То, что ты умеешь делиться этим сокровищем с другими, — уже другой вопрос. Я не была бы искренней, не признавшись тебе, что очень ценю это твое умение, твою щедрость. Я была бы счастлива и горда тобой, если бы ты сохранил это качество навсегда.
Вечно твоя Нати».
После того, как мама прочитала это письмо, я воспряла духом и решила, что на этом исповедь закончится. Как оказалось, моя надежда была преждевременной. Еще предстояло сообщение некоторых подробностей.
Итак, в то время, пока Фидель находился в тюрьме, Фея считала своим долгом заботиться о его семье — жене Мирте и маленьком Фиделито. Таким образом, обе женщины знали о существовании друг друга. Но Мирта не предполагала об истинных отношениях между своим супругом и Нати. Однажды произошел случай, который раскрыл ей глаза на происходящее.
Как-то раз в высшей степени порядочный gentleman Мигель Ривес, цензор тюрьмы на острове Сосновом, изнемогал от скуки на службе. Ему надоели кислые грейпфруты и крикливые попугайчики, которыми славился остров. Не меньше, чем от болтливых птиц, он устал от заключенных. И тогда Мигелю Ривесу пришло в голову развлечься весьма своеобразным способом: он перепутал письма таким образом, что Мирта получила письмо, предназначенное Фее, и наоборот, Фее принесли письмо, которое должна была получить жена Фиделя. Мирта позвала Фею и в оскорбительном тоне потребовала свое письмо. Оно было ей возвращено с обратной почтой, не будучи распечатанным. Что касается Мирты, она поступила по-другому. Она прочла письмо, которое Фидель написал Нати, и была поражена гаммой и силой чувств, адресованных ее мужем другой женщине. Это повергло ее в глубокую тоску. Она не смогла или не захотела утаить свое горе от близких и прочитала им это письмо.
Что касается дальнейшей реакции Нати на случившееся, то она была такова. Поскольку оказалась затронутой ее честь, то Фея остановила эпистолярный поток, а также перестала отсылать в тюрьму книги и все остальное. Вместо этого она вступила в переписку с папой Орландо. В письменной форме ей легче было объяснить ему, что, хоть пока ничего еще не произошло, она тем не менее влюбилась в Фиделя.
Далее Фея рассказала мне, что Фидель был амнистирован и, как только вышел из тюрьмы, сразу же отыскал ее на работе, потому что через несколько дней отправлялся в Мексику. Там ему предстояло отбыть ссылку. Он привел Фею к Лидии Перфидии, которая снимала квартиру в Ведадо. Но, поскольку они не имели возможности оставаться там наедине, Перфидия сняла для них квартиру по соседству. Там они встречались несколько дней в конце мая — начале июня. В результате чего она забеременела мной.
В течение семи месяцев она находилась в постели, потому что опасалась, что я могу появиться на свет раньше положенного срока. Она развлекалась тем, что рылась в журналах и газетах и вырезала зверушек из японской бумаги. Думаю, это было оригами. Она сказала, что это было лучшее время в ее жизни.
— Через несколько дней после твоего рождения я отправила Фиделю в Мексику твою фотографию и ленту, которой тебя перевязывали. Он очень обрадовался и прислал тебе те маленькие сережки, которые ты потеряла в Париже. Мне он подарил серебряные безделушки. К посылке была приложена небольшая записка, в которой он выражал радость по поводу твоего рождения.
К тому времени, как я вернулась на работу, письма от Фиделя стали приходить все реже. До меня дошли слухи о его связи с некой Изабель…
При воспоминании о предательстве зеленые глаза Феи наполнились таким страданием, как будто бы то, о чем она рассказывала, произошло лишь вчера.
— Я не имела возможности уехать с тобой в Мексику, потому что не могла бросить Натику. А он не мог заняться женой и ребенком, потому что вот-вот должен был подняться на борт неисправной яхты, чтобы добраться на ней до кубинского берега. Я не получала от него никаких известий до февраля 1957 года. Находясь уже в горах Сьерры-Маэстры, он прислал мне в подарок две гильзы от патронов 45-го калибра.
Фея закончила свой рассказ. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы выйти из оцепенения. Как я могла теперь обижаться на Фею за какую-то поэму, если она только что одним мановением волшебной палочки превратила меня в принцессу? Кому еще делали такие подарки в десять лет?
— Мама, мама, позови его. Скажи, чтобы он сейчас же пришел к нам. Мне так много нужно сказать ему!
Да, мне действительно было что ему сказать. Я попросила бы, чтобы он сделал так, чтобы у нас была одежда и разная еда. И чтобы он вернул нам Новый год. А еще я попросила бы его, чтобы он пришел к нам жить, потому что он нам так нужен.
— Я не знаю, где могу его встретить, Алина.
— Мама, тогда передай ему через кого-нибудь, что я тяжело заболела и скоро умру. Или что со мной произошло что-нибудь очень страшное. Мамочка, придумай же что-нибудь!
— Я не могу, Алина. Ведь я уже передавала ему столько писем, а он так и не пришел. Но если хочешь, ты сама можешь написать ему записку и приложить к ней свою поэму. Я постараюсь сделать так, чтобы это послание дошло до него.
Теперь со мной разговаривала уже не Фея. Та Фея, что недавно превратила меня в принцессу, унеслась в свой далекий волшебный мир звезд. А на ее месте теперь сидела женщина, очень похожая на уставшую маленькую девочку. Ее плечи были согнуты под тяжестью чужих и своих тайн. Эта женщина была очень утомлена, но не сломлена. И эта зеленоглазая женщина была моей мамой.
Я немедленно приступила к осуществлению своих эпистолярных замыслов, а на следующий день поспешила сообщить важное известие своим самым близким людям.
— Иветт, мой папа — Фидель.
— Я давно знала об этом, но. мама взяла с меня клятву, что я не проговорюсь тебе об этом.
Оказывается, Иветт все знала и ни словом не обмолвилась об этом. А ведь она была моей самой любимой подругой.
— Бабушка, мама мне сказала, что Фидель — мой папа.
— Да что ты? Вот это новость!
— Тата, ты знаешь, кто мой папа?
— Она тебе все-таки сказала? Было бы лучше, если бы она скрыла от тебя эту тайну. Ничего хорошего из этого не будет. Ты будешь расплачиваться за ее грехи…
Тата разошлась не на шутку. Эта новость ее, кажется, очень расстроила.
Я ждала ответа Фиделя на свое послание, но он все не приходил. Тогда я отправила ему еще одно письмо вместе с маленькой атласной туфелькой от моего старого маскарадного костюма кузнечика. Фотограф Корда утверждал, что Фидель был очень растроган подарком. Может быть, так оно и было, но Фидель тем не менее не написал мне ни единого слова. Он даже не поблагодарил меня. Но я неутомимо продолжала писать, и Фиделю регулярно приходили письма от «маленькой ласковой дочери», от «хорошей девочки», от «активистки», от «смелой девочки», от «очень грустной девочки». Это были письма от тайной поклонницы, брошенной и забытой.
Прошло немало долгих месяцев, прежде чем Фидель отреагировал на мое повышенное к нему внимание. Однажды вечером к нам по его поручению пришел Педро Триго, которого я звала Педро Интриго. Он был одним из героев эпической поэмы о Монкада и директором Кубана де Авиасьон. Дядя Педро был весь в шрамах, как будто из его тела вытряхнули все содержимое, наполнили его заново и зашили, не заботясь об аккуратности швов.
Педро Интриго весь так и сиял, а у мамы на губах играла улыбка мадонны Рафаэля, а ее взгляд… Казалось, она окунулась в мир грез, да так и не вернулась оттуда, а здесь присутствовала лишь ее материальная оболочка.
Посланник Фиделя объявил:
— Фидель приглашает тебя поболеть за него. Он будет играть в баскетбол.
Великолепная идея, ничего не скажешь. Особенно если учесть, что уже десять часов вечера. Мало того, что я не посмотрела «Приключения Черного корсара» из-за речи, которую произносил Фидель до половины десятого, так теперь я должна буду смотреть, как он играет в баскетбол, ничуть меня не интересовавший. И это после того, что Фидель не соизволил ответить ни на одно из тысячи моих и маминых писем. Я, конечно же, не имела ни малейшего желания болеть за Фиделя. Но Тата уже ушла и, значит, некому было меня защитить. Мне пришлось сдаться без боя.
Я надела свою лучшую одежду. Обувь выбирать не пришлось, поскольку у меня были одни-единственные туфли. Наверное, меня готовили в японские императрицы, потому что я носила эти туфли уже три года.
Мы с Педро Интриго сели в его «альфа ромео» и поехали в спортивный городок. Дядя Педро провел меня через раздевалки и усадил в первом ряду президентской трибуны. Зрителей можно было пересчитать по пальцам одной руки, зато полицейских из Службы Государственной Безопасности было более чем достаточно.
Команда политбюро должна была играть против национальной команды Кубы.
Вот включили прожекторы, и площадку залило светом. Перед глазами немногочисленных зрителей возникла великолепная коллекция сверкающих эбонитовых статуй богов. Черные боги, одетые в майки и шорты, вышли вперед, Приветствуя жалкую кучку болельщиков. Вслед за ними на площадке появился Фидель, ведя за собой бледных и жирных типов, передвигающихся по земле с грацией медведей из московского цирка. К счастью, вместо шорт на них были тренировочные брюки. Но майки они почему-то не надели. И совершенно напрасно.
Они стали разминаться, сотрясая свои дряблые телеса. Мое внимание привлек самый большой из них. Он казался больше Фиделя из-за огромных свисающих грудей с крупными темными сосками.
— Дядя Педро, кто этот кучерявый седеющий мужчина с острым носом?
— Януса, министр просвещения. Начальник всех школ Кубы.
— Дядя Педро, может, пойдем отсюда?
— Ну что ты, Алина! Подожди! Команданте еще не забросил мяч в кольцо, — ответил он, подмигнув.
Я никогда не видела более странной игры, чем эта. Вместо того чтобы забирать мяч у противников, игроки национальной команды отдавали его прямо в руки. Если к кольцу бежал Фидель, то черные боги раздвигались перед ним, как воды перед Моисеем. А если Фиделю удавалось забросить мяч, то они аплодировали и кричали: