Вильма собирала чемоданы, предвкушая впечатления от предстоящего путешествия и с удовлетворением думая о том, что за морем о ней знают как о великой представительнице женского движения Кубы.
— Тетя, я пришла, чтобы сообщить тебе о своем решении.
— Да, я слушаю — сказала Вильма, без особого удовольствия отрываясь от мыслей о скором путешествии в Европу.
— Тетя, я собираюсь выйти замуж.
— Еще раз? — вяло поинтересовалась она.
— Все, что было до этого, — не в счет. Принуждение, беременность. Ты ведь сама обо всем прекрасно знаешь.
И я рассказала ей более подробно о своем кандидате в мужья.
— Надеюсь, ты собираешься выйти замуж не для того, чтобы покинуть Родину?
Политическая бдительность — в первую очередь. Этого у тети Вильмы не отнимешь. Как, впрочем, и у дяди Рауля.
— Мой жених всегда симпатизировал кубинской революции. Это факт общепризнанный. И потом, Куба и Мексика — дружественные страны, не так ли? Что плохого в том, что я смогу туда уезжать и приезжать обратно?
— А как же Мюмин?
— А что Мюмин? С ней не будет никаких проблем. Она будет учиться в английской школе. Он ведь учился в Лондоне. Он любит два острова в мире — Великобританию и Кубу. Можешь сказать все это Фиделю. Уверяю тебя, у меня до сих пор нет номера его телефона. А мне бы не хотелось, чтобы он неверно все истолковал.
— Но мы завтра уезжаем. Я не смогу ничего сделать до нашего возвращения.
Аллилуйя. Главное было сделано. Теперь остались мелочи. Я позвонила в несколько мест, выдавая себя за руководителя какого-нибудь ведомства, а мой друг-соучастник, тоже по телефону, представлялся заместителем директора какого-нибудь другого ведомства. В конце концов мы создали неразбериху во всех этих службах.
Когда вернулся мой жених, одетый с иголочки, все уже было готово к свадьбе. Интерконсульт и министр юстиции оказались под мощным прессом телефонных звонков от Верховного Команданте.
Мы поженились двенадцатого апреля. Об этом я никому не сказала. Если хочешь чего-то достичь, иногда приходится плутовать. Когда Рауль и Вильма вернулись с правительственных похорон, мы уже были расписаны.
Мы с мужем сидели на кухне, когда мама, открыв дверь своим ключом, вошла в квартиру.
— Я пришла посмотреть, все ли в порядке.
Она опасалась последствий алкогольной зависимости моего супруга.
— Мама, мы хотим тебе кое-что сказать. Дело в том, что мы с Фиделем поженились.
— Вы поженились? Невероятно! Ты вышла замуж за иностранца в Гаване! Нет, этого просто не может быть!
И она посмотрела на небо через окно в кухне, словно отыскивая какое-то забытое божество в ее атеистическом пантеоне. Она воздела руки, вознося к Небу единственную в своей жизни молитву. Во всяком случае, ни до ни после этого я ничего подобного от нее не слышала.
— Благодарю тебя, о Боже! Наконец! Наконец! Спасибо, Фидель! Посмотрим, удастся ли ей теперь покинуть Кубу!
И она ушла.
Бабушка Натика выразила свое отношение к происшедшему событию довольно сентенциозно:
— Я поздравляю вас, дети. Но у тебя, Фидель, насколько я знаю, проблема с алкоголем? Мой покойный Маноло, к счастью, не был буйным, но испортить мне жизнь он все-таки смог.
Мюмин наградила нас звонкими поцелуями и спросила:
— Так значит теперь я увижу Новый Мир?
Боевой настрой моих женщин несколько поубавил энтузиазма и удали у моего нового мужа. Но это были лишь цветочки. Ягодки ждали нас впереди.
Мы встретились с Вильмой в Федерации кубинских женщин. Она очень нервничала.
— Твой отец оскорблен.
— Ну что же.
— Что, «ну что же»?
— Ну что ж, в этом нет ничего нового.
— Ты создала кучу проблем двум министрам, Интерконсульту. Я уже не говорю о себе.
— Я не хотела этого.
— Теперь он хочет знать, кто твой муж и почему он на тебе женился.
— Скажи, что он женился на мне по расчету. Он думает, что у меня очень богатое приданое, как у Борджиа.
— Не будь циничной. Лучше помоги мне.
— Да, новости приятными не назовешь.
В кабинет пригласили моего мужа. Комната сразу наполнилась особыми, ни с чем не сравнимыми волнами, которые принято называть мужским обаянием.
— Очень хорошо, Фидель. Примите мои поздравления. Я очень счастлива, что вы поженились, но, по правде говоря, Фидель — я имею в виду не тебя, Фидель, а Фиделя Команданте — так вот, Команданте хотел бы знать твои намерения.
Мой Фидель проглотил пилюлю и назвал огромный список своих добрых намерений, многие из которых я слышала впервые.
— А как вы представляете себе возможность работать и жить здесь, на Кубе?
Мой муж никогда не прозябал в кабинетах. Когда империализм приобрел мультинациональный размах, он, будучи еще очень молодым, заработал уважение и почтение благодаря своим мудрым советам и предвидению. Он настоял на том, чтобы его семья продала свое предприятие раньше, чем разорится. Моего мужа трудно было обвинить в бездеятельности или в излишней перестраховке. Но жить постоянно здесь, на Кубе… Он представил себе свое существование здесь — с регулярным отсутствием газа и воды, с отключением электричества, с травмированными лунатиками, которые разбили мне окно за то, что я не открывала дверь. Он представил свои нескончаемые походы в дипломатический магазин с длинными продуктовыми списками и бумажными стельками, на которых записаны размеры и цвета обуви для нуждающихся.
— Команданте хочет, чтобы вы представили ему свою биографию в письменном виде.
Команданте, вероятно, решил испортить ему жизнь.
Наступило время прибегнуть к услугам посредника. Лучшего, чем Габриэль Гарсиа Маркес, невозможно было найти. Лучшего просто не существовало в природе. Стоимость Нобелевской премии не идет ни в какое сравнение с щедростью кубинца номер один по отношению к знаменитому писателю. Объявив Маркеса своим лучшим другом, он на этом не остановился. Вскоре была отдана команда об основании Латиноамериканской школы киноискусства и специального фонда. Оба этих института освобождены от уплаты налогов, в результате чего государственная казна Мексики — страны, являющейся местожительством Маркеса, — несет постоянные денежные потери.
Во время пребывания Габо на Кубе Фидель предоставил в его полное распоряжение «мерседес» с водителем, возможность бесплатного проживания в любом отеле Кубы, а также дом, в котором он навещал его каждый вечер, заменив дружбу с двуглавой сущностью Нуньес Велис, название которой произошло от двух имен — Антонио Нуньес Хименес и Лупе Велис, — на более полезное общение с представителем международных интеллектуальных кругов.
Когда Габо предложил организовать праздничный рождественский ужин, коммунистическая олигархия пришла в невероятное движение. Она организовала умопомрачительные интриги в стиле Рокамболя ради того, чтобы получить приглашение на этот званый ужин. Тот, кто был приглашен в прошлом году, но не получил приглашения в новом, чувствовал себя обреченным, ожидая, что Домоклов меч вот-вот опустится на его голову в виде представителей службы Госбезопасности. Несчастный ждал, что его арестуют вместе со всей семьей за какое-нибудь преступление, о котором он сам не подозревал, но которое тем не менее могло быть раскрыто органами Госбезопасности.
Благодаря вмешательству Габо, этого доброго малого, Кубу смогли покинуть по Международной Амнистии многие политические заключенные. Казалось, Маркес был единственным человеком, который мог заставить прислушаться к голосу разума гения Ка-рибского региона.
Он уже удостоил своей дружбой и поддержкой многих общих друзей и даже иногда находил для них работу. Так было в случае с Тони Байе Байехо, который был его личным секретарем до тех пор, пока не нашел себе где-то надежное прибежище.
Я верила в Габо и в его глубокое знание людей, о котором свидетельствовали его книги. Я пошла к нему.
— Габо, я влюбилась в одного мексиканца, и мы поженились.
Я рассказала ему всю историю.
— С Фиделем нельзя разговаривать о семье. Это запретная тема. Может быть, об этом попробовала бы с ним поговорить Мерш, моя жена. Скоро я с ней увижусь. Карамба! Я смог вытащить из дыры заключенных, приговоренных к одиночному заключению сроком на двадцать лет, но такую миссию я не мог себе представить. Я уже говорил, а теперь убедился еще больше, что Куба очень необыкновенная страна. Ты знаешь, чем кормят в Национальном зоопарке слона?
— Нет.
Я думала, что меня и слона из Национального зоопарка объединяют две вещи: мы оба живем на Кубе и оба вегетарианцы. Я ошибалась.
— Его кормят омлетом из девяноста девяти яиц. Почему не из ста? Какая-то мистика!
— Просто повар боится больше украсть. В конце концов каждый сходит с ума по-своему.
— Габо, ты любишь живопись?
— Конечно.
— А Вифредо Лама ты любишь?
Он обожал Вифредо Лама. Для него это была возвышенная кубизмом встреча китайца с карибской рабыней, предками которой были индейцы таино. Картина Вифредо «Джунгли», экспонирующаяся в Метрополитен-музее в Нью-Йорке, была оценена в миллион долларов. Вифредо Лам — это легенда волшебного реализма. Если Габо не добьется для меня отпущения грехов за мое замужество, то, может быть, он хотя бы купит «Женщину-лошадь», висящую в гостиной моей матери.
Если уж ему удавалось помочь пройти таможню заключенным, приговоренным к одиночному заключению, то картину он наверняка сможет перевезти.
Чтобы не остаться без защитников, я решила встретиться с Османи Сиенфуэгосом, наименее мумифицированным из всех тех, кто восседал в столовой дворца Революции. Мы с ним симпатизировали друг другу. Османи оказался смелым человеком: он был единственный, кто осмелился встретиться со мной в открытую, не назначая свидания за кладбищем.
Османи Сиенфуэгос был обязан своим высоким положением брату Камилио, бородатому герою Революции, одному из ее наиболее ярких лидеров. Его смерть была окутана тайной. Самолет, на котором летел Камилио, упал в море. Поговаривали, что это было дело рук Фиделя, который таким образом отделался от своего возможного соперника на последующих этапах Революции. Но, как бы там ни было, брат Камилио до сих пор был членом политбюро, а колоритные родители героя получали пожизненную пенсию за смерть своего сына. Им была предоставлена охрана, личный шофер, а также «альфа ромео». Старик, прозванный «крокодильчиком», гордо восседал на заднем сидении машины, надев на голову такую же шапку, какую когда-то носил его погибший сын.