Его описание необходимо немного дополнить. Фирма, в которую вступил отец, являлась, среди прочего, представителем фирмы «Хенкель» в Берлине. Эти фирмы-представители, кстати сказать, были самостоятельными коммерсантами. Их владельцы имели наилучшие отношения с клиентурой, так что их отношения с фирмой, которую они представляли, были вполне взаимными. Только после Второй мировой войны организацией сбыта занялись наемные работники. Эти фирмы-представители представляли не только фирму «Хенкель», но и самые различные иные предприятия их отрасли. Так что владельцы являлись независимыми от представляемых фирм коммерсантами. Лишь из-за клеветы на отца — я уже цитировал Геббельса в этом отношении — следует зафиксировать: отец в то время никоим образом не зависел от своего тестя!
Однако вернемся к коммерческой карьере отца. Он хотел, как уже говорилось, использовать свой зарубежный опыт, создав свое собственное импортно-экспортное предприятие. Отправным пунктом явилась рекомендация, данная ему дедушкой Хенкелем для поездки в Реймс. В Первую мировую войну дедушка Хенкель помог одному французскому деловому партнеру, которого знал через его винные погреба в Реймсе, когда тот, попав под подозрение в шпионаже, оказался в серьезных затруднениях с немецкими оккупационными властями. Дедушка Хенкель за него поручился, поэтому в Реймсе ему были рады.
Отцу сразу же удалось получить представительство в Германии одного из самых значительных французских домов шампанских вин в те времена, а именно фирмы «Поммери». Между отцом и семьей Полиньяк, владельцами дома, возникла многолетняя дружба. Маркиз де Полиньяк помог мне найти в Париже адвоката, когда я находился в очень неприятном для меня французском плену. Отец, со своей стороны, успешно вступился за одного члена семьи, когда у того из-за незарегистрированного охотничьего ружья возникли проблемы с немецкими оккупационными властями.
Чуть позднее отцу удалось стать и единственным представителем в Германии знаменитой английской фирмы «Джонни Уокер». Также и сэр Александр Уокер, владелец фирмы, не раздумывая предоставивший моей матери и мне безвозмездно средства для оплаты французского адвоката, который должен был блюсти мои права пленного против французской юстиции, сохранил верность нашей семье и после войны. Быстро последовал целый ряд других известных иностранных марок спиртного, доверивших фирме отца свое представительство в Германии, так что вскоре он смог назвать ее «Импегрома», что означало «Импорт и экспорт великих марок».
В англосаксонских странах диффамация политических противников имеет намного более долгую традицию, чем у нас. Там в этой области, что характерно для всех опытных специалистов, действуют очень тонко и изощренно. Во время королевского кризиса в 1936 году, например одна английская газета, представлявшая позицию Эдуарда VIII, опубликовала фотографию его брата, герцога Йоркского, убегавшего от журналистов и сфотографированного в тот момент, когда он с развевающимися полами пальто исчезал в дверях своего дома. Это фото снабдили заголовком: «The Duke of York in hurry!» (Герцог Йоркский спешит!). Так как герцог Йоркский в случае отречения короля становился наследником, фотография и подпись к ней производили впечатление, будто герцог Йоркский торопится стать королем. Это высказывание восходит к Бенжамину Дизраэли, атаковавшему своего внутриполитического противника, пожилого премьер-министра Уильяма Юарта Гладстона фразой «an old man in a hurry» («старик торопится»), приписав тому, что, будучи человеком в возрасте, он хотел бы быстро, и притом опрометчиво, свершить историческое деяние. Насколько я знаю, речь тогда шла о «Homebill» («гомруле» (самоуправлении)) для Ирландии. Английские газеты, выступавшие против усилий отца достичь германо-английского сотрудничества, нашли ему определение «the Champagne selling Diplomat» («дипломат — продавец шампанского»). Это определение переняли и некоторые заинтересованные круги в Германии, и оно с тех пор входит в стандартный репертуар уничижительных формулировок, затрагивающих отца. Подобные вещи из времени до большой политической карьеры всегда хорошо подходят для дешевых выпадов. Их преимущественно выделяют у тех, кто не проделал гладкого карьерного пути, лучше всего через партийный пост или государственную должность. Однако странным образом задевает, когда люди — в Германии ли или за границей, — считающие себя убежденными демократами, полагают, что должны насмехаться над коммерческой деятельностью моего отца. Было бы забавно с этой точки зрения рассмотреть происхождение и карьеру наших немецких министров, среди которых несколько лет назад находился обласканный средствами массовой информации министр иностранных дел, не бывший в состоянии, кроме лицензии таксиста, предъявить свидетельства ни о академическом, ни о профессиональном образовании. Отец пребывал, имея в виду попытку унизить его из-за отрасли, в которой он работал со своей фирмой, в наилучшем обществе. Штреземан подвергался нападкам политических противников из-за того, что написал диссертацию о значении производства бутылочного пива в Берлине[443].
Иоахима фон Риббентропа можно назвать успешным коммерсантом. Его коммерческие успехи позволили моим родителям жить, по тогдашним меркам, на широкую ногу. Адвокат моего дедушки Хенкеля, в качестве юридического консультанта сопровождавший дедушку на всем его пути предпринимателя, как-то сказал нам, что отец был одним из немногих, кто сразу же понял инфляцию 1920-х годов. В эти годы он нашел, исходя из своей коммерческой деятельности, круг друзей и знакомых, бывший предпосылкой для его прихода позднее в политику. Его деловые партнеры в Англии и во Франции принадлежали к кругам, из которых рекрутировались ведущие персоны в политической области. Благодаря этому в распоряжении имелись связи отца в Англии и Франции, которые он смог привнести в немецкую политику. Но и в Берлине, благодаря его личности, двери для него были открыты. В этом месте я должен коснуться еще одного клеветнического и порочащего утверждения об отце и его положении в Берлине в 1920-х годах. Так, говорится, что он дважды «провалился», баллотируясь в политически важный тогда «Унион-клуб», то есть его туда не приняли. Согласно свидетельству господина фон Болье, многолетнего секретаря клуба, отец уже 10 августа 1928 года по решению приемной комиссии стал членом «Унион-клуба»[444].
При том интересе к политике, который отец унаследовал от дедушки, — например он уже во время Первой мировой войны писал из Турции статьи для очень известной тогда «Фоссише цайтунг» в Берлине — отец нашел подход к персонам из мира политики, и притом как на немецкой стороне, так и среди аккредитованного в Берлине дипломатического корпуса. Политически он был близок к Штреземану, с которым также был знаком. Я еще помню, и притом в связи с приветствием «Добрый день!», которое мы, дети, должны были учтиво произносить, — что мы очень неохотно делали, — целый ряд иностранных дипломатов, в свою очередь, с нами, детьми, обращавшихся крайне любезно: так, среди прочих, британского посла Эдгара Винсента д’Абернона, бразильского посла Кинтану и французского посла Пьера де Маржери. Опять-таки следует констатировать, что как раз эти связи с политическими кругами явились причиной того, что в 1933 году Гитлер попросил отца прозондировать западную заграницу на предмет целей своей внешней политики.
Кто в состоянии видеть сквозь туман целенаправленной лжи, не может обойти признания отцовской карьеры, его одаренности, международных связей и, наконец, коммерческих и личных успехов хорошими предпосылками для деятельности в области внешней политики. Разумеется, тот, кто считает, что образование прусского асессора (претендент на административную или судебную должность, сдавший второй экзамен) и юриста (в оригинале «Verwaltungsjurist», то есть юрист, работающий в сфере управления, чиновник с юридическим образованием), по возможности, в качестве студента-корпоранта, является идеальным образованием для немецкого дипломата, вероятно, со мной не согласится. К тому же отец был заядлым спортсменом. Он занимался верховой ездой, великолепно стрелял, в особенности из ружья, что как раз в Англии является важным приложением для того, чтобы завязывать и углублять контакты, и играл в теннис и гольф. Короче: он жил в стиле, соответствовавшем тому, которого придерживались политические круги, в первую очередь в Англии и во Франции. Его исключительную одаренность в языках я уже упоминал. Я считаю себя вынужденным снова и снова по всей форме констатировать эти качества моего отца, чтобы показать, как искаженно сегодня представляется его карьера и его значение с подачи целенаправленной клеветы заинтересованных врагов. Клеветы, из-за лени и оппортунизма принимаемой писаками на веру и переписываемой друг у дружки и, благодаря повторению, превращающейся в «правду». У тех, кого она задевает — то есть у моей семьи, — до сего дня не имеется никакой возможности выступить против нее. К этому занятный пример из истории: имя «Лукреция Борджиа» большинство людей непроизвольно свяжет с кинжалами, ядами, смертью и распутством. Заглянув в Брокгауз, узнаешь следующее: «Ее дурная слава, пережившая столетия, возникла благодаря клевете». Отец располагал — подразумевая объективную оценку — наилучшими предпосылками для того, чтобы ему были доверены внешнеполитические задания, однако как раз те качества, которые отвечали за его пригодность, то есть одаренность, личность, карьера, заграничный опыт, связи, круг друзей, происхождение, а также стиль жизни и взгляды на жизнь, представляли собой великие препятствия к тому, чтобы быть в состоянии в долгосрочной перспективе успешно действовать и представлять внешнеполитическую концепцию в системе Гитлера и при его режиме.
В 1920-е годы он еще усматривал возможность и имел надежду, определенно, не в последнюю очередь, в результате знакомства со Штреземаном, увидеть, как с течением времени равноправное положение рейха восстановится парламентским германским правительством путем переговоров. Постепенно ему пришлось уяснить, что эта задача не по силам правительствам Веймарской республики. К этому еще добавилось осознание коммунистической опасности изнутри и советской опасности извне. Советский Союз располагал в лице Коммунистической партии Германии становившимся все сильнее троянским конем. Экономический кризис с его миллионной армией безработных создал идеальную питательную среду для радикальных решений — неважно, с чьей стороны.