Жаль не вышло узнать ничего толком, но раз все в один голос твердят, что рассказать должен вожак, видимо придется с этим смириться и просто подождать. Или попробовать попытать кого-нибудь еще. Например, Садат. Фарату бесполезно, она тоже ничего не скажет. И только Эйва вошла в покои, как сразу же столкнулась с тяжелым взглядом Кархема. Орк сидел в кресле, а на столе покоилась чашка с обедом, что характерно, нетронутым и уже явно подостывшим.
— И где ты была? — сложил руки на груди.
— У Макоры, — закусила губу. — Ты сам разрешил.
— А что еще сказал?
— Чтобы я была здесь к трапезе.
— Угу. Но когда я пришел, тебя тут как-то не нашел.
Вдруг нежное лицо озарила смущенная улыбка. Хотелось верить, что Кархем не злится по-настоящему, а лишь слегка не в духе. И Эйва направилась к нему, встала между ног:
— Как мне загладить свою вину? — положила руки на плечи.
На что вожак мигом растаял и скорее обнял свою птичку:
— От тебя обедом пахнет, — втянул носом запах. — Ты еще и поесть успела. Обидно, знаешь ли.
— Так, я могу и второй раз пообедать, Марока слишком хорошо готовит, — прижалась к нему щекой, прикрыла глаза. — Извини. Могу спеть для тебя.
— Лучше пожрать для начала, — усмехнулся, — а потом… потом я хочу вот этого, — подался вперед, отчего Эйва уже готова была забраться к нему на колени, как вдруг перед носом возникла книга. — Ты обещала научить меня грамоте. Пора.
— Хорошо, — взяла книгу, после чего уткнулась своим лбом в его, — а потом ты повторишь то, что было утром?
— С большой охотой.
Глава 33
— Прошу тебя, уймись! — Ирхат смотрела на то, как брат крушит свой гулум. — Ты ведешь себя хуже ребенка!
— Проваливай! — прорычал в ответ.
— Тарос…
— Проваливай! — запустил в нее миской.
— Учти, если разнесешь гулум, ко мне не приходи! Не пущу!
Он всегда был вспыльчивым, дерзким, отчаянным. Мать так надеялась, что с годами его кровь остынет, но нет. Как был бешеным, так и остался.
— Эйва не жена ему! Слышишь? Не жена! — резко остановился. — Они должны были обменяться кровью при шамане и только так.
— Эвар бэкда древний ритуал, — подняла миску, — оруки прибегали к нему, когда воевали, когда женщины могли больше не увидеть своих мужчин. Не было тогда рядом шаманов, был только кинжал, — поставила посудину на стол.
И стоило Ирхат выйти на улицу, как раздался визг, а следом из шатра выбежали наложницы. Орчанка посмотрела на них с сожалением, девушек колотило от страха.
— Ночевать у меня, пока ваш хозяин не успокоиться, — поманила их за собой. Не на улице же оставлять.
— Это из-за нас? — подняла голову одна из наложниц.
— Нет, не из-за вас. Но вашему хозяину надо остыть, — запустила их в свой гулум.
Что ж, ей казалось, брат отреагирует на весть о союзе вожака с буштой спокойнее. Однако Тарос пришел в ярость. Зато теперь ни о каких встречах не может быть и речи.
Только Ирхат ошиблась. Едва солнце скрылось за горизонтом, как к ней в шатер пожаловал Тарос:
— Идем, — кивнул на выход, — поговорить надо.
Пришлось послушаться.
— Слушай меня внимательно, — процедил со злостью, — завтра ты нас сведешь. И даже не думай спорить, — поднял палец.
— Тарос, она его жена. Жена, понимаешь? — зашептала.
— Я не глухой. Ты, надеюсь, тоже.
— Нет, — выпрямилась. — И не проси. Я хотела тебе помочь, но все изменилось.
— А это не просьба, сестра. Если не сведешь…
— Не быть мне охотницей, знаю, — усмехнулась.
— О, нет. Все будет гораздо хуже. Я отправлю тебя жить к нашему дядьке. К Мабарату. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как он выдаст тебя замуж. И отдаст тому, кто принесет больше даров.
— За что ты так со мной? — сейчас же ее глаза наполнились слезами.
— Все просто, Ирхат. Ты дала слово, а слово надо держать. Я попросил лишь о встрече, не больше.
— С чужой женой, Тарос.
— Или ты выполнишь обещанное, или завтра пополудни будешь сидеть в гулуме Мабарата. Выбирай.
— Какая же ты свинья, — прошипела, — готов единственную сестру продать за какую-то бушту.
На что он развернулся и, молча, ушел к себе. А Ирхат даже не смогла вернуться в шатер, там засели эти треклятые наложницы, которых в упор видеть не хотелось. Тогда побрела на тренировочное поле. Брат совсем обезумел или же просто-напросто плевать на неё хотел. Как жаль, что отца с матерью не стало так рано, уж они умели приструнить своего первенца.
Орчанка спряталась за мешками с песком, что лежали пригорком в дальней части поля, и наконец-то дала волю слезам. Всегда она была изгоем, но привыкла справляться, потом ушли родители, но и это она приняла, теперь ее готов предать брат. К кому идти? У кого просить защиты? Жизнь в гулуме дядьки самое страшное, что с ней может произойти. Мабарат сторонник старого уклада, своих детей за любую провинность лупит почем зря, на жену руку поднимает. Может, вообще сбежать? Все равно она никому не нужна. Охотиться умеет, не пропадет.
— Не поздновато гулять? — раздалось сверху, отчего Ирхат откатилась в сторону, одновременно выхватив из ножен кинжал.
На горе из мешков сидел Радул. И как он так тихо подкрался?
— Тебе-то чего? — вернула кинжал на место.
— Ох, да у нас тут слезы, — спрыгнул вниз, после чего опустился на корточки, — покажи мне того урода, который обидел тебя, — причем на лице и намека на издевку не было.
— Радул, шел бы ты по своим делам. Я сюда пришла по одной единственной причине — побыть в одиночестве.
— Всё гонишь. И на охоту не идешь. А, между прочим, у нас уговор был.
— Да пошли вы все со своими уговорами! — тут же вскочила, хотела было шаг сделать в сторону, как охотник схватил ее за талию, прижал к мешкам.
— Не торопись, — вмиг очутился рядом. Так близко, что Ирхат запаниковала. — Успокойся, прекрасная оручек, — улыбнулся, — я тебе не враг, — коснулся лица.
— Но и не друг, — пробормотала с трудом. Если их кто увидит сейчас, позора не избежать.
— А я очень хотел бы им стать.
— Радул, ты катаган, я из хаватов. У нас не поощряются межклановые связи. И потом, ты мне совсем не по душе.
— По-моему, после большого переселения уже всем плевать на эти связи. И ты врешь, — склонился к уху, — спорим, если я сейчас прикушу тебя, ты испытаешь удовольствие.
— Думаешь, бессмертный? — уперлась руками ему в грудь. — Орук не должен касаться ушей оручек, если они не жених и невеста.
— Но я уже касался, — все-таки взял и слегка прикусил, из-за чего несчастная покрылась мурашками с ног до головы.
— Ты негодяй, Радул. Я-то думала катаганы достойные оруки, но нет.
— Идем со мной на охоту, — прижался к ней, — что тебе здесь сидеть под предводительством брата самодура? Ты же охотница.
— Я не верю тебе, — произнесла чуть слышно.
— А я снова буду ждать завтра у ворот. И буду ждать каждый день, Ирхат.
— Почему?
— Потому что ты мне по душе, — и отпустил.
Глава 34
Спустя пару минут он ушел, словно растворился в сгущающихся сумерках, а Ирхат опустилась на песок, обхватила колени руками. Кто знает, может Радул неспроста возник на ее пути именно сейчас? Вдруг это знак? В конце концов, охотника здесь все знают, и если вздумает чудить, ему не сносить головы. Да и потом, это же отличный шанс уйти, уйти навсегда. Еще несколько дней назад страх быть изгнанной казался самым большим, теперь нет. Тарос обидел, предал, наплевал. Так, чего ради оставаться? Чтобы дни напролет любоваться буштами вожака? А потом стать женой какому-нибудь оруку, который так же приведет в дом наложницу? Нет уж.
Ирхат вернулась в свой шатер глубокой ночью, благо, наложницы Тароса уже спали. Орчанка быстро побросала в походную сумку яблоки, хлеб, туда же отправила накидку, затем взяла лук, колчан. Не вернется она больше сюда. В ледяных скалах жилось тяжело, а здесь стало еще тяжелее, оруки лишились главного — чести. Раньше для истинного хавата главным была его семья, теперь монеты и наложницы. Да, их клан никогда не чурался пленными, но старейшины не позволяли женатым мужчинам брать наложниц, теперь все позволяется. Если богат, имеет право держать гарем.
До ворот решила добираться пешком, чтобы не привлекать ненужного внимания. Будет ее там ждать Радул, нет ли, не важно. Она уйдет! А лошадь выменяет у тех, кто поселился в деревнях. По пути таких встретится несколько. Город большой, но не настолько, чтобы уместить всех, к тому же многие предпочли жить по своим правилам и не смешиваться с городскими.
Однако Радул был там… ждал. И очень удивился, когда увидел охотницу. Все-таки оручек она гордая, а тут вдруг пришла. Видимо несладко ей живется при таком-то братце.
— Пришла, значит, — поправил колчан за спиной.
— Да, пришла. Но не для того, чтобы с тобой по лесу бегать, — смерила его равнодушным взглядом.
— А для чего?
— Вот проводишь до Карстового леса, расскажу.
На что он лишь усмехнулся и направился вниз по широкой дороге. Аранхарм хоть и стоит на равнине, да только земля здешняя усеяна пологими холмами, оттого дорога то плавно идет вниз, то поднимается вверх. И хорошо бы за ночь уйти как можно дальше, ибо вид на дорогу из смотровых башен открывается что надо. А Тарос хватится пропажи быстро.
Большую часть пути Ирхат шла, молча. Ни разу не задержалась, не показала усталости, чем заслужила еще больше уважения Радула.
— Так, почему ты решилась? — прислушался к тишине.
— Были на то причины, знать о них тебе необязательно.
— Вообще-то обязательно. Я взял за тебя ответственность.
— Я сама за себя отвечаю, Радул.
— Нет, — мотнул головой, — за охотников отвечает их предводитель. Или тот, кто старше. Вот тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— А мне двадцать пять. Выводы делай сама.
— С братом поругалась, — поежилась от холодного ветра.
Еще через несколько километров впереди показались верхушки шатров — первая деревня. К тому моменту Ирхат уже устала, но идти продолжала вровень с охотником. Нельзя, чтобы Радул видел ее слабой самкой. А когда добрели до деревни, орук велел Ирхат дожидаться у ворот, сам же отправился на встречу с местным конюхом. И скоро вернулся с парой гнедых.