ского Союза именно тогда, когда на него отец обратил внимание.
Не буду лукавить, об этом я уже говорил выше, многие, очень многие известные люди обязаны были своей карьерой моему отцу. За продвижением некоторых из них он внимательно следил на протяжении всей жизни и при необходимости, скрывать не буду, всячески помогал. Я не берусь утверждать, что ни один из них впоследствии не предал отца. Так, к сожалению, случается. Но большинство, знаю совершенно точно, хотя и не могли возражать публично против всей этой лжи, но память об отце сохранили. Немало таких людей оказалось и среди военных.
Отец, как все мыслящие руководители той поры, прекрасно понимал, что время буденных, ворошиловых и им подобных ушло безвозвратно. Войска и штабы нуждались в людях совершенно иной формации. А подбирать кадры, что не отрицала и официальная пропаганда, он умел. Нередко пишут, что он всегда окружал себя людьми, лично преданными ему. Еще одна ложь. Главным критерием для моего отца всегда было дело. Знает и любит человек свое дело – значит, подходит. Болтун и бездарность – таких не надо. Эти принципы он исповедовал до последних дней жизни, и, как я не раз убеждался, удивительное чутье на талантливых и одержимых людей отца никогда не подводило. Так было и с военными, и с учеными, и с разведчиками.
В районе Новороссийска, а бои шли в самом городе, мы пробыли неделю. Срок по общепринятым меркам небольшой, но на войне каждый час дорог. Отец использовал это время с максимальной отдачей. Помню один разговор, состоявшийся у него в штабе Южного фронта сразу же по приезде. Отец поинтересовался соотношением сил воюющих сторон. Тут и выяснилось, что бойцов вполне достаточно, но… во втором эшелоне. Просочились, доложили, из первого. Что ж, на войне всякое бывает, но где же командиры? Словом, кое-кому досталось крепко, но порядок навели.
Запомнилась и моя первая поездка на перевалы. С отцом тогда прибыла группа офицеров разведки, среди которых был и генерал-полковник Серов, будущий руководитель КГБ СССР и начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба – знаменитого ГРУ. Когда я узнал, что он собирается на перевалы, я испросил у своего непосредственного начальника полковника Штеменко разрешения выехать вместе с Серовым хотя бы на сутки. Штеменко разрешил, и мы самолетом добрались до Сухуми, оттуда на «виллисе» и лошадях попали на перевалы.
В своих воспоминаниях генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко, в то время начальник направления Оперативного управления Генерального штаба, упомянул Клухорский и Марухский перевалы, оказавшиеся в эпицентре тех событий. Несколько строк посвятил он и местным жителям, перекрывшим путь врагу.
Никогда не забуду тех людей, о которых вспомнил добрым словом Сергей Матвеевич. Там, на Кавказе, я, совсем молодой офицер, понял, как много зависит от местного населения. Восемнадцатилетний, с хорошей физической подготовкой, я был поражен, когда увидел впервые стариков, тащивших на себе боеприпасы, продовольствие. Там и молодому-то несладко приходилось, а здесь пожилые люди. Пройдет время, и жителей этих мест заставят покинуть родные места, обвинив в пособничестве врагу. Депортация – это тоже горькая правда о той войне…
Сплошной линии обороны в силу специфики горной местности там не было. Какие-то огневые точки у нас, какие-то у немцев. И простреливаемое пространство. В основном все сводилось к тому, что мы мешали подвозу боеприпасов со стороны противника, он, в свою очередь, мешал нам. И здесь от жителей высокогорья зависело многое.
Примерно две недели потребовалось для формирования новых боеспособных соединений. За это же время реорганизовали тылы, разграничили участки армий Леселидзе и Гречко, оснастили войска боевой техникой.
Следующим пунктом нашей поездки стал Баку. В это время немцы намеревались прорваться через калмыцкую степь, с тем чтобы в итоге выйти в Среднюю Азию. Было решено, если какие-то части все же прорвутся, поставить им заслон со стороны Дербента и Махачкалы.
Здесь мне довелось видеть в деле уже не только моего непосредственного начальника полковника Штеменко, генерал-лейтенанта Павла Ивановича Бодина, но и генерала армии Ивана Владимировича Тюленева, довольно близкого к отцу человека.
Из официальных источников:
Иван Тюленев. Генерал армии. Герой Советского Союза. Воевал в 1-ю мировую и гражданскую. До войны командовал войсками Московского военного округа. С 1941 года – командующий войсками Южного и Закавказского фронтов. В послевоенные годы – командующий войсками Харьковского военного округа и в центральном аппарате Министерства обороны СССР. С 1958 года – в Группе генеральных инспекторов МО СССР. Скончался в 1978 году в возрасте 85 лет.
Много лет Тюленев находился во главе Закавказского военного округа, так что знакомы они с отцом были давно. Затем его тоже перевели в Москву.
Одна из совместных задач, которую им сообща предстояло решить тогда, была, помню, такая – организовать противовоздушную оборону. Когда отец прибыл на Кавказ, немецкая авиация активности не проявляла, но нетрудно было предположить, что ситуация может измениться.
– Даже если мы сумеем их быстро остановить, то от попыток бомбить нефтяные районы немцы не откажутся, – сказал тогда отец.
Организацией ПВО непосредственно занялся генерал Михаил Степанович Громадин. Впоследствии он получил звание генерал-полковника, командовал войсками округа ПВО, затем вновь возглавил всю противовоздушную оборону страны. А тогда он был заместителем наркома по ПВО и командовал войсками противовоздушной обороны.
Когда немцы попытались бомбить нефтепромыслы, ни один бомбардировщик выйти на цель уже не мог. Доходили лишь отдельные разведывательные машины, да и то на больших высотах. Мця по крайней мере не доводилось слышать об успешных вылетах немецкой боевой авиации. Очень пригодилась тогда, помню, техника, переброшенная из Ирана.
Весьма дальновидным оказался и строжайший запрет использовать орудия большого калибра, предназначенные для защиты с воздуха, на танкоопасных направлениях. Такие предложения были, но, очевидно, было и другое – оголять ПВО нефтяных районов ни в коем случае нельзя. Жизнь подтвердила правоту руководителей обороны Кавказа.
В районе Минвод мне запомнились огромные противотанковые рвы – дело рук местного населения. Сколько пишут сегодня о том, что казаки ненавидели Советскую власть. А я своими глазами видел, как эти казаки шли на немецкие танки. Может, в большинстве своем и не хотели казаки этой власти, не берусь утверждать, но немцев они ненавидели больше…
Мне могут возразить: а как же быть в таком случае с казачьими батальонами, воевавшими на стороне немцев? Трусы, предатели и просто люди, в силу тех или иных обстоятельств оказавшиеся в таких формированиях, были не только среди казаков. Миллионы людей оказались в плену не по своей воле. Одни оставались верны воинскому долгу, присяге, другие, более слабые, шли воевать против своих. Так было и с казаками. Только обратите внимание на такой факт – немцы старались использовать эти формирования где угодно, – во Франции, Италии, Югославии, только не в России. Вполне допускаю, что и немцы не очень-то доверяли таким «добровольцам», да и сами они отказывались отправляться на Восточный фронт.
Из официальных источников:
К середине 1943 года фашистами было сформировано 90 батальонов из уроженцев Кавказа и Средней Азии и около 90 «русских» и «казачьих» батальонов численностью по 400-500 человек. К концу войны на основе этих подразделений были созданы 15-й казачий карательный корпус общей численностью 18 тысяч человек, треть которого составляли немецкие военнослужащие и до пяти тысяч – белоэмигранты, а также 13-я мусульманская дивизия СС «Ханшар», 14-я дивизия СС «Галичина», 29-я и 30-я русские дивизии, 20-я эстонская и две – 15-я и 19-я латышских дивизии СС.
Плен – штука страшная во всех отношениях. Такое суровое испытание выпало и на долю моего двоюродного брата. В начале войны Теймураз Шавдия учился в Подольском пулеметном училище. Осенью сорок первого раненым попал в плен, как и большинство курсантов кстати. Когда немцы начали создавать национальные формирования, оказался в одном из таких батальонов. Кто-то шел в такие формирования добровольно, кого-то принуждали, но были и такие, кто надеялся таким путем просто вырваться из лагеря военнопленных и попасть к своим.
Поначалу немцы предполагали использовать этих людей в советском тылу, перебросив их на Кубань. Батальон, в котором находился Шавдия, отправили во Францию, где были сосредоточены эти формирования. Там Теймураз, как и многие его товарищи по плену, бежал к французским партизанам. Оставшихся «добровольцев» немцы решили не использовать для захвата Кавказа, а отправили в Италию, подальше от Родины. Но и там начались массовые побеги к партизанам.
На Кавказ ни один такой батальон не попал. В Италии, как и во Франции, наши военнопленные мужественно сражались с врагом, многие возглавили партизанские отряды. В годы войны этот факт тоже много лет замалчивается – грузинская эмиграция активно боролась с оккупантами и на очень высоком уровне была связана с деголлевским движением Сопротивления. Эти люди сразу же стали помогать советским военнопленным.
После освобождения Франции Шавдия в числе многих других людей отправили в Советский Союз. Никакие родственные связи помочь не могли, как и все бывшие военнопленные Теймураз проходил в течение нескольких месяцев соответствующую проверку и лишь потом уехал в Тбилиси.
Мне доводилось читать, что Теймураз изменил Родине, служил в СД, имел звание унтер-шарфюрера и, мол, даже «высокая опека дяди не спасла его от заслуженного наказания – под давлением общественности изменника осудили к 25 годам исправительно-трудовых лагерей». А вот как сложилась настоящая судьба моего двоюродного брата. Шавдия действительно оказался в тюрьме. Причиной ареста послужила нелепая смерть одного из участников застолья, в котором он участвовал. И хотя свидетели утверждали, что он ре имеет никакого отношения к случившемуся, а стрелял другой чел