В это время много говорили об Эдуардо Чибасе, человеке чести. У него был прекрасный девиз: „Позор деньгам“. Чибас говорил, что правители не имеют права обогащаться, обманывая и грабя народ. Он руководил партией, которая называлась Ортодоксальной. Из него вышел бы хороший президент.
Чибас был против возрастающей власти Батисты и предостерегал об этом кубинцев.
Эдди Чибас регулярно выступал по радио. Однажды вечером он публично обвинил министра в том, что тот пользуется государственными деньгами, и пообещал предъявить доказательства. Но по каким-то причинам он не смог этого сделать и, верный своим представлениям о чести, покончил жизнь самоубийством. Это было в августе 1951 года. Я слушала ту его последнюю передачу и слышала выстрел.
В ту ночь я не смогла заснуть. Рано утром я оделась в черное и пошла в радиоцентр, из которого передавалось выступление Чибаса. Там все было в крови. Это была кровь совести Чибаса. Я прикоснулась к ней руками. Я смотрела на свои руки, омытые кровью Чибаса, и думала о том, что если я ничего не сделаю против существующей несправедливости, то всегда буду чувствовать себя виноватой.
Мне пора было идти на работу. По дороге я зашла к слесарю и заказала три копии ключа от дома. Я собиралась отдать их трем самым многообещающим руководителям Ортодоксальной партии. Один из ключей предназначался кандидату на пост глашатая партии, молодому человеку, который замещал Чибаса на радио. Этим человеком был Фидель. Я не была знакома ни с кем из троих, но хотела, чтобы они знали, что мой дом был для них всегда открыт и что я всегда в их распоряжении, а также в распоряжении их семей.
Фидель поблагодарил меня за этот поступок. Не лично, а через кого-то из знакомых. Он сообщил мне, на каких частотах и в какое время я смогу слушать его по радио. Помню, как долго и безуспешно я пыталась настроить радиоприемник, чтобы послушать выступление Фиделя.
Десятого марта 1952 года Батиста совершил государственный переворот и стал президентом Кубы. Он был узурпатором и убийцей, и кубинцы считали своим долгом бороться против этого преступника. Я входила в подпольную группу женской организации имени Хосе Марти. Но наша деятельность была слишком скромной.
Фидель выступал как преемник Чибаса. В этом году нас представили друг другу. Это было двадцать седьмого ноября во время митинга протеста против казни восьми студентов-медиков, обвиненных в осквернении могилы одного испанского военного. Этот митинг был организован также в честь другого испанского военного, капитана Федерико Кандевиллы, который сломал шпагу, когда узнал об этом злодеянии.
Чтобы сорвать это мероприятие, полиция отключила электричество.
На митинг я пришла вместе с женщинами группы Хосе Марти. Я не знала, что здесь будет Фидель.
Во время нашей первой встречи мы много смеялись. Фидель еще раз, теперь уже лично, поблагодарил меня за ключи. Он показался мне очень соблазнительным.
В следующий раз мы встретились в марте 1953 года. Я очень хорошо это помню, потому что в то время потеряла ребенка, который должен был родиться. Может быть, это был мальчик, а может, ты хотела появиться на свет немного раньше. Я была в подавленном состоянии. Чтобы понять, что я тогда испытала, нужно быть женщиной. Ты пока еще не можешь этого понять.
Немного позже Фидель очень смиренно сообщил мне, что хотел бы прийти ко мне домой. Я ответила ему, что Орландо возвращается с работы после пяти часов вечера.
Вскоре он пришел к нам. Он вдохновенно рассказывал нам о том, что необходимо развивать передовое революционное движение, а также о том, что Батисту нужно отстранить от власти с помощью силы, потому что он пришел к власти тоже с помощью силы. Он говорил, что не одобряет выжидательной политики тех общественных и политических деятелей, которые забыли о традиционных методах борьбы кубинцев и о наших предках mambis.
Мы пригласили Фиделя поужинать с нами. Чуча приготовила жареный окорок с ананасом, картофельное пюре и овощной салат.
Фидель ушел от нас, унося с собой все деньги, которые нашлись в доме. Орландо решил, что на этом глава заканчивается. Но для меня все только начиналось. Передо мной открывался путь, вступив на который я смогла бы отстаивать свои убеждения.
— Мама, но почему ты мне все это рассказываешь? Какое это имеет отношение к моей поэме?
— Поэме? Какой поэме?
— К поэме, которую я написала для одной тебя и которую ты опубликовала в „Пионере“.
— Ах, малышка моя! У меня ощущение, что мы с тобой говорим о совершенно разных вещах! Ну конечно же! Так оно и есть! Вот что значит иметь навязчивую идею! Но раз уж я начала эту историю, то позволь мне ее закончить. А потом я отвечу на все твои вопросы.
Фидель стал часто бывать у нас в доме. Это было очень опасное время, время конспирации. Фидель приходил со своими друзьями, многие из которых не дожили до этих дней. Я никогда не вмешивалась в их разговоры, но очень скоро они сами стали интересоваться моим мнением по многим вопросам.
„Движение 26 июля“ родилось на моих глазах. Прошло не так уж много времени, и я стала принимать непосредственное участие в их делах. Однажды Фидель попросил меня подобрать музыку, которую можно было бы использовать как радиосигнал к атаке казарм Монкада. Этот сигнал должен был прозвучать на Кадена Ориенталь де Радио. Фидель хотел, чтобы музыка была вдохновляющей, потому что во время выступления могли быть жертвы. Я провела много дней на Радио Центро, записывая музыку Бетховена, Прокофьева, Малера, Кодали, Дворжака, Берлиоза. Я записала также „Последнее предупреждение“, музыку, которой начинались радиопередачи Чибаса.
У меня на террасе висел флаг с черным крепом. Я повесила его в день смерти Чибаса. Незадолго до событий в Сантьяго один из товарищей Фиделя предложил мне:
— Почему бы тебе не отдать этот флаг нам? Он будет развеваться в Сантьяго в день выступления. Это будет почти то же самое, как если бы ты была там с нами…
Мне понравилась эта идея. Сама мысль о том, что я хоть чем-то могу помочь повстанцам, вдохновляла меня.
День выступления приближался. Я передала Фиделю музыкальные записи и получила от него листовки с манифестом. Их нужно было распространить среди политических деятелей и представителей прессы непосредственно в момент начала атаки казарм Монкада.
— Пусть знают, чего мы добиваемся, — сказал мне Фидель.
Мне было сообщено точное время начала атаки — воскресенье 26 июля 1953 года, пять часов пятнадцать минут. Об этом, кроме Фиделя, знали всего три человека: его брат Рауль, который должен был в это же время атаковать казарму в Байято, лейтенант Фиделя, Хосе Луис Тасенде, погибший во время атаки, и я. Больше об этом не знал никто, даже участники штурма. Им было сказано, что с ними будут проводиться обычные занятия по военной подготовке.
В то утро я разбудила Орландо и сказала ему, что меня не будет дома в течение трех часов, потому что мне нужно выполнить поручение Фиделя.
Я была у директора „Пренса Либре“, когда пришло сообщение о поражении. Я была в отчаянии. Я сразу же отправилась в церковь, чтобы исповедоваться и помолиться за души погибших. Весь день после обеда мы с Орландо провели в клубе „Билтлюр“. Все последующие дни были наполнены страхом, напряжением и отчаянием от понимания собственного бессилия. Вскоре до меня дошли известия о том, что мятежники, оставшиеся в живых, укрылись в горах Сьерры-Маэстры. Но я не знала, что будет со мной. Ведь я принимала у себя в доме людей из „Движения 26 июля“. Кроме того, я заложила свои драгоценности, и на полученные деньги было куплено оружие для мятежников. А такие поступки не остаются незамеченными.
Лала Натика отправилась на поезде в Сантьяго, чтобы послушать, о чем говорят в городе, и решить, как дальше быть с дочерью. Пообщавшись со своими знакомыми из Сантьяго и наслушавшись страшных рассказов про возможные расправы, она через четыре дня вернулась домой. Не знаю, поверишь ли ты, но после этой поездки волосы у твоей бабушки поредели вдвое. Она была в ужасе и настаивала на том, чтобы я на какое-то время уехала. Мне было очень страшно от неизвестности и от всего того, что рассказала Лала, но я отказалась уезжать, потому что тогда я не смогла бы уже связаться с Фиделем.
Мы с Орландо стали ходить в кино только ради новостей. В них иногда освещали события в Сантьяго. Однажды я увидела кадры, которые заставили меня сжаться в комок от страха: на экране я увидела свой флаг с траурным крепом. Какой-то солдат достал его из из чемодана и подбросил вверх. А через несколько лет я узнала, что другой солдат унес, а затем продал две книги, на которых были написаны мое имя, фамилия и даже мой домашний адрес. Этот солдат, сам того не зная, спас мне жизнь, потому что женщина, которой он продал книги, оказалась матерью Абеля Сантамарии, заместителя Фиделя во время штурма казарм Монкада. Ищейки Батисты жестоко обошлись с Абелем. Перед тем как его убить, они выкололи ему глаза.
Разумеется, мать погибшего юноши не стала сообщать в полицию о моих книгах, которые оказались в Сантьяго у мятежников в момент выступления. Таким образом, ищейки Батисты ничего не узнали о моем косвенном участии в штурме Монкады. Меня никто не тронул. Мне необыкновенно повезло.
Те участники мятежа, которые не погибли во время штурма, были арестованы и отданы под суд. В школе вас знакомили с речью „История меня оправдает“. Ее Фидель произнес на суде, сам выступая в роли защитника. Эта речь произвела сильное впечатление на слушателей.
Фиделя приговорили к тюремному заключению. В течение четырех месяцев я не получала от него никаких известий. В ноябре я узнала, что Фидель отбывает наказание на Сосновом острове. Я попросила Чучу приготовить для него окорок с ананасом. Таким образом я хотела сообщить Фиделю, что нахожусь у себя дома. А потом я решила написать анонимное письмо Лине, матери Фиделя. Я это сделала потому, что легко представляла себя на месте этой женщины. Я назвала тебя Алиной в ее честь. Подожди минуточку, я покажу тебе ее фотографию».