После русских с золотыми зубами Гавану захлестнуло новое бедствие в образе будущих Макаренко и Бетанкур.
Это были деревенские девушки, поселившиеся в опустевших домах богатых кварталов.
Им выдали коричневую униформу и по паре грубых черных башмаков. Многие девушки предпочли в скором времени расстаться с этой обувью и ходить босиком.
Они ходили группами и выкрикивали лозунги: «Родина или смерть!», «Фидель! Вива Фидель!»
Дома, в которых жили девушки, были переименованы в общежития. И даже величественный отель «Националь» превратился в общежитие.
Менялась страна, другим становились запах и шум города.
В садах пятой авеню, как впрочем и всего Мирамара, появились новые украшения. Это были биде. Деревенские девушки понятия не имели, для чего предназначены эти штуки, установленные в ванных комнатах, превращенных будущими учителями в место для стирки. Чтобы эти странные предметы не мешали во время работы, их разбивали и выбрасывали.
Вместе с биде в садах оказались и другие полезные предметы — стиральные машины, электроплиты, холодильники. В окружении цветов и деревьев распахнутые настежь холодильники выглядели особенно впечатляюще, напоминая собой хищные растения. Один из ближайших садов девушки использовали в качестве кухни. Здесь они разводили костер и готовили еду. Этот же сад дал приют строению с названием «уборная».
— Мама, что такое уборная?
— Это место, где справляют нужду крестьяне. В деревне ведь нет электричества и водопровода, — объяснила мне Фея.
Впрочем, сейчас на отсутствие электричества и воды могли пожаловаться не только крестьяне. В Гаване часто отключали свет. Да и вода исчезала и появлялась, когда ей хотелось. Фея была в восторге:
— Эти девочки приехали сюда, чтобы получить хорошее образование. Крестьяне столько веков были угнетенным классом.
— Ну да, конечно…
Я была потрясена. До отвращения.
Гулять в садах отеля «Националь» стало очень опасно, потому что девушки бросали из окон разный мусор. Вам на голову могли, например, свалиться измазанные кровью трусики. Это приводило в бешенство мою Тату.
Однажды вечером я спросила у Фиделя, почему он позволяет этим девушкам так нехорошо вести себя по отношению к прекрасной Гаване. Ответ Фиделя был исчерпывающим:
— Когда эти девушки вернутся в деревню, они будут там защищать Революцию.
Но многие из предполагаемых защитниц Революции так и не вернулись в деревню. Они остались в Гаване и работают в школах.
Похоже, в деревне было недостаточно защитников Революции, потому что в Гавану продолжали приходить кубинцы с разных концов острова. Встал вопрос о том, куда их расселять. Решение оказалось простым: к жителям города обратились с просьбой приютить прибывших у себя. Так у нас в доме оказался паренек с просвечивающимися ушами и самыми грустными глазами, которые мне когда-либо приходилось видеть. Мальчишке было четырнадцать лет. Он рассказал мне, что пришел с гор Сьерра-Эскамбрей, что был старшим из пяти детей и что его отец выступал против Фиделя с самого начала. Я этому, конечно же, не поверила. Во-первых, на Кубе есть только одна настоящая гора. И ни для кого не секрет, что это Сьерра-Маэстра. А во-вторых, никто никогда не выступал против Фиделя, наоборот, все были за него и кричали: «Вива Фидель!»
Но парень подробно описал мне гроты, в которых прятались восставшие и куда он носил им продукты, пряча их под рубашкой. Он рассказал мне об аресте своего дяди и о его смерти. А еще он признался, что его вместе со всей семьей должны были отправить в тюрьму, но он потерял свои документы, и это его спасло. Одна семейная пара взяла его под свою опеку, выдав за сына. Так он оказался в Гаване среди учащейся молодежи.
Мальчишка попросил меня поговорить с Фиделем: «Пусть он выпустит мою маму и сестренок из тюрьмы. Их там бьют». Паренек видел своими собственными глазами, как солдаты во время ареста били по лицу его сестренку Евангелину.
Я попросила Фиделя освободить родственников Панчито из тюрьмы. Не знаю, что произошло, но на следующий день мальчишки уже не было в нашем доме. В те дни я не раз обращалась с просьбами к Фиделю. У людей было много проблем и отличный нюх на местонахождение Команданте. Они подстерегали его у отеля «Хилтон», зная, что он любит подниматься на двадцать пятый этаж. Но Фидель скрывался в подземной автостоянке. Они поджидали его на одиннадцатой улице, но вся улица была оцеплена. И тогда эти люди стали ожидать Фиделя по утрам возле нашего дома.
Они ждали, когда я выйду в сад, а потом по очереди, строго соблюдая дисциплину, подходили ко мне.
— Малышка, передай, пожалуйста, Фиделю это письмо.
— И это.
— И это тоже.
Я передавала ему целые пачки писем, которые он рассовывал по карманам. А потом Фидель стал оставлять письма на столе возле кресла, в салоне. А моя прекрасная Фея попросила прекратить эти глупости, потому что Фидель не мог сам решить все проблемы, ведь он был перегружен работой.
Мне, конечно же, было известно о занятости Фиделя, впрочем, знала я и о том, что все другие люди тоже были очень заняты Социалистическим соревнованием, добровольным трудом, митингами на площади Революции. Но с некоторых пор я стала думать, что дело не только в занятости Фиделя. Я решила, что Команданте просто злой по отношению к этим людям. Мое сердце сжималось от жалости к этим просящим женщинам, мужчинам, старикам. Я продолжала продавать им лимонад, чтобы заработать себе на полдник несколько монет и чтобы утолить их жажду. Я все так же принимала от них письма для Фиделя. Но теперь я стала прятать все их горести, излитые на бумаге, в самых разных уголках своей комнаты — под матрацем, между стопками чистого белья, в ящиках.
В письмах говорилось об отцах, сыновьях и братьях, расстрелянных Раулем или Че. О людях, у которых отобрали имущество — аптеку, скобяную лавку, дом. О женах, которые не могли покинуть остров, чтобы встретиться с высланными из страны мужьями. О больных матерях и отцах, которые ждали своих детей.
После того как Тата желала мне спокойной ночи, а мама валилась с ног от усталости, я принималась читать эти письма, из которых вырывались тяжкие вздохи и лились горькие слезы. Я читала о людских горестях, и сердце мое разрывалось от печали и скорби. Я сгибалась под весом многотонной человеческой печали и чувствовала себя опустошенной.
Эти письма оказались едва ли не первыми из того, что я прочитала самостоятельно. Кроме них, я тогда прочла «Мемуары» графа де Романонеса, две или три старые книги, оставленные моей сестрой, и журнал «Пионер», приведший меня в ужас. Я продолжала читать, надеясь найти в книгах что-нибудь полезное для себя. Но мои надежды оказались тщетными.
Селия Санчес, по прозвищу Змея подколодная, гипнотизировала Фею, как удав кролика. Она была начальником бюро Команданте. Все также знали ее как соратницу Фиделя, «сражавшуюся с ним бок о бок в Сьерре». И лишь немногим было известно, что Фидель пользовался ее знахарскими услугами. Команданте доверял своей соратнице многие секреты. Для оказания влияния на людей у этой колдуньи имелся свой собственный метод.
Волосы у Селии были всегда взлохмачены. Она собирала их в пучок, и называлась эта прическа «конский хвост». Этот непослушный хвост спадал то на одну, то на другую сторону вытянутой, как яйцо, головы. Из-под платья у Селии постоянно выглядывали кружева комбинации. Ноги у колдуньи были очень худые. Носила она туфли на тонких, высоких каблуках. Вкус у этой женщины полностью отсутствовал. При ее виде сразу вспоминались служащие женской транспортной полиции, которых прозвали попугайчиками за униформу кричащего цвета.
Многие люди были обязаны Селии головокружительным взлетом, а многие, наоборот, ошеломляющим падением. Как только эта женщина замечала, что кто-то слишком приблизился к Команданте, она тотчас же принимала самые решительные меры по наведению порядка. Команданте должен был принадлежать ей.
Фея и я стали мешать Селии Санчес. И я не удивилась, когда мы получили приказ отправиться в Париж. Мама так прокомментировала это известие:
— Это все Селия подстроила! Змея подколодная! Она почувствовала себя обманутой и преданной. Объяснив Фее, в чем состоит ее миссия, Фидель щедро выделил ей пятьсот долларов на одежду и на обустройство. Затем он поцеловал меня и ушел в ночь, оставив Фею в полном недоумении. Она с трудом осмысливала все только что услышанное. Под вадом первого секретаря посольства Кубы ей предстояло выведать секреты французской химической промышленности. Если учесть, что Фея разбиралась в химии, как я в высшей математике, то задание было, мягко говоря, трудновыполнимым. Оно бы озадачило любого. Но надо знать мою Фею. Для нее идеология была превыше всего. Поэтому уже очень скоро она с энтузиазмом готовилась к выполнению ответственного задания, полученного лично из рук Фиделя.
— Мама, а французы говорят так, как мы?
— Нет, они говорят на другом языке, — ответила Фея и произнесла несколько странных звуков. Мне даже на какое-то время показалось, что мама простудила горло.
И мы стали готовиться к отъезду. Чтобы я смогла пройти школьную программу за год, мама попросила позаниматься со мной воспитательницу Лилию. А бабушка Лала отвела меня к портнихе Хуане, чтобы заказать платье. Примерки порядком утомили меня.
— Да не так же, Хуана! Разве ты не видишь, что здесь ткань собирается в складки? Да и юбка плохо лежит.
Бедная Хуана удивленно смотрела на Лалу и только кивала головой. Говорить портниха не могла, потому что губами она держала целый пучок иголок. А бабушка уверенными движениями втыкала иголки и булавки то по низу платья, то по поясу. Из Феи сада Лала временно превратилась в Фею иголок, наперстков и других швейных принадлежностей. Все они с удовольствием подчинялись ей.
Мы с Феей нанесли прощальные визиты сестрам Фиделя, с которыми Фея дружила. Их было трое: Агустина, Анхелита и Хуанита.