После пятнадцати лет гастрономического воздержания моя бабушка вновь имела возможность ощутить пальцами крепость чесночных головок и кружевную вязь петрушки, всласть поплакать от горя лукового, полюбоваться богатыми дарами моря. И, что немаловажно, она могла теперь не думать о продуктовых карточках. Лала Натика блаженствовала, наслаждаясь изысканностью блюда и нашими дифирамбами в адрес ее кулинарного искусства, как вдруг по радио и по телевизору зазвучал один и тот же голос, который сообщил нам, что танки чилийской армии окружили президентский дворец, где находился Сальвадор Альенде вместе со своими дочерями и Группой друзей президента. Далее было сказано, что Альенде готов отдать свою жизнь ради защиты демократии в стране. Эта новость до основания потрясла всех нас. Мы мысленно попрощались со всеми теми, кто был в это время в Чили в составе ГДП. Все мы — жены, подруги, друзья — пребывали в неутешном горе, когда вдруг живые и невредимые появились близнецы со своими спец-войсками, а также добрая половина ГДП под началом Марамбио Пузатого. Чилийцы прибыли на Кубу, чтобы укрыться от преследования нового режима.
Самым забавным было то, что у них нашлось время упаковать подарки и загрузить телевизоры и стиральные машины. А мы-то думали, что они отдали свои жизни, защищая президента Альенде.
Прошло не так уж много времени после этих событий, когда однажды утром в Гаване обнаружили труп Тати, дочери Сальвадора Альенде. Она застрелилась из пистолета своего мужа, офицера кубинской службы Госбезопасности. А через некоторое время покончила жизнь самоубийством сестра покойного чилийского президента. Она выбросилась с верхнего этажа отеля «Ривьера».
Фидель одержал философскую победу: «Революция не может победить без применения оружия».
Близнецы, Йойи и я отправились в Сороа, чтобы на свежем воздухе снять стресс. Мы остановились в одном из шале, принадлежавших войскам специального назначения. Домик был расположен среди холмов, поросших папоротником.
Моя идиллия неожиданно и как нельзя более некстати была нарушена планом по заготовке табака. Согласно этому плану, учащимся подготовительных курсов предстояло провести в деревне два с половиной месяца, посвятив все это время сбору едкого растения.
А у меня, как на горе, ничего не болело. Мое лицо и шею не покрывали больше отвратительные волдыри, у меня не было свинки, не было аппендицита — ничего такого, что могло позволить мне остаться в городе. Несмотря на сильное желание проигнорировать это табачное мероприятие, я вынуждена была покориться и поехать в деревню вместе со всеми учащимися подготовительного отделения, имея при себе нехитрый скарб в виде ведра, шапки и чемодана. Вместе с нами поехала Ла Маркетти.
В одностороннем порядке я объявила личную забастовку под лозунгом: «Ни мытья в лагерном душе, ни лагерной еды.» Чтобы выжить в голодных условиях, я выменивала у крестьян рис и фасоль на кое-какие предметы из своего гардероба.
Вскоре мое тело покрылось толстым липким слоем отвратительной табачной пыли. Проснувшись однажды утром, я обнаружила, что мои веки и глаза настолько воспалены, что горят огнем.
— Отправляйся скорее на склад. Там сейчас состоится срочное собрание, — сказала Ла Маркетти, уставившись на меня своими лошадиными зубами.
И я отправилась на склад, в мышиную империю, благоухающую мышиными испражнениями. Особенно много внимания выпало на долю мешков с рисом и пакетов с гофио. Что касается сахара-сырца, хранившегося здесь, им мышки почему-то пренебрегали.
Я вошла в хранилище и обнаружила там пятерых своих подруг: Хильдиту, Эме Видаль, дочь одной из лучших кубинских телеведущих, и еще троих девушек, происхождение которых обрекало их на устойчивую ненависть со стороны нашей дорогой Ла Маркетти. Мы уже поняли, что нас собрали не для того, чтобы похвалить за безупречное поведение и поблагодарить за честный труд на благо Кубы. Нас вызвали, чтобы хорошенько пристыдить и призвать к порядку Проработка началась с вопросов санитарии и гигиены. Нас обвиняли в том, что мы отказываемся мыться Мы защищались, ссылаясь на то, что в лагере было всего лишь десять душевых кабин на пятьсот человек. Мыться в подобных условиях не имело смысла толкаясь в обществе пятидесяти человек, можно было только размазать грязь, но ни в коем случае не смыть ее.
— Это еще не все! Вы играете в бейсбол, а по ночам распеваете песни и вылавливаете друг у друга блох и вшей, которых мы, к сожалению, не смогли вывести в нашем лагере. Вы устроили здесь настоящий кавардак!
Кончита Ариоса одобряла слова Ла Маркетти понимающей беззубой улыбкой. А ее подруга Луиса в знак согласия кивала головой. Одна из них была первым, а другая — вторым секретарем Союза Коммунистической Молодежи. С вопросов гигиены разговор плавно перешел в другое русло. Речь пошла о гомосексуализме.
У Ла Маркетти было очень твердое намерение сделать из нас «неприкасаемых». Нужно признать, что в какой-то мере ей это удалось: благодаря слухам, пущенным не без участия зубатой итальянки, некоторые из девушек расстались со своими парнями. Ла Маркетти смогла отравить им юность.
Когда я вернулась из деревни, Йойи уже жил в нашем доме. Было странно и непривычно видеть на своем умывальнике его крем для бритья и ощущать в своей спальне и постели запах мужчины.
Но еще более странным было то, что в наш дом его впустила бабушка. И это несмотря на ядовитые замечания Лалы Натики:
— Алина, как ты можешь спать с человеком, который проделывал это с негритянкой? Ведь это может дурно сказаться на твоем умственном развитии, малышка!
Правда, меня переселили в другую комнату. Но это нисколько не мешало мне подчиняться разбушевавшейся крови. Я с упоением занималась мастурбацией, но вскоре решила, что буду получать от этого еще больше удовольствия после того, как перестану быть девственницей. Наличие девственной плевы стало меня тяготить. Да и не только меня, а и моего возлюбленного. В последнее время Йойи сильно побледнел, у него появились круги под глазами. Нужно было спасать положение. И я взяла инициативу в свои руки. Однажды ночью я проникла в комнату к Йойи и пригласила его принять участие в преодолении препятствия, которое здорово портило жизнь нам обоим.
— Ну, давай… Прямо сейчас… Все уже заснули, — подбадривала я своего дружка. Правда, долго его уговаривать не пришлось.
Я была на седьмом небе от счастья. Теперь каждая ночь превращалась в буйство любви, отнюдь не платонической. Я откровенно наслаждалась мужской силой и нежностью, не думая ни о чем, живя только своими ощущениями. Но такая активная любовь вскоре дала свои первые плоды — я забеременела.
— Если родится ребенок, тебе придется все бросить. Неужели ты этого хочешь? Ведь твоя жизнь только начинается. Подумай хорошо, Апина, — сказала мне мама.
Я подумала. Меня отвезли в лучшую в Латинской Америке гинекологическую больницу. Но, наверное, во время аборта произошло что-то неприятное, потому что я вдруг стала просыпаться по ночам от собственного крика. А каждый день ровно в полдень я буквально скручивалась от боли. Было полное ощущение того, что чья-то рука проникла в мои внутренности и сжимает их изо всей силы. Я покрывалась холодным потом от жуткой боли и от ужаса. Это проходило в классе во время занятий. Казалось, что это изгнанная душа не могла и не хотела простить мне мою жестокость.
Но, несмотря ни на что, свадебные приготовления шли полным ходом. Мама эксгумировала из французских запасов полтора метра вышитой ткани. Затем она подыскала более или менее приличное платье из гардероба Натали. Из всего этого Хуана, как всегда проявив чудеса изобретательности, сшила мне свадебный наряд.
Мы назначили свадьбу на двадцать восьмое марта. Местом проведения этого радостного мероприятия мы выбрали пляж.
Но после обеда зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала:
— Я хочу поговорить с Алиной!
— Это она и есть…
— Да? Хорошо… Я Леивита, начальник охраны твоего отца. У меня просто голос пропадает от возмущения! Отвратительная девчонка! Да, именно! Бесстыжая, отвратительная девчонка, не уважающая своего отца, Команданте!
Я решила, что кто-то разыгрывает меня, и повесила трубку. Но Леива снова позвонил:
— Я хочу поговорить с твоей матерью! Немедленно позови ее!
Я позвала маму к телефону. После длинной тирады начальника охраны последовал мамин ответ:
— Может быть, я не очень хорошая революционерка. Может быть… Но это не дает вам права вести себя таким образом. Следите за собой и уважайте других, товарищ.
Потом он стал угрожать Йойи. И, наконец, приказал мне не уходить из дома до тех пор, пока Команданте не освободится и не пошлет за мной кого-нибудь из своих людей. Это императивное предложение не очень воодушевило меня, и я ответила:
— Если ты думаешь, что я собираюсь сидеть здесь и ждать Команданте, как у моря погоды, то ты глубоко ошибаешься. Я выхожу замуж через четыре дня, ни днем позже. Надеюсь, ты хорошо расслышал? Или повторить еще раз? Единственное, что я могу пообещать, — не уезжать слишком далеко от дома.
Каждый раз, когда я выходила из дома, за мной по пятам следовал шпик из службы Госбезопасности. Его присутствие действовало на нервы мне и всем, кто был со мной. Мой жених и мои друзья уже подумывали о том, чтобы разбить физиономию этому надоедливому типу.
Мы ужинали в «Ла Бодегвита дель Медио», когда Леивита собственной персоной представил нам свой метр пятьдесят. Он довольно бесцеремонно затолкал меня в обвешанную антеннами «альфа ромео».
— «Желтый» вызывает «синего»! «Желтый» вызывает «синего»! — и он повез меня прямо к цели, которая, как я полагала, к этому времени позеленела от бешенства.
При виде пресыщенного выражения лиц охранников, которые открывали и закрывали двери в подземных переходах дворца Революции, я вдруг подумала, что своим поведением на трое суток нарушила пульс истории Кубы.