В квартире у Агустины вместо мебели стояло несколько роялей, потому что ее муж был музыкантом. Фея говорила, что Агустина очень несчастлива. Анхелита жила на огромной ферме в Капдевилле со своим сыном Майито. А Хуанито… Ей в скором времени предстояло превратиться в отвратительного земляного червяка.
После обеда я отправилась к дяде Педро Эмилио и пробыла у него до самого вечера. Педро Эмилио был поэтом. Он очень любил, когда я по воскресеньям приходила к нему помочь разобраться с рифмами. Мне тоже нравилось сочинять стихи вместе с дядей Педро Эмилио.
А потом я попрощалась с Татой и моими лучшими подружками, Иветт и толстушкой Тотой. Мне так не хотелось с ними расставаться…
Но в самолет я поднялась с радостью, потому что впереди было знакомство со страной аистов, приносящих в пеленках малышей. А еще я с нетерпением ждала встречи с огромными старинными замками, в которых жили принцессы и угнетатели-короли, для которых изобрели гильотину.
Вместе с нами в самолете летело много других кубинцев, которым, как и моей Фее, предстояло выведывать секреты в чужой стране. Целая группа мулатов направлялась в Париж, чтобы проникнуть в тайны ферментации йогуртов и сыров. Фидель хотел наладить на Кубе производство этих продуктов.
Каждый летел во Францию с определенным заданием. И только я составляла исключение. Я всего лишь безропотно подчинялась своей судьбе, которая очень скоро проявила свой скверный характер.
— Ты хочешь чего-нибудь? Может, выпьешь лимонада? — спросил у меня молодой симпатичный стюард, когда мне стало плохо.
— Нет, спасибо. У меня вот здесь, на шее, какие-то шарики. И мне так плохо!
— Ого, да это похоже на свинку! Я сюда больше не подойду.
И стюард стал разносить пассажирам бутерброды и сандвичи. С диагнозом он не ошибся. На следующий день в Мадриде я лежала в постели с обезображенным лицом. Меня сильно лихорадило. Я впервые болела без моей ванильно-коричневой Таты. А Фея… Она стояла у моей кровати и не знала толком, что со мной делать.
Но вот, наконец, меня стали лечить. Сначала пытались измерить температуру, вставив мне в зад термометр. А потом туда же засунули свечу. Это было ужасно! Свинка — отвратительнейшая из болезней! Хорошо еще, что со мной не было Таты. Она бы обязательно пересчитала все свечи, которые мне нужно было использовать по назначению. Но ванильно-коричневая статуя была далеко, поэтому я смогла без особого риска спрятать весь арсенал свечей под подушку. И в результате моя свинка превратилась в огромную свинью.
Париж был необыкновенно красивым. Но его вид здорово портило огромное железное сооружение, которое громоздилось посередине. Разумеется, французам об этом говорить не стоило, поскольку они особым терпением не отличаются. Говорят, что французы смогли навязать всему миру свою кухню и свои изысканные манеры благодаря улиткам, которых они так любят есть сами и с удовольствием угощают ими гостей.
Мы поселились в отеле «Акации» на улице Акаций. В нашем номере не было ни душа, ни биде. Но Фея не растерялась и купила аппарат для промывания кишечника, то есть клизму. Мы вешали его на стене и мылись почти как под душем.
Мне нужна была какая-то одежда. Фея всегда настаивала на том, чтобы я была одета элегантно, даже если надевать было нечего. Теперь она решила, что нужно сделать ставку на сочетание цветов. Конечно, коричневый, зеленый, синий и темно-серый цвета прекрасно гармонировали между собой, но производили несколько мрачное впечатление. Нужно было их чем-то оживить. И тогда Фея решила, что двухцветные туфли — это та самая изюминка, которая сделает мою одежду более элегантной и оригинальной.
Итак, одежда для меня была куплена. Теперь настал черед подумать о жилье. Мы сняли квартиру на авеню Фош, возле посольства. Владел квартирой маркиз, страстно увлеченный гигиеной тела. Во всяком случае, именно такие мысли приходили в голову при виде ванной комнаты, которая превосходила своими размерами все остальные комнаты квартиры.
Когда мы, наконец, устроились, Фея выбрала мне хобби, мотивируя это тем, что необходимо развивать ум.
— Мама, а что такое хобби?
— Хобби — это занятие, которому посвящают свое свободное время. Думаю, тебе стоит заняться коллекционированием марок. Это очень интересно. Начни с цветов и флагов.
Какой ужас! И она еще критиковала Лалу Натику, когда та подбирала для нее обувь и сумки!
Немного позже Фея выбрала мне школу.
— Она называется пансионат «Клер Матэн». Это в двадцати пяти километрах от Парижа. Я отвезу тебя туда завтра.
Я не осмелилась спросить Фею, как буду добираться в такую даль каждый день.
Оказывается, туда ходил поезд. Сверхскоростной. Мы приехали в Сен-Жермен-ан-Лэй в воскресенье к концу дня. Фея несла с собой плетеный чемодан.
Пансионат «Клер Матэн», что в переводе с французского означает «Ясное утро», находился за серой стеной, к которой была прибита табличка с надписью «Danger».
— Мама, что здесь написано?
— «Опасно».
Моя аура стала более серой, чем стена перед пансионатом, а по спине, как предупреждение о надвигающейся катастрофе, пробежал неприятный холодок.
Вскоре мы оказались перед двумя дамами: одна из них была маленькая и невообразимо пухленькая, как мягкая булочка, а вторая, напротив, сухая и жесткая, как палка.
Мама передала чемодан плохо воспитанной девушке, которая что-то говорила мне на непонятном французском языке.
— Я же не буду здесь спать, а, мама? Ну ответь мне, пожалуйста! Ты же не оставишь меня здесь на ночь?
— Иди с Мишель, дорогая. Придется ночевать в пансионате, потому что по-другому никак не получается.
Почему же не получается? А школа возле нашего дома? Почему я не могу учиться в ней? И не нужно было бы никуда ездить.
Но все, что мне было обещано, это week-end с Феей. Она сказала, что приедет за мной в следующую субботу.
Мишель отвела меня в комнату, в которой стояло три кровати. Не имея ни малейшего желания оставаться в этом отвратительном заведении, я кричала и топала ногами от ярости до тех пор, пока у Мишель не лопнуло терпение и она дала мне пощечину. Это была моя первая в жизни пощечина.
Я кричала до тех пор, пока не обессилела.
К тому времени, когда Фея приехала за мной в конце недели, я уже успела ее простить. Я потихоньку привыкала к жизни в пансионе. Училась я в школе, находящейся в нескольких километрах от пансиона. Это было не очень удобно. Но зато, как во всех французских школах, у нас не было занятий в четверг. В пансионе это был банный день.
Я всегда мылась вместе с девочкой, которую звали Тамара. Когда мы выходили из воды, после нас на стенках ванны оставался серый густой слой грязи. Мне всегда было неловко и противно от этого. Несколько раз я попыталась мыться тайком в другие дни недели, но была поймана и наказана. После этого мне пришлось смириться с существующим порядком, и в течение всего последующего пребывания в пансионе «Клер Матэн» я мылась только по четвергам, стараясь отводить взгляд от грязной ванны.
Каждый день я писала своей Фее письма. Я разбавляла горючими слезами чернила на своих прошениях, в которых умоляла мамочку почаще ко мне приезжать. Мама отвечала ласковыми письмами. Они приходили в конвертах с марками, на которых были изображены цветы или флаги. Мама не забыла о моем хобби и заботилась об увеличении моей коллекции марок.
Но если говорить совсем откровенно, то, по-моему, в то время по-настоящему ее интересовала только химическая промышленность.
Однажды в деревню, где находилась наша школа, приехал де Голль. Дети торжественно встречали его, бросая цветы. Когда он стал пожимать руки, я протянула ему левую руку и почувствовала себя героиней. В пансионате надо мной по этому поводу подшучивали:
— Ты, коммунистка, пожала руку де Голлю?
Ну и что же тут такого? Подумаешь! Тем более что рука-то была левая. А что касается коммунистки, то я и в самом деле готова была в случае необходимости встать на защиту коммунизма и бедного Фиделя. Время от времени мне предоставлялась такая возможность, потому, что в школе мальчишки смеялись над тем, что Фидель всегда носил военную форму. А еще они состязались в рифмовках. Побеждал тот, кто придумывал самую смешную рифму к его имени или фамилии.
Когда мы с Феей шли по улице, нас иногда останавливали, чтобы поинтересоваться, не прихожусь ли я дочерью великому клоуну Чаплину. Мне говорили, что я очень похожа на Джеральдину. Но Фея отвечала, что мой отец — клоун гораздо большего масштаба. Этот ответ мне казался странным, ведь я ни разу не видела папу Орландо в клоунском наряде.
В пансионате меня заставляли есть артишоки и конфитюр из ревеня. От этой еды меня тошнило. Впрочем, и эту отвратительную еду, и многое другое можно было вытерпеть. Гораздо труднее было дождаться субботы, ради которой я, собственно, и жила. В субботу приезжала моя Фея, разбивающая мужские сердца, словно хрупкие стеклянные сосуды. У прекраснейшей из Фей не было отбоя от поклонников. Среди претендентов на ее внимание были мужчины всех возрастов и самых разных национальностей. Одним из ее обожателей я воспользовалась самым коварным образом. Это был итальянский промышленник из Милана. Он отправлял Фее дюжины роз, а мне тайком протягивал красивые шелковые портмоне со стофранковыми купюрами. Это был аванс за то, что я позову Фею к телефону или впущу его в квартиру, когда Фея будет делать вид, что ее нет дома. Я даже хлопотала за миланца перед Феей. Но она была непреклонна:
— Каждый раз, как он прикасается ко мне, меня тошнит от отвращения.
Благодаря, расточительности Эгидио я смогла запастись к отъезду кое-какими интересными вещами. Я купила большой раскладной пластмассовый бассейн для сада, полосатую бело-синюю палатку для походов в Санта-Мария-дель-Мар. Кроме этого, я приобрела набор юного химика с пробирками и спиртовкой и набор юного биолога с микроскопом и пластинками.
Год закончился великолепно: в одно прекрасное утро в пансионате «Клер Матэн» появилась Лала Натика. И мы с ней поехали в Нормандию на «мерседесе», который недавно прибыл с Кубы и сиял своим новеньким дипломатическим номером. За рулем сидела прекраснейшая из Фей. В отличие от нас с бабушкой Натикой, ее в Нормандии ожидала работа. Фее предстояло уговорить французского ученого Андре Вуазена приехать на Кубу по приглашению Фиделя.