ены.
Произошла неприятность с Педрито из третьей роты он набросился на еще живую анголезку не знаю почему есть люди которые звереют от стрельбы наверное это война виновата во всем Я всегда думаю о тебе и в углу который мне отвели я повесил твою фотографию там мы с тобой вдвоем это на свадьбе дочери Нуньеса Хименеса с Эль Гуатона ты знаешь что я остался здесь не по своей воле, а потому что как ты говорила наши войска не лучше борделя все стали говорить что я превратился в труса из-за тебя или что-то типа этого короче всякую гадость мне Пепе все передал, а ты как всегда оказалась права война это сплошное дерьмо и было бы хорошо если бы она вообще никогда не начиналась, но я надеюсь что скоро вернусь к своему цыпленочку все это не должно нас разъединить напротив…»
Я жила в постоянном страхе ожидания. В любой момент я могла получить извещение о его гибели. Я устала от этого страха.
Эта маленькая война унесла более двадцати тысяч жизней из ста пятидесятитысячной армии Кубы. Эта война разъединила и разбила почти все семейные пары острова. Партия объявила охоту на неверных жен. На собраниях партийных ячеек наиболее сознательные товарищи мучили мужей-рогоносцев, заявляя:
— Товарищ, ты должен выбрать между Коммунистической партией Кубы и женой, изменившей тебе!
Те, кто делал выбор в пользу изменивших жен, с пониманием отнесясь к их легкомысленному поведению, лишались партийного билета.
Жозефина занимается мастурбацией. Ее мать относится к этому с пониманием и говорит, что это вполне нормальное явление. Но поскольку отец относится к этому по-другому и бьет свою дочь, решено пойти на прием к врачу-психиатру. Психиатр говорит, что поведение Жозефины соответствует ее возрасту.
П/Н: Поведение Жозефины нормальное.
П/Н: Отношение матери к поведению дочери правильное.
П/Н: Отношение отца к поведению дочери правильное.
П/Н: Ответ психиатра верный.
Нужно было выбирать один из двух вариантов ответа — П/Н — правильно или неправильно. Всего было семьдесят вопросов такого типа во время первого экзамена, который успешно сдали пятьсот студентов медицинского факультета. Это был экзамен по психологии. Курс, который мы прошли, назывался «Человек и его окружение». Кроме психологии, мы изучали марксизм, анатомию и биохимию. Генетику мы проскочили, потому что все преподаватели в это время исполняли «интернациональный долг».
Техника, который охранял трупы для занятий по курсу анатомии, звали Боливар. Во время работы он никогда не надевал перчаток, от этого у него под ногтями появились грибы.
Эти мирные мертвецы, о которых никто не заявил, покоились в чанах, наполненных раствором формалина. Они напоминали мне заспиртованных инкубусов из моего детства и так же, как инкубусы, были безмолвны — никому и ни на что не жаловались, ничего не просили. Я никогда не видела, чтобы к живым относились с таким уважением и почтением, с каким Боливар относился к мертвым.
Для поступления на медицинский факультет кроме отличной характеристики необходимо было сдать зачет по политподготовке, который принимала комиссия, состоящая из членов Коммунистического Союза Молодежи факультета.
— Что ты думаешь о ФКП?
— А о странах СЭВ?
— А о так называемом бразильском чуде?
— Объясни, кем был Бен Белла и какую роль он сыграл в политике.
Экзамены были очень сложными. Они проходили в форме тестов. Нужно было ответить на семьдесят заданных вопросов, выбирая один из четырех предложенных ответов.
В конце экзаменов на стене вывешивался большой лист бумаги с правильными ответами. Таким образом мы могли сверить свои ответы с правильными.
На факультете не нашлось ни одного гения, который ответил бы верно более чем на десять вопросов. А значит, всех студентов ждала пересдача экзамена. Но где была гарантия, что новая попытка окажется более удачной? И тогда кто-то из нашей группы предложил подкупить за пятьсот песо человека, который печатал материалы экзаменов. Вскоре мы имели копию тестов. Теперь не нужно было убиваться, изучая науку с помощью кофе.
Мы считали себя самыми гениальными студентами медицинского факультета.
Каково же было наше удивление, когда в начале третьего курса мы обнаружили, что вместе с нами в новом учебном году будут учиться и все остальные студенты. Все пятьсот человек успешно сдали экзамены, дав возможность неплохо заработать мерзавцу, который печатал материалы экзаменов и выгодно продавал их.
К счастью, медицина постигается не посредством тестов, а посредством любви к больным и готовностью сострадать.
Причиной моего знакомства с танцором явилась, как ни странно, война в Анголе. Я до сих пор не знаю, что тогда делал Панчи в службе охраны детской больницы Гаваны. Что касается меня, я пришла обследовать дочь моего мужа-наемника, одинокое и грустное дитя. Были ли мы знакомы с одним и тем же врачом? Не знаю. Вернее, не помню. Да и какое это имеет значение? В конце концов, любовь — это единственный ориентир во времени.
Его голову покрывал светлый детский пушок. Нос у Панчи был картошкой, а на коже виднелись следы от юношеских угрей… А его ноги… Они напоминали дорические колонны. Когда он шел, то казалось, что движется храм, а не человек.
Это была взаимная любовь с первого взгляда. Мы разобрались с болезнью малышки и доставили девочку домой, снабдив полученными у врача рецептами. А потом мы с Панчи сели на краю тротуара и стали разговаривать.
В 1962 году мать Панчи совершила набег на Национальную школу искусства, желая видеть свою старшую дочь балериной, а двух сыновей — музыкантами. Мать и двое мальчиков сидели в ожидании вынесения приговора, как вдруг перед ними материализовалась Лаура Алонсо, дочь легендарной балерины Национального балета Кубы Алисии Алонсо.
— Мальчики! Поднимитесь оба и покажите мне ваши подъемы! Боже правый, они прекрасны!
Последние слова, сказанные Лаурой Алонсо, были далеки от истины. Но сегрегационная и махистская Куба шестидесятых годов отправляла в трудовые лагеря исправительного типа всех тех, кто танцевал или играл. Танцоры и музыканты трудились во благо Родины и Революции на полях страны вместе с последними священниками, а также с моими волосатыми ровесниками, учениками средних школ. И пока танцоры совершенствовали свой моральный облик и способствовали укреплению экономики страны, в области искусства, выражаясь фигурально, мужчины блистали своим отсутствием.
Лаура убедила опечаленную мать, что танец сможет дать ее сыновьям в жизни гораздо больше, чем музыка.
— Мадам, на Кубе вы на каждом углу можете встретить танцора румбы. Их здесь тысячи. Но чтобы танцевать в балете, нужно быть почти совершенством.
Мать не согласилась со словами Лауры, но мальчиков все же оставила.
Я рассказала Панчи, что меня заставили бросить балет, потому что приговорили к химии. И это несмотря на то, что я никогда не понимала, что такое электрон. Мои не очень теплые взаимоотношения с химией не убавили у моей мамы решимости сделать из меня специалиста в этой области, напротив, они заставили ее проявить активность и даже пустить в ход свои связи. Таким образом я стала ученицей знаменитого Ледона, ультрахими-ческого гения Национального научно-исследовательского центра, а также всей страны. Предполагалось, что это величайшее светило будет освещать мне дорогу в потемках химии три раза в неделю. Затеяв все это, мама пошла на огромную жертву. Ведь теперь ей нужно было три раза в неделю отрывать себя от неотложных дел и везти меня к великому ученому. Как только я переступила порог дома Ле-дона, он дал мне бумагу и карандаш и попросил нарисовать для него несколько пейзажей. Он собирался украсить ими стены своего дома. Затем величайший авторитет в области химии предложил мне объяснить действие законов физики в pirouette fouettee. Я сделала это столь своеобразно и неповторимо, что мы с Ледоном условились унести в могилу мое оригинальное видение законов физики…
Меньше чем через месяц после нашего знакомства мы с Панчи танцевали pas de deux в одном из номеров гостиницы «Капри», который нам удалось снять благодаря жене Абрантеса. Это был ее подарок к дню моего рождения. Я очень хорошо помню тот день и восхитительную, но немного печальную атмосферу, в которой мы с огромной любовью и безграничной нежностью зачали будущего тролля.
Мой муж-легионер вернулся на Кубу ровно через неделю после выздоровления дочери и ровно за три недели до нашего «балета» с Панчи.
Гондурас опечалился моим уходом, но вскоре он смог утешиться, руководствуясь своим излюбленным принципом: всегда найдется кто-нибудь, готовый посочувствовать и пожалеть. Мои лучшие подруги взяли на себя задачу утешить моего бывшего мужа.
Все бы на этом и закончилось, если бы Гондурасу не захотелось воспользоваться симпатией, которую он внушал Фиделю, чтобы поплакаться ему в жилетку, представ эдаким несчастным свергнутым со своего законного трона супругом.
Леивита, этот крикливый гном, подобно многим своим предшественникам на должности начальника охраны, проходил в это время интенсивный курс лечения в психиатрической клинике. Его обязанности теперь исполнял какой-то другой человек. С ним я еще не успела познакомиться, но вскоре после встречи моего бывшего мужа с Фиделем я услышала по телефону обиженный голос нового начальника охраны. Он просил меня не уходить из дома до тех пор, пока Команданте не пришлет за мной машину.
Я приехала во дворец в новенькой машине.
— Я не могу поверить, что ты бросила героя Анголы! И ради кого? Ради какого-то танцора!
— Я его йе бросала, Фидель! Это он уехал от меня на войну еще два года назад.
— Танцор! Если он танцор, то уж, конечно, педераст! Не сомневайся в этом! А как же теперь твоя учеба? Ты об этом подумала? Я превратил Кубу в медицинскую державу!
Мне легче было повеситься, чем признаться ему, что я беременна. Разве можно было говорить о любви с Фиделем, этим вечным холостяком? Как, впрочем, и с мамой, вечной возлюбленной. Когда она узнала счастливую новость, она тут же выставила меня за дверь.