В придачу ко всему, прошел слух, что какой-то извращенец бродит возле нашего лагеря по ночам и больно хватает девочек за груди, когда они выходят в уборную. Приходя в ужас от одной мысли об этом маньяке, мы перестали выходить по ночам из барака. Мы освобождали свои мочевые пузыри прямо здесь, используя для этого все углы. Наша спальня была пропитана стойким запахом мочи.
Мы поднимались до петухов и меньше чем через десять минут были уже в строю. Когда мы выкрикивали лозунги, из наших ртов вырывались струйки пара.
Каждую ночь я возносила к небу молитвы, прося Святую Марию поскорее явиться мне в образе Феи.
Фея имела возможность приезжать ко мне в конце недели, ведь у нее была машина и много свободного времени. Но она сказала мне:
— Будет лучше, если я не приеду к тебе в первое воскресенье. Подумай сама, любовь моя, ведь не у всех родителей есть машины, а значит, не все имеют возможность приехать сюда. Разве приятно будет остальным детям, что тебя навещают, а их нет? На тебя будут смотреть как на привилегированную.
В этом Фея была полностью права. Мои привилегии почему-то замечались сразу. Наверное, мне было противопоказано находиться на особом положении.
А поэтому я с нетерпением продолжала ждать приезда Феи, заполняя помидорами бесконечную вереницу корзин, что было совершенно необходимо для превращения обыкновенной кубинской девочки в Нового Человека.
Мое сердце отчаянно колотилось, и это было дурным предзнаменованием. А моим легким не хватало воздуха, и это тоже не предвещало ничего хорошего.
Наконец, случилось чудо. Моя голливудская звезда в милицейской форме вышла из своего «мерседеса». Когда я поняла, что она приехала без Таты, моя смелость исчезла без следа. Мне стало совершенно ясно, что никто не поможет мне вырваться из этого тесного ада. И все же я взмолилась:
— Мама, прошу тебя, ради всех тех, кого ты любишь. Ради Бога! Ради Фиделя! Ради Ленина! Забери меня отсюда!
Я, как за соломинку, ухватилась за микроскопическую надежду. Я умоляла маму, а из моей груди вырывалось шумное, хриплое дыхание.
— Нет, любовь моя. Ты и сама отлично знаешь, что должна остаться здесь, со своими товарищами, и быть во всем первой. Ты ведь знаешь, как мне это было бы приятно. Посмотри, Алина, что передала тебе Тата. Это бифштекс. Она заморозила его для тебя, когда в последний раз давали мясо. А я тебе привезла два жареных хлебца и банку сгущенного молока. Это тебе будет на неделю. И вот еще пакет гофио.
Но я продолжала ее умолять забрать меня отсюда.
— Если ты не прекратишь жаловаться, я немедленно уеду! — пригрозила Фея.
Она оставила меня в состоянии такого отчаянного одиночества, которое могут переживать только дети.
Я стала делать все, чтобы поскорее превратиться в передовой элемент. Результатом моих усилий явилось то, что я стала путать день с ночью. Мне становилось все хуже. Скоро лицо и шея у меня покрылись ужасными волдырями.
Меня отвели к врачу в поликлинику. Молодой медик не проявил интереса к моей эрудиции в медицинской области, когда я описала ему свое состояние:
— У меня колющая боль в правом легком и аритмия сердца, сопровождаемая тахикардией и одышкой.
Он срочно отправил меня в Гавану, опасаясь, что я заражу весь коллектив своими волдырями.
Полуденное солнце обдавало небеса своим жаром, когда меня передали на руки Таты. Мое сердце сильно билось.
Я сразу отправилась на любовное свидание со своим белым фарфоровым туалетом, этим непорочным зачатием цивилизованных естественных потребностей.
— Тата, я мочусь кровью!
— Кровью? А у тебя не месячные? Ах да, пока еще не должны быть… Во всяком случае, я видела только одну запись об этом: «11 ноября 1965 года Алина стала девушкой». Я нашла это в ящике письменного стола твоей мамы. А больше с тех пор ничего не было. Не знаю, что бы это могло быть…
— Тата, мне кажется, что я скоро умру.
После этого моего заявления Тата срочно позвонила маме и слово в слово повторила ей мои слова. Но мама приехала домой поздно вечером, потому что она не восприняла всерьез мои слова о близкой смерти. Ведь сама она не умерла, хоть перенесла очень много тяжелых болезней: гастроэнтерит, бруцеллез, гнойный аппендицит, гепатит, монокулез и даже укус бешеной собаки.
В конце концов ночью меня отвезли в больницу. Здесь когда-то приводили в порядок вскрытые вены тети Сули. В эту ночь дежурил врач-психиатр. Он нашел меня «нервной» и для успокоения применил какой-то препарат из белладонны, после чего я оказалась в коме.
Я решила, что умерла, потому что когда мне удалось открыть глаза, я увидела над своей головой старика Хоттабыча, окруженного белым облаком. Я чуть было не уцепилась за его бороду, чтобы он перенес меня из преддверия рая прямо домой. Но в это время ко мне подбежала заплаканная мама и крепко обняла меня.
Стариком Хоттабычем оказался Валейо, врач Фиделя. Под халатом у него была надета униформа капитана Сьерры. А я находилась не в раю, а в Национальном госпитале, в палате для иностранцев.
— Ее правое легкое сжалось до размеров небольшого кулака, желудок сильно поврежден, селезенка увеличена, почки в плачевном состоянии. Я введу ей восемьдесят миллионов единиц пенициллина. Не убивайся так, Нати. Пока есть жизнь, есть надежда.
Мне совсем не понравилось, как я выгляжу внутри, потому что, как говорила Лала Натика, «всегда нужно быть элегантной, даже при смерти». Но несмотря на эту неприятность, я мирно заснула, твердо уверенная в том, что не могу умереть так рано. Проснулась я только через неделю.
— Алина, тебе было очень плохо. Ты не приходила в себя целую неделю.
— А Фидель приходил меня проведать?
— Нет…
— Почему?
— Я не знаю. Спроси об этом у Валейо.
— Доктор Валейо, почему Фидель не приходил ко мне?
— Потому что он не знает, что ты болеешь.
— Почему он не знает?
— Потому что я не сказал ему об этом, чтобы не беспокоить его.
— Но теперь ты можешь сказать ему, что я болела.
— Теперь тем более не скажу.
— Почему?
— Он убьет меня за то, что я ничего ему не сказал.
И, невозмутимый, он вышел из комнаты.
Наконец закончились сельхозработы, и все ученики нашей школы вернулись в Гавану. Несколько человек из-за неопытности повредили себе пальцы — верхние фаланги были срезаны мачете во время работы на сахарных плантациях. Больше всех не повезло моему однокласснику Марио. Он попал под перевернувшуюся телегу и в результате остался без ноги. Все остальные вернулись домой в целости и сохранности. И вновь начались школьные занятия.
Как-то раз мама спросила у меня:
— В вашей школе учатся дети из начальных классов?
— Да, мама. Здесь учатся все, кому угодно. Даже с военного аэропорта приходят в нашу школу.
— Тогда здесь, наверное, учится и твоя двоюродная сестра Дебора. Почему бы тебе с ней не встретиться? Она учится в третьем классе.
Дебора была старшей дочерью Рауля и Вильмы.
Найти ее оказалось очень легко, потому что возле класса, где она училась, прохаживались охранники. Они пропустили меня, как только я им вкратце рассказала о своих родственных связях и происхождении.
Дебора оказалась прелестным фарфоровым ангелочком с нежной кожей и светло-пепельной шевелюрой. Мы сразу же понравились друг другу. Благодаря этой чудесной девочке я узнала, что такое тепло семейного очага. Она же освободила меня от ежедневных автобусных пыток. Теперь меня почти каждый день доставляли к дому на машине Деборы в сопровождении охраны.
Я была очень довольна знакомством с моей двоюродной сестрой. Теперь после уроков мне не хотелось веселиться со своими прежними подругами. Вместо этого я бежала к своей маленькой кузине.
Семья Деборы жила на восьмом этаже дома, расположенного между двумя кладбищами — Коломб и китайским. Наверное, Рауль поселился в этом доме, потому что для его личной охраны было легче следить за мертвыми, чем за живыми.
Чтобы попасть к Деборе, нужно было остановиться посередине улицы и дожидаться офицера охраны, который вначале сообщал о моем приходе хозяевам, а затем подходил ко мне и вел к лифту.
Рауль был приветливым и веселым. На втором этаже своего дома он оборудовал кинозал, куда по воскресеньям приходили дети охранников.
— Мама, я попросила дядю Рауля, чтобы он и тебя пригласил на обед. Мне хотелось, чтобы мы пошли вместе.
— Да? И что он сказал?
— Что за столом не будет мест.
— Ну что ж, ничего страшного.
— Но, мама, я знаю, что это неправда. Стол очень большой.
— Не волнуйся за меня, детка. Я знаю, что Рауль очень любит меня. Сейчас я покажу тебе его письма.
Мама вышла из комнаты, но вскоре вернулась с миниатюрным сейфом. Она достала из него письма Рауля и стала их просматривать.
— Послушай, Алина, что он писал мне: «Нати, моя дорогая сестренка…»
Нати, 1955 г.
Фидель, 1955 г.
Нати, Натали и Алина, 1959 г.
Нати и Алина, 1964 г.
Алина и Фидель, 1973 г.
Че Гевара и Фидель Кастро
Алина Фернандес, 90-е годы
И она прочитала мне романтическое излияние пятнадцатилетней давности.
Тогда я еще не знала, что бедный Рауль ничего не осмеливался сделать без разрешения своего брата Фиделя — ни переехать, ни развестись, ни встретиться с кем ему хотелось.
Как-то раз, придя в гости к дяде Раулю, я познакомилась с моим сводным братом Фиделито. Мы вместе ждали лифта. У него были вьющиеся волосы соломенного цвета, к которым примешивались темные креольские локоны, унаследованные от бабушки и дедушки. Фиделито был высоким красивым юношей. Лишь только увидев его, я почувствовала зов крови:
— Ты мой брат! — и я повисла у него на шее.
Беднягу перекосило от досады. Но ему пришлось признаться в родстве со мной, когда дяди представили нас друг другу.
— Ты должна знать, что у нас есть еще брат.