Марксизм, в конце концов, перевернул мою жизнь. Я с интересом и всерьез изучала основные законы диалектики: закон перехода количественных изменений в качественные, закон отрицания отрицаний и закон единства и борьбы противоположностей.
В «Капитале» Маркс очень забавно объяснил, как одни люди эксплуатируют других, выплачивая им меньше денег, чем те заработали. Единственная разница между США, с одной стороны, и Кубой и Россией, с другой, состоит в том, что в первом случае известно, в какой карман идут деньги, а в двух других неизвестно. Мне так и не удалось узнать, куда на Кубе уходили деньги, заработанные нашим добровольным трудом, если люди с каждым годом жили беднее, а с домов облезала краска и штукатурка.
Если бы у Фиделя не было мании величия и он не ввязался в войну в Анголе и все эти партизанские войны, мы были бы, может быть, не менее несчастными, но менее презираемыми.
Главной причиной отсутствия книг на нашем острове является философия. Когда человек посредством чтения начинает прикасаться к общечеловеческим проблемам и, вследствие этого, размышлять, его мозг наполняется жизненным кислородом, что позволяет ему оторваться от реальной жизни, сведенной к нескольким избитым лозунгам. Фидель очень хорошо и очень давно об этом знал. Не зря, находясь в тюрьме, он так много читал. Когда человек читает, он более свободен, чем когда вместе со всеми отбивает такт коллективного труда, никогда не меняющего своего ритма.
Но я не стану обвинять философию, если после возвращения из своего очередного турне Панчи найдет меня вконец обессиленной.
На тот небольшой отрезок времени, что мой муж проводил на Кубе, он принимал от меня эстафету вечного поиска питания для тролля. Он полностью выбивал меня из колеи, заставляя приноравливаться к его привычкам. А когда я, наконец, привыкала к его присутствию и к его образу жизни, он отправлялся в следующее турне. Постепенно я отвыкла от него, не сумев примирить его открытый космос со своим. К тому времени, как закончилась моя учеба, мы уже были разведены. Мама отреагировала на это самым неожиданным образом:
— Я не позволю, чтобы моя внучка росла без отца!
И она поселила Панчи у себя в доме напротив нашего.
— Ты хоть понимаешь, что таким образом отравишь наше существование?
Об этом она отказывалась думать.
Единственный преподаватель «школы лакировки», который навсегда запечатлелся в моей памяти, это Хосе Луи Гальбе, испанский республиканец, живший в то время на Кубе. Он преподавал нам литературу. Когда он отдавал себя во власть поэтическому порыву, он рождал в нашем воображении волшебные зеленые лучи заходящего солнца в Эгейском море, оттеняя свои головокружительные взлеты цитатами из собственных произведений, вдохновленных сюрреалистическими идеями. Он потрясал нас своими неординарными рассуждениями, заставляя при этом вибрировать звук «з»:
— Интеллигенты должны принимать участие в социальных процессах, но при этом они ни в коем случае не должны терять своей индивидуальности. Чего нельзя сказать о современной кубинской интеллигенции. У вас все происходит наоборот. Не так давно я имел несчастье убедиться в этом. Несколько дней назад я был приглашен Союзом писателей и художников Кубы для участия в поэтическом вечере. Свои стихи читали все революционные поэты острова: Чезар Леанте, Фернандес Ретамар, Пабло Армандо Фернандес и другие. В конце вечера попросили и меня прочитать что-нибудь из своих последних стихов. Когда все закончили аплодировать, я сказал уважаемым собратьям по перу: «Поэма, которую я сейчас предоставил вашему вниманию, составлена из фраз, взятых по одной из всех тех поэм, которые вы прочитали на сегодняшнем вечере. Господа, разрешите доложить, что вы попали в сети посредственности. Заявляю со всей ответственностью, что искусство не терпит излишней дисциплины. Чтобы сделать что-то оригинальное в поэзии или живописи, художник должен быть непокорным. Творчество предполагает смелость и свежесть мысли. Нужно признать, что в настоящий период времени вас трудно заподозрить в творческой дерзости».
Я обожала этого пожилого человека, у которого не было ни семьи, ни детей, с которыми он мог бы поделиться своим богатым жизненным опытом.
Рассказывая о творчестве Бальзака, он спросил нас:
— Кто из вас прочитал «Человеческую комедию»?
Я, побледнев, робко подняла палец. Фидель когда-то подарил мне полное собрание сочинений Бальзака на французском языке. Я добросовестно прочитала все десять томов.
— Что ж, поздравляю вас! Вы совершенно напрасно потратили уйму времени.
Он был прав, мой мудрый преподаватель литературы. Я и в самом деле истратила массу времени, читая о жизни других людей. Я глотала книги, впитывая в себя чужие радости и чужие печали. И вся моя жизнь теперь казалась мне чем-то противоестественным. Мне не нравилось состоять в огромной армии женщин кубинской Революции, которые, как и я, стремились получить университетские дипломы и которые, как и я, чудом удерживались на плаву, изо всех сил стараясь воспитать ребенка, не имея для этого ни малейших средств.
Я чувствовала себя более одиноко, чем последний из могикан: в нашей семье было три взрослых женщины, но каждая из них жила своей собственной жизнью, не интересуясь всерьез проблемами двух других. И от этого в нашей матриархальной семье было очень неуютно.
Я уже второй год бороздила лакированные болота Дипломатической школы, когда в посольстве Перу разразился грандиозный скандал. Здание перуанского посольства, как и все крепости, пользующиеся правом давать убежище кубинцам, было расположено в «замороженной» зоне пятой авеню Мирамара. Оно было обнесено двухметровой металлической оградой. Прутья решетки заканчивались острием. Вдоль ограды, на расстоянии трех метров друг от друга, стояли солдаты, охраняющие посольство.
Однажды ночью несколько человек проникли за ограду, убив перед этим солдата. Куба потребовала выдачи этих людей, но перуанцы отказались выполнить требование кубинских властей.
Между правительством и посольством завязался диалог. Перуанцы продолжали стоять на своем и укрывали под своей крышей людей, обратившихся к ним за помощью. Кубинцы в отместку перестали охранять посольство. Этот шаг, предпринятый кубинским руководством, повлек за собой непредвиденные последствия. Огромная толпа кубинцев, желающих попросить убежища, бросилась к перуанскому посольству, пытаясь сломать или хотя бы отогнуть прутья решетки. Сотни людей стекались сюда, заполняя близлежащие дворы. Водители останавливали автобусы и объявляли:
— Автобус дальше не пойдет! Прошу всех пассажиров выйти!
Часть пассажиров оставалась сидеть, словно пораженная столбняком, другая же часть выпрыгивала из автобуса и сломя голову неслась к зданию перуанского посольства, чтобы проскользнуть сквозь щели в ограде.
На черном рынке резко снизились цены на автомобили. Это произошло из-за того, что многие кубинцы, надеющиеся в скором будущем с помощью перуанского посольства покинуть страну, бросали свои автомобили, даже не пытаясь их продать, потому что очень торопились.
За три дня в посольстве Перу скопились тысячи кубинцев. Правительство не могло позволить и дальше смеяться над собой. Чтобы сдержать нашествие на перуанское посольство, были выставлены кордоны. Но они не смогли остановить этот человеческий поток.
У Фиделя был только один способ избежать возможности быть обвиненным в геноциде, и он этим способом воспользовался: он распорядился регулярно доставлять воду и продукты питания на территорию посольства для людей, которые не желали больше жить на Кубе. Эти люди заполняли собой все пространство двора, они сидели на крышах и деревьях, висели на оконных решетках. Вся эта толпа отчаявшихся кубинцев получила название «отбросы». Фидель предпринял попытку обратить поражение в победу, дав жизнь печально известным «актам отречения».
Правительство обязалось перед посольством отнестись с уважением к будущим высланным кубинцам при условии, что посольство отправит всех, попросивших убежища, по домам. Было обещано выдать всем этим людям официальное разрешение на отъезд из страны, написанное в корректной форме.
То, что происходило на улицах вскоре после событий возле перуанского посольства, ввергло меня в отчаяние и убило веру в представителей рода человеческого. «Отбросы! Отбросы!» — бешено кричали одни кубинцы другим. Орды людей изводили, избивали, унижали, линчевали себе подобных, а полиция и пальцем не шевелила, чтобы унять это безумие.
Однажды из окна автобуса я увидела, как раздраженные крикливые люди с отвратительными физиономиями мучили женщину: ей на спину и на грудь повесили два щита, на которых было написано слово «отброс».
Одна из «гражданских» демонстраций проходила возле дома на углу нашей улицы. Она длилась несколько недель. Семья, которая получила визу, оказалась без воды и электричества. К дому, где жили эти люди, подходили участники демонстрации протеста и кричали в громкоговорители: «Проститутка! Шлюха! Твой муж идет из посольства!»
Поскольку Перу не в силах был обеспечить работой и продовольствием всех попросивших убежища, на помощь пришли семьи из Майами. Их лодки, шлюпки и другие небольшие суденышки делали несколько рейсов, высаживая затем на свой берег покинутых родственниками сумасшедших, преступников, только что освобожденных из тюрем, и улыбающихся юнцов, то ли настоящих, то ли мнимых гомосексуалистов.
Чтобы покинуть страну, необходимо было получить разрешение на выезд с места работы или учебы. Но все эти чинимые препятствия не могли убить огромную радость от появившейся возможности покинуть остров.
Однажды около полудня нас собрали возле Дипломатической школы для проведения акта отречения. Предметом отречения был пятнадцатилетний юноша, который хотел уехать из страны. Нас успокоили, что все пройдет спокойно, без насилия и жестокости.
Когда паренек вместе со своей матерью стал проходить мимо молчаливых, враждебных рядов студентов Дипломатической школы, вдруг один здоровенный первокурсник стал бит