, прощается с собеседником и, закинув руки в карманы брюк, направляется к нам.
Глава 33. Иван
В машине душно.
— Ванечка, пока, рада была встретиться. Обязательно передай Яне Альбертовне привет от меня, — щебечет Инга с заднего сидения. — Жаль, что Саши не было. Призвание у нас такое, сам понимаешь. Люди всегда будут болеть и звать нас на помощь, а мы… спешить к ним, несмотря на праздники.
— Конечно, я все понимаю. Доброй ночи, Инга, — расстегиваю пальто и оборачиваюсь с вежливой улыбкой, которая тут же моментально сходит с моего лица.
Нахмуриваюсь. Прищуриваюсь.
Охренеть!!!
Тот факт, что мать не прощается с родной дочерью, на фоне картины, которая предстает перед моими глазами, вообще пропускаю.
Дверь хлопает. В боковое зеркало провожаю до подъезда одинокую фигуру в белом пальто.
Снова поворачиваюсь. Молча изучаю симпатичные, острые коленки, выглядывающие из-под юбки. Весь вечер пялюсь на ряд из мелких пуговиц. Вроде ничего особенного, а хочется расстегивать их по одной и предвкушать.
Стиснув зубы, замечаю, как подрагивают плечи.
— Ты что… плачешь? — задаю самый тупой вопрос, который только можно представить.
Будто залитое слезами лицо и опухший нос не кричат о том, что Тая ревет, как оставленный в кроватке трехмесячный младенец.
Маленькая, одинокая девочка. Как она выжила в этом семействе? Может врачи они и неплохие, но вот как к родителям — вопросов куча.
— Соринка в глаз попала, — всхлипывает она, отворачиваясь к окну.