Сразу же вышли на связь с Москвой. Генеральный штаб приказал нам войти в оперативную связь с остальными группами, заброшенными в Словакию, и регулярно информировать об обстановке.
По тем временам мы имели очень мощную радиостанцию. В разобранном виде она весила около ста килограммов, не считая источников питания. Когда прыгали с парашютом, мы этот вес распределили на всех. Обычно в фильмах о разведчиках, работающих в тылу врага, показывают портативные радиостанции. В действительности было не всегда так. Все зависит от тех задач, которые решает группа.
Две недели передвигались мы по Карпатскому хребту, поддерживая связь с Москвой. За это время нашим отрядам удалось захватить несколько площадок в долине и принять 30–40 самолетов.
Передовые подразделения несколько раз вступали в соприкосновение с противником, но нам участвовать в таких боях не пришлось. Наша радиостанция была центральной и охранялась хорошо. Мы должны были оставаться в Словакии до прорыва наших частей, но обстановка изменилась. Вся территория, занятая повстанцами, была взята в двойное кольцо окружения, и поступил приказ основным частям прорываться с боями, а командование словаков вывозить самолетами. Нашу группу забрала одна из последних машин. К тому времени немецкие части уже захватили весь плацдарм.
Мы сели южнее Львова и оказались в городе позднее наших товарищей, прикомандированных с радиостанцией к словацкому подразделению. Прорываясь к нашим частям, они уничтожили и тяжелое вооружение, и радиостанцию.
Участвовать в бою, рассказывали, им пришлось всего лишь раз, когда вырывались из окружения. По-настоящему же немцы на том участке кольцо еще не успели замкнуть, чем и воспользовался отряд. Своим спасением наши товарищи были обязаны осведомителям, находившимся в немецких частях.
Вернувшись из-за линии фронта, мы получили две недели отдыха, которые и позволили нам поездить по Западной Украине. Именно там я впервые узнал, что такое повстанческое движение в нашем тылу…
Жестокость порождала жестокость. Помню, как один из отрядов националистов штурмовал погранзаставу, где были задержаны их люди. Когда советское подразделение прибыло на выручку, спасать уже было некого – весь личный состав был вырезан. Я впервые видел такое.
Когда в бою убивают врага, это понятно. Но когда захваченных солдат привязывают к деревьям и сжигают… Словом, мы были потрясены.
В те дни я столкнулся и с жестокостью с другой стороны. Наши части окружили отряд повстанцев, или, как тогда говорили, банду националистов. Предложили сдаться. Окруженные отказались. Тогда в этот район были переброшены три артиллерийских полка. Мой товарищ, участвовавший потом в прочесывании местности, рассказывал мне, что после обстрела в живых никого не осталось. Было это в районе Мостиска. Позднее я узнал, что генералы Конев и Петров выделили до десятка артиллерийских полков для очистки тыла, как они говорили. «Очищали» территорию именно таким образом… Даже пограничники, которым была поручена безопасность тыла, не скрывали возмущения: «Это же бесчеловечно. Против горстки людей проводить почти фронтовую операцию!».
Справедливости ради замечу, что потери наши части тоже несли большие. Сплошь и рядом убивали офицеров, нарушали коммуникации. Когда фронт ушел на запад, для борьбы с повстанцами стали применять другие методы. Скажем, переодевали наших солдат и выдавали такие подразделения за отряды бандеровцев. Сегодня это широко известно.
Примириться со всем этим было трудно. Мы судили немецких генералов и офицеров за то, что они боролись с партизанами, а наши же армейские части использовали те же методы, подчас в еще более зверском виде. Сжигались ведь целые села.
Очень сильное впечатление произвели на меня захваченные повстанцы. Многие из них были мои ровесники. Грамотные, убежденные в своей правоте молодые люди. Нередко среди них встречались студенты.
Запомнился молодой парень. Захватили его тяжело раненным, зная, что он имеет выход на руководителей отрядов. На допросе он вел себя мужественно и ничего не сказал.
Когда я рассказал об увиденном в Западной Украине отцу, он отреагировал так:
– А чему ты удивляешься? Эти люди воюют за самостоятельную Украину. И в Грузии так же было, и в любом другом месте может быть. Оружием их на свою сторону не зазовешь…
Главной же ошибкой руководителей национально-освободительного движения отец считал их контакт с немцами. Помню, мы долго говорили о Мазепе, подобных случаях в грузинской, мировой истории.
Возможности расправиться с лидерами национально-освободительного движения у нашей разведки были, но отец почему-то был убежден, что эта сила может быть использована против немцев. Отсюда и его отношение к этому движению.
Знаю, что он категорически возражал против использования подразделений НКВД, которые действовали бы под видом отрядов повстанцев. А такие предложения поступали даже из ближайшего его окружения.
– Подобных вещей ни в коем случае допускать нельзя, – говорил отец. – И без того их поддерживает вся Западная Украина.
К сожалению, после войны с повстанцами обошлись очень жестоко. Объявив, что все они будут помилованы, многих выманили из лесов, а позднее репрессировали вместе с семьями.
Помню, мама получила письмо от подруги юности Елены Стуруа, жившей тогда на Украине. Ее мужа, очень талантливого философа, арестовали в период массовых репрессий. Теперь она хлопотала за других, кто оказался в подобном положении. Стуруа написала о нескольких студентах, участвовавших в национально-освободительном движении и поверивших, что Советская власть их простила.
– Как же так? – спросила мама. – Лена пишет, что всех этих людей обманули.
Отец рассказал, что инициаторами репрессий стали партийные органы, а само решение готовил Никита Сергеевич Хрущев. Как это случалось в его жизни не раз, к отцу тогда не прислушались. Впоследствии среди многочисленных обвинений в адрес отца прозвучало и такое: «Огульно оправдывал оуновщину…»
Не знаю почему, но отец всегда проявлял большой интерес к Украине. Как-то прочитал, что у нас в доме имелись лишь книги Сталина. А их-то как раз и не было. А вот библиотека была приличная. Немало литературы было и по истории Украины. Отец говорил, что многое роднит Украину с Грузией. Скажем, ряд исторических фигур вынуждены были пойти на измену ради освобождения Родины. Не раз вспоминал, как я уже говорил, например, гетмана Мазепу.
Не так давно я с удивлением узнал, что одна из западноукраинских газет сообщила о том, что якобы мой отец приезжал в сорок пятом году в те места для организации массовой депортации жителей нескольких областей. Не буду говорить о том, что такая акция не планировалась. Мне кажется, додуматься до такого мог лишь человек с больным воображением. Да и не был мой отец никогда в Западной Украине.
Легковесность подобных статей поражает. Бог с ними, с журналистами. Зачастую грешат подобным подходом к исторической правде и ученые мужи. За последние годы опубликовано немало, с позволения сказать, исследований о так называемых «белых пятнах» в истории Великой Отечественной войны. Самое удивительное, что тайны ищут там, где их нет. Почему, задаются вопросом современные историки, советские войска не помогли в сорок четвертом восставшей Варшаве? Мало того, появилось утверждение, что Сталин запретил американским «летающим крепостям», базировавшимся в Полтаве, помогать восставшим с воздуха.
А ведь здесь никакого секрета нет. Советские войска, освобождавшие Польшу, прошли расстояние, значительно превосходившее по всем военным аналитическим выкладкам возможности одновременного броска. Правда и то, что дальнейшему продвижению наших войск препятствовали растянутые коммуникации, взорванные мосты и т. п. Например, у Рокоссовского не было даже должного запаса артиллерийских снарядов, не говоря о другом. Армия выдохлась, и о форсировании водной преграды не могло быть и речи. Войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов, пройдя с боями за 40 суток почти 70 километров, вели тяжелые бои севернее и южнее Варшавы и просто не могли оказать восставшим немедленную помощь. Этот факт, который пытаются сегодня ставить под сомнение наши историки, давно признан, к примеру, их английскими коллегами. Другими словами, речь идет о прямой фальсификации, не больше.
Само восстание, к которому подтолкнули поляков англичане, отнюдь не было продиктовано военной целесообразностью. Это была не военная, а чисто политическая акция, построенная на авантюризме польского эмигрантского правительства.
Как и в Словакии, здесь попытались противопоставить восставших наступающим советским и польским частям, готовящимся к освобождению Варшавы.
Немцы прекрасно знали, что советские войска в ходе предыдущих боев были серьезно измотаны, к тому же оккупанты имели несомненное превосходство, о чем известно было и организаторам восстания. Тем не менее, без согласования с советским командованием, предвосхищая события, руководители Армии Крайовой, действуя по плану захвата власти, подняли народ против немцев. Скоординируй они свои действия с командованием советских фронтов, вполне можно было получить какой-то военный результат. В Варшаве же получилось иначе. Город был почти полностью разрушен, погибли 200 тысяч варшавян. Эти жертвы, как ни горько признать, практически были запланированы.
Англичане не без оснований считали, что выигрывают в любом случае. Если, допустим, ценой невероятных усилий части Красной Армии совершат бросок и выйдут к Варшаве, слава освободителей города им уже не достанется. Не помогут – еще лучше. Это пятно ляжет опять же на Красную Армию.
Знаю и другое. Хотя подобные операции тогда не планировались, советское командование готово было войти в контакт с руководителями восстания. Однако те отказывались даже отправлять своих представителей в соединения К. Рокоссовского.
Весьма примечателен и другой факт. Известно ведь, что и советские летчики, и авиация Войска Польского совершили тысячи самолетовылетов, сбрасывая восставшим оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие. Сотни тонн перебросили! А польское командование всячески препятствовало этому, лишь бы груз не попал в руки просоветских формирований. Оружие и боеприпасы нередко тут же складировались, но в руки восставших так и не попали.