— Извини, — сказала я корове, выливая кипяток ей на голову.
Пока чай настаивался, я рассмотрела письмо как следует. Оно было напечатано на очень толстой бежевой бумаге, и даже подпись была напечатана на машинке. Вот и доказательство, подумала я: у меня вообще нет пишущей машинки. Другая женщина с моим именем жила, должно быть, где-то неподалёку и явно влюбилась в Карла. Я засунула письмо назад в конверт и заклеила его скотчем. Красным фломастером надписала: «Отправитель неизвестен». Потом вынула чайный пакетик из чашки и пошла к почтовому ящику на углу.
— Вот так, — сказала я корове в чашке, когда снова сидела за кухонным столом и пила свой остывший чай.
На следующее утро ко мне позвонили. Я была ещё в пижаме и лишь чуть-чуть приоткрыла дверь. Это был почтальон.
— Доброе утро, — сказал он и протянул мне два письма. На верхнем конверте красным фломастером было написано моим почерком: «Отправитель неизвестен».
— Отправитель, — сказал почтальон, — очень хорошо известен. Это вы. До свидания!
— До свидания, — сказала я и закрыла дверь.
На втором письме тоже стояло моё имя в качестве отправителя. На адресе получателя стоял синий штамп «Получатель неизвестен». Видимо, Карл Моммзен всё ещё не жил на улице Августа Бебеля, 23. Я вскрыла конверт и села на пол в прихожей.
«Дорогой Карл, — читала я, — почему ты меня игнорируешь? Может быть, тебя испугало моё письмо? Я совсем ничего от тебя не жду, но хотя бы один взгляд ты можешь мне подарить?»
Какая истеричная и театральная женщина, подумала я и отложила письмо на пол. С другой стороны, этот Карл для неё, видимо, очень много значит. Я раскрыла телефонную книгу и стала искать женщину с моей фамилией. Кроме меня самой, там была ещё одна, с телефоном 8-16-44. Я позвонила ей.
— Алло, — ответил мне мужской голос.
— Алло, — сказала я. — Это вы любите Карла?
— Нет, — сказал мужчина на другом конце провода.
— Жаль, — сказала я.
Оба письма я заложила в телефонную книгу, оделась и пошла на работу. По дороге к остановке я раздумывала, как бы мне помочь этой женщине. Может, дать объявление: «Привет, твои любовные письма не доходят, потому что адрес Карла неправильный. Твой, кстати, тоже неправильный». Полная чепуха. Я отмела идею с объявлением.
На работе я села к компьютеру и уставилась на экран. Откуда, думала я, ей известен адрес Карла, если она знает его только в лицо и даже не знакома с ним? Может, она у кого-нибудь наводила о нём справки, и ей дали неправильный адрес? Но почему она указывает в качестве отправителя мой адрес? Откуда он у неё вообще?
Дома я первым делом перечитала оба письма ещё раз. Потом поискала в телефонной книге Карла Моммзена. Их было трое. По первому телефону не ответил никто. По второму ответила женщина. По третьему — автоответчик.
— Ну и задница же ты, — сказала я после короткого сигнала, — разбил ей сердце! Неужто ты не видишь, как она страдает? — И положила трубку. Во мне всё кипело от негодования.
На следующее утро я с бьющимся сердцем пошла к почтовому ящику. Я боялась, что эта женщина продолжает унижаться перед ним. В ящике было одно письмо из банка и одно от Телекома. Третье письмо было с синим штемпелем. Я тут же его вскрыла.
«Дорогой Карл, как ты можешь быть таким жестоким? Неужто я тебе настолько не нравлюсь, что ты даже поздороваться со мной не хочешь? Или ты меня не узнаёшь? Сегодня я была в красной майке и цветастой юбке, когда проходила мимо тебя. Ну, теперь ты меня вспомнил? Хотя бы взгляни на меня завтра. Пожалуйста, не отвергай меня!»
У меня опустились руки. Цветастая юбка и красная майка. Я пошла в спальню и взяла со стула одежду, которая была на мне накануне. Красная майка и цветастая юбка, которую я в позапрошлом году купила во Франции. Я ещё раз заглянула в письмо. Цветастая юбка и красная майка. Все сходилось. Хотя майка уже пахла и просилась в стирку, я надела её ещё раз, вместе с цветастой юбкой. Посмотрим, думала я, что будет, и отправилась на работу.
Ничего не произошло. Дважды со мной заговаривали мужчины — один раз нищий, второй раз — из общества защиты животных. Нищего звали Макс, а защитника животных Вольфганг. Никакого Карла.
На работе на моём столе меня поджидала стопка формуляров. Вот и прекрасно, подумала я и спустилась в подвал. Когда я вставила первый формуляр в старую пишущую машинку, мне стало дурно. Я напечатала несколько букв, и громкий стук машинки вдруг показался мне очень знакомым.
— Где вы были? — спросил мой шеф, когда я вернулась со стопкой заполненных формуляров.
— В подвале, — сказала я.
— Что это с вами творится в последнее время? — Он взял формуляры у меня из рук.
— Я чувствую себя, — сказала я, — такой отвергнутой.
На следующее утро я девять раз заглядывала в почтовый ящик. Все девять раз почты не было. На десятый раз, когда я сунула руку в ящик, пальцы нащупали толстую бумагу. Я вскрыла письмо.
«Карл! — читала я. — Почему ты так делаешь? Почему ты отвергаешь меня? Сегодня я даю тебе последний шанс! На мне будут синие брюки и белая блузка. Это моё последнее письмо».
Я достала из шкафа мои синие брюки и белую блузку с коротким рукавом. Она была мятая, я очень давно её не носила. Но гладить не было времени. Я сунула письмо в конверт и отправилась на работу.
С бьющимся сердцем я шла в своей мятой блузке к автобусной остановке. В любую минуту, думала я, Карл может узнать меня и заговорить со мной. Или только подмигнёт мне? Я шла очень медленно, чтобы Карл успел рассмотреть меня как следует. Я бросала многозначительные взгляды на каждого встречного мужчину. Никто не реагировал. Дойдя до конца пешеходной зоны, я развернулась и пошла назад. Я проделала это шесть раз, а Карл так и не объявился. Когда я пришла на работу, я уже чуть не плакала. На моём столе лежала записка: «Пожалуйста, зайдите в бухгалтерию, комната 341». Я пошла на третий этаж. Комната 341 была в самом конце коридора. На табличке рядом с дверью значилось: «Карл Моммзен, расчёты по зарплате». Я постучалась.
— Входите, — послышалось изнутри. Я продолжала пялиться на табличку. — Входите же!
Я открыла дверь. За столом сидел мужчина и смотрел на меня очень тёмными глазами из-под кустистых бровей.
— Прошу вас, садитесь, — он указал мне на стул перед своим письменным столом. — Красивая у вас блузка.
— Спасибо, — сказала я.
XVII
Когда мне было двадцать пять, мой отец нашёл место для парковки. Оно оказалось прямо перед дверью моего дома.
— Что, ты удивлена? — спросил отец.
Я была удивлена. Я жила здесь уже четыре года и ещё никогда не находила места для своей машины ближе, чем в пяти минутах ходьбы от дома. Однажды мне даже пришлось брать такси, чтобы добраться домой от места парковки.
— Такое или есть, — сказал отец, — или его нет. У меня всегда было чутьё, где припарковаться.
— Здорово, — сказала я и предложила ему стакан воды.
Он залпом осушил его, поставил на стол и вздохнул.
— И где же стоит твоя машина? — спросил он.
— Через пять улиц отсюда, — соврала я. На самом деле она стояла через семь.
— Через пять улиц, — сказал отец и выглянул в окно.
Я тоже посмотрела вниз. Прямо под нами виднелась красная отцовская машина.
— Даже жалко, — отец посмотрел на меня.
— Чего? — спросила я.
— Что мне придётся уехать, и тогда парковка тю-тю, — отец снова выглянул вниз на свою машину. — Хотя… — он повернулся ко мне.
— Хотя что?
— Хотя я, естественно, мог бы передать её тебе в наследство.
— Но это ничего не даст, — сказала я. — Завтра мне надо в университет, и место опять займут.
— Тогда я подержу его для тебя, — сказал отец.
— Каким же образом? Сядешь на него? — спросила я.
Не он, а машина, сказал отец и добавил, что он всё равно сейчас свободен и может целый день оставаться в моей квартире.
— М-да, — сказала я, мысленно сопоставляя то неудобство, что отец целый день будет в моей квартире, с преимуществом иметь рядом с домом гарантированную парковку. — Хорошо, — сказала я.
Когда я пригнала свою машину, отец выехал с парковки. Я встала на освободившееся место и вышла из машины. Отец опустил стекло.
— Когда мне завтра приехать? — спросил он.
— В девять, — сказала я.
— Хорошо, до завтра! — Отец уехал.
На следующее утро, ровно в девять, я услышала, как внизу трижды посигналили. Я выглянула из окна. Красная машина отца стояла вторым рядом около моей. Я взяла сумку, надела куртку и выбежала. Увидев меня, отец опустил стекло.
— В следующий раз, пожалуйста, будь пунктуальнее, — сказал он.
Я села в свою машину и поехала. В зеркало заднего вида я видела, как отец встраивался в тесный промежуток.
Подъехав вечером к дому, я поставила машину вторым рядом у отцовской и трижды посигналила. Через некоторое время из дома вышел отец. Я опустила стекло.
— В следующий раз, пожалуйста, поторопись, — сказала я.
— Пока, — отец сел в машину и уехал.
Всю неделю мы встречались каждое утро и каждый вечер перед моим домом. Присутствие отца в моей квартире не оставляло никаких следов, если не считать, что на кухне всегда пахло дымом его трубки.
Когда я вернулась домой в понедельник, пахло ещё чем-то. Я зашла на кухню. Там на плите стояла кастрюля. Я заглянула в неё. Это был гуляш. Рядом стояла пустая консервная банка из супермаркета А&Р и коробка красного вина. На кухонном столе лежала записка: «Приятного аппетита. Твой папа». Нет ли ещё чего-нибудь к гуляшу? — подумала я и стала искать кастрюльку с клёцками. Потом я вспомнила, что отцовский гуляш не нравился мне и с клёцками. Я взяла кастрюлю и пошла к моему соседу.
— Привет, — сказал он, увидев меня с кастрюлей. Он был в зелёных трусах.
— Привет, Майк, ты уже ужинал?
— Да, — сказал Майк, — а что у тебя тут?
— Деликатесный гуляш, — сказала я и подняла крышку кастрюли.
Майк заглянул туда. Потом почесал ногу.