В этот вечер я оставила их одних, зная, как много ей нужно сказать ему. Она провела столько бессонных ночей, измученная долгим ожиданием и опечаленная тем, что осталась без работы. Ей было что сказать и о чем спросить. Например, ей было непонятно, почему на всем большом острове нет ни одного человека, который мог бы обратиться к ней без вмешательства Фиделя.
На следующее утро она сообщила нам две новости:
— Во-первых, Фидель назначил меня ответственной за документацию и информацию Национального научно-исследовательского центра. А во-вторых, я начинаю новую жизнь.
Начинать новую жизнь гораздо легче с мужем. И Фея вышла замуж. Ее супруг был вполне порядочным человеком, но у него всегда был удрученный вид. К тому же он, как хамелеон, сливался с окружавшей его мебелью. В моей памяти сохранился лишь один эпизод с маминым мужем. Однажды я вышла в гостиную, когда он ел арбуз. Благодаря ярким цветам арбуза мамин муж стал видимым.
Но я так и не успела привыкнуть к этому человеку, потому что через год они с Феей развелись. И теперь моя мама смогла полностью посвятить себя работе. Она ходила с одного собрания на другое. Она твердо держала оборону против всех козней, которые ей чинила Селия Санчес, чтобы помешать вступить в Коммунистическую партию. Фея была очень занята. Чтобы увидеть ее, мне приходилось идти к ней на работу.
Когда я входила в кабинет к маме, то обычно наблюдала такую картину. Беременная негритянка, мамина секретарша, спала на диване, подняв вверх ноги. А мама перебегала от одного стола к другому, работая за себя и за спящую секретаршу. Увидев меня, Фея подносила палец к губам, предупреждая о том, чтобы я, не дай Бог, не разбудила бедную женщину.
Я очень любила приходить в лабораторию генетики. Сами сотрудники называли свою лабораторию цирком, потому что «как же иначе назвать горбатого, хромого и карлика».
У генетиков была огромная банка, наполненная зародышами. Они разрешали мне забирать все, что казалось мне интересным, для моей лаборатории. Я уносила эти подарки в комнату над гаражом, помещала их в банки с растворами собственного изобретения и заливала их сургучом. Это были мои гомункулусы и инкубусы.
Доктор Гранадос, лучший друг Че, взял меня к себе в ассистентки. Он проводил опыты на кроликах. Суть этих опытов состояла в том, что у подопытного животного под общим наркозом с помощью электрода разрушался тот отдел головного мозга, который управляет процессами питания в организме. Иначе говоря, с удалением этого отдела у животного, по предположению доктора Гранадоса, должно потеряться чувство сытости, то есть кролик стал бы очень прожорливым и за счет этого быстро бы набирал вес.
Но эти опыты оказались слишком дорогими и не оправдывающими себя. Большинство подопытных кроликов заснули вечным сном. Я радовалась, что друг Че имел дело всего лишь с кроликами, а не с людьми.
А в моей жизни вот-вот должны были наступить значительные перемены. В школу пришло сообщение о конкурсе по отбору детей в балетную школу. Я приняла участие в конкурсе и была принята.
Так начался самый лучший период в моей жизни, о котором я с радостью вспоминаю.
Мы изучали языки и музыку, а в конце недели нас водили на балет Алисии Алонсо.
В балетной школе не ходили строем, не заучивали наизусть лозунги. И форма у нас была другая — черные юбки и белые блузки.
Я сильно похудела и вытянулась. У меня изменилась походка. Я стала ходить, как Чарли Чаплин, вывернув носки наружу.
Мне нравился балет, мне нравилась эта школа. Мне казалось, что я попала в страну чудес. В полдень, несмотря на невыносимую толчею в автобусах, ко мне приезжала Тата и привозила горячий обед. Она ни за что не хотела соглашаться с тем, чтобы я питалась всухомятку.
Рядом со школой продавали мороженое. Это было единственное место в Гаване, да и на всем острове, где можно было купить мороженое, поэтому очередь всегда была огромной. Сюда приезжали люди из разных концов города и выстаивали длинные очереди, но, как сказали бы французы, Париж стоит мессы. Награда за мучительное ожидание была велика. Мороженщик Коппелиа предлагал на ваш выбор целых двадцать четыре сорта мороженого! Можно было купить даже томатное.
В это время в моей жизни произошло еще одно очень важное событие. Во мне проснулся поэт. Вероятно, сказывалось влияние Франции, песни которой еще звучали во мне. В моей душе рождались стихи. Я решила поделиться с мамой своим сокровенным и принесла ей свое первое в жизни произведение.
— Я написала это для тебя, — сказала я, протягивая маме свою поэму.
Мама была так сильно впечатлена, что показала поэму своим друзьям-художникам. Тем самым, которые однажды, в порыве любви к абстрактному пуантилизму, осквернили своими картинами все стены и всю мебель в квартире. Эти люди воспринимали мою маму как меценатку. Прочитав мою поэму, художники решили, что ее обязательно нужно напечатать в каком-нибудь журнале. Они пустили в ход свои связи, и вскоре моя поэма была опубликована в отвратительном еженедельном журнале «Пионер».
В воскресенье я проснулась от крика и грохота, издаваемого моей подругой толстушкой Тотой. Она прыгала по лестнице и вопила:
— Алина! Алина! Вставай! Ты в «Пионере»! Там твоя поэма и твоя фотография! Ах, моя дорогая худышечка! Как же я рада! Мы же с тобой подруги, правда?
И она стала меня трясти и душить в своих жарких объятиях.
Это известие потрясло меня. От ног к голове пробежала дрожь, пронзив живот и обдав меня горячей волной. Я взорвалась в приступе смеха и рыданий. И хоть это напоминает описание оргазма, я пережила, скорее, апогей тоски.
Грусть и радость не так уж далеки друг от друга. Мне было радостно, но вместе с тем и грустно. Я очень огорчилась от того, что теперь мои самые сокровенные мысли стали общим достоянием. Я доверила Фее самое интимное, а она рассказала об этом всем. Моя Фея предала меня.
Снимок, помещенный в журнале, был сделан Альберто Кордой. Я стояла возле трибуны во время выступления Фиделя. Вид у меня был очень усталый и к тому же довольно глупый. Эта фотография разозлила меня, но не настолько, как биографические сведения обо мне: «Алина знает французский язык и любит играть в куклы…» Ну просто портрет кисейной барышни… Эдакой маленькой буржуа…
Когда Тота ушла и я, наконец, смогла перевести дыхание, я стала размышлять о случившемся. Ясно было одно: теперь мне в школе лучше не показываться, я от стыда сгорю. И я решила сегодня же сообщить о своих планах маме. Но поскольку ее дома не было, я пошла пожаловаться Тате:
— Тата, Тата! Посмотри, что натворила мама!
Тата взяла журнал, взглянула на фотографию, пробежала глазами поэму и заметку обо мне. Я ждала взрыва возмущения, но услышала спокойное:
— Ну и что здесь страшного?
Моя трагедия не тронула Тату.
После обеда приехала Фея. На ней была хлопчатобумажная блузка в белую и красную клетку, выгодно подчеркивающая грудь, и расклешенная юбка, стянутая на талии белым ремешком. Ну просто манекенщица! Казалось, она сошла со страниц журнала мод.
Она подъехала к дому на своем «мерседесе». Мы с Гуарапо встретили ее. Обычно мы с собакой предчувствовали появление Феи: Гуарапо начинал как-то по-особому лаять, а мне без видимых причин становилось очень радостно… В этот раз я ждала маму с особым нетерпением. Я не могла прийти в себя от возмущения, хоть и старалась держаться спокойно. Подумать только! За целый месяц не обмолвиться ни одним словом о своей затее! Я с неприступным видом повела ее в гостиную, включила тихую музыку, а затем усадила в любимое кресло Фиделя, в котором она устраивалась только в тех исключительных случаях, когда хотела с ним мысленно пообщаться.
— Я хотела бы с тобой поговорить, — сказала я маме.
То, что Фея услышала, никак не входило в ее планы.
— Девочка моя, я так устала. Может быть, отложим разговор?
Но я не стала его откладывать.
— Почему, почему ты так ужасно поступила со мной? Почему ты мне ничего не сказала?
— Да, Алина… Да, девочка моя, ты, конечно же, права… Я должна была тебе рассказать обо всем уже давно… Но, маленькая моя, я не хотела, чтобы ты узнала эту новость от меня.
— А от кого же я должна была это, по-твоему, узнать? От толстушки Тоты? Кто еще об этом знал?
— Я не знаю точно. Думаю, что многие…
— Прекрасно! Знали все, кроме меня!
— Алина, постарайся понять меня. Я надеялась, что Фидель сам тебе об этом скажет… Он так давно не приходит к нам… Я думала, что он скажет тебе…
Просто замечательно! Оказывается, в мои поэтические бредни был посвящен даже Команданте! Ну еще бы! Такая поэма! Еще немного, и я стану великой поэтессой Кубы!
— Это просто какой-то кошмар.
— Алина, доченька…
— Я никогда тебе этого не прощу.
— Не говори таких слов, пожалуйста. Послушай меня. Я тебе все расскажу.
И вот что Фея мне рассказала:
«Ты еще помнишь наш первый дом? У нас было все. Мы жили, ни о чем особенно не заботясь. Натали росла здоровой и красивой девочкой. Я работала в „Эссо Стандарт Ойл“. Но, несмотря на работу, у меня было много свободного времени, и я прекрасно его проводила. Я играла в бридж или теннис, пила коктейли, как большинство моих друзей, которые только этим и интересовались. Мне же этого было мало. Слишком мало. Ты ведь знаешь, что я всегда стремилась быть полезной людям.
В школе вам рассказывали про Батисту, сержанта, который очень быстро стал генералом, а потом, вопреки желанию кубинцев, объявил себя президентом. Так вот, Батиста не успел еще прийти к власти, а на улицах уже лежали убитые. Этот генерал задушил гражданскую власть с помощью военной силы. Все выступления Батиста топил в крови.
Однажды утром я увидела убитого мальчика возле своего дома. Полицейские Батисты изуродовали его.
Этот случай открыл мне глаза на происходящее. Я вдруг увидела, что многие люди живут без малейшей надежды на будущее и что их детям тоже никогда не выбраться из нищеты.