После смерти Харамильо отец вспоминал, что политик умолял заступиться за него перед Кастаньо.
– Вина лежит на Фиделе и Карлитосе, но они – мои друзья, и я не могу заявить об этом.[85]
Отставка министра Лемоса Симмондса сделала общеизвестным тот факт, что в декабре прошлого года, после похищения Альваро Диего Монтойи, администрация Барко вела переговоры с моим отцом. В попытке оправдаться чиновники, причастные к той истории, во главе с Херманом Монтойей выступили с публичным заявлением о том, что отказ от экстрадиции никогда не стоял на повестке, и что единственным вариантом для наркоторговцев была безоговорочная капитуляция.
Касательно Лемоса я помню одну фразу, сказанную отцом:
– Посмотрите, как запел Лемос. Сначала он мне все рушит, а потом, когда его выгоняют, и он остается без власти, тут же посылает мне весточку, что готов помочь во всем!
Убедившись, что его обманули, 30 марта 1990 года Пабло от имени «Лос-Экстрадитаблес» объявил, что возобновляет войну против правительства.
В последующие недели его преступная машина заработала на полную мощность, став источником новой ужасающей волны террора. От его людей я слышал, что они закладывали и взрывали бомбы в районах Киригуа и Ниса в Боготе, в центре города Кали и в отеле «Интерконтиненталь» в Медельине. Отец также приказал атаковать элитный антитеррористический отдел полиции, созданный для его поимки, и его люди взорвали два припаркованных автомобиля, когда мимо проезжали грузовики с агентами этого отдела.
В то же время Пабло вел подробные записи об актах террора и насилия, совершаемых властями в попытке выследить его. В бедных кварталах Медельина группы полиции в надежде уничтожить наемную армию моего отца совершали порой и массовые убийства. В одной новостной программе даже сообщили, что военный патруль предотвратил резню и арестовал нескольких агентов Управления судебной полиции и уголовного розыска.[86]
Отец ответил полиции Медельина с еще большей жестокостью. О первом мне рассказал Пинина – взрывы, задействовавшие смертников. Этим людям какое-то время давали продавать небольшие количества кокаина и регулярно платили, зарабатывая таким образом их доверие. А затем вместо наркотика им давали динамит, упакованный точно так же, и когда они проходили мимо полицейских участков или через КПП, кто-то другой активировал взрывчатку с пульта дистанционного управления. Отец как-то сказал, что пульты, купленные по совету Чучо – испанского террориста, которого он нанимал для обучения своих наемников, – работали плохо, и он приказал закупить те, что используют авиамоделисты.
Второй метод был известен как «План “Пистолет”». Люди отца достали из тайников по всему городу множество оружия и раздали его бандам, орудовавшим в трущобах, чтобы те могли защититься от полиции и заодно убить любого полицейского, встреченного на улице. За совсем короткий срок по всему Медельину было убито около трехсот представителей охраны порядка. Когда этот ужасный период завершился, я узнал, что боевикам было достаточно явиться в офис отца с газетной вырезкой, сообщающей о смерти офицера полиции, чтобы получить награду.
– Они пойдут на переговоры, только если мы создадим полный хаос, – сказал Пабло адвокату Аристисабалю.
Город наводнили отряды вооруженных людей, происходящее все больше походило на гражданскую войну. Фактически Медельин стал зоной боевых действий. Поэтому в начале июня 1990 года отец вывез меня из страны под предлогом поездки на чемпионат мира в Италии, где играла и сборная Колумбии.
Я отправился с одним из родственников отца, Альфредо Астадо; нас охраняли Пита и Хуан. Отец беспокоился о том, что выследить меня за границей его врагам будет даже проще, и заказал мне поддельные документы. Вручая их, он хвастался, что с ними я смогу пройти через любой иммиграционный или полицейский пункт мира.
И он был прав. 9 июня мы с Альфредо посетили открывающий матч чемпионата – поединок сборных Италии и Австрии на Олимпийском стадионе в Риме, а в следующие несколько дней я болел за сборную Колумбии на матчах с Югославией и Германией в Болонье и Милане. На стадионах я появлялся с лицом, раскрашенным в желтый, синий и красный, накрывал голову флагом и надевал темные очки, так что узнать меня было по меньшей мере непросто.
Находясь в Европе, я не мог не просматривать газеты и журналы, пусть даже и получал их с восьмидневной задержкой, поскольку хотел знать, что происходит. Так я узнал, что 14 июня полицейские убили Пинину – настоящего командующего армией Пабло.[87]
В итальянских отелях во время чемпионата не было мест, поэтому мы отправились на поезде в швейцарскую Лозанну и заселились в «Отель де ла Пас». Мне не хотелось смотреть достопримечательности, и я настоял, чтобы мы вместо этого остались в номере. Чтобы не скучать, я играл в карты с Питой и Хуаном. Консьержу отеля, однако, показались подозрительными иностранные гости, не покидавшие номера, и он сообщил о нас местным властям.
В полдень, когда мы вышли пообедать в китайском ресторане, нас встретил добрый десяток полицейских. Снаружи ресторана ожидала подмога – не меньше десяти патрульных машин с ревущими сиренами. Улица была оцеплена желтой лентой.
Нас обыскали и увели в наручниках. Порознь нас отвели в дом, принадлежащий тайной полиции. Я оказался в камере с красной дверью и пуленепробиваемым стеклом. Там мне приказали раздеться и обыскали во второй раз. Еще через пять часов два агента, мужчина и женщина, отвели меня к машине и отвезли в другой дом, где два часа допрашивали.
Они сказали, что не понимают, почему тринадцатилетний мальчик носит часы Cartier за десять тысяч долларов. Я объяснил, что мой отец – владелец большой фермы в Колумбии, и что он купил мне эти часы, продав несколько голов скота, а всего в его стадах больше трех с половиной тысяч животных. В конце концов причин меня задерживать так и не нашлось, и вскоре я воссоединился с Альфредо и моими телохранителями. Пристыженные полицейские спросили, куда нас подвезти, и мы попросили просто вернуть нас туда, откуда забрали – к китайскому ресторану.
Беспорядки в Медельине из-за войны между отцом, правительством и картелем Кали обернулись ужасающей резней. В ночь на субботу 23 июня 1990 года, когда Колумбия выбыла из Кубка мира после игры с Камеруном, группа мужчин ворвалась в ночной клуб «Порту» в Эль-Побладо, известный тем, что там часто появлялись представители высшего класса Медельина. Около двадцати человек, одетых в черное и вооруженных автоматами, приехали на двух черных фургонах с тонированными стеклами, выгнали посетителей на стоянку, выстроили в несколько шеренг и расстреляли, не разбираясь. Девятнадцать молодых людей от двадцати до двадцати четырех лет погибли, еще пятьдесят были ранены.
Власти снова тут же обвинили моего отца, утверждая, что он ненавидит медельинскую элиту. Позже, когда мы снова встретились с ним в укрытии, я спросил его об этой резне, и он сказал, что не имел к ней никакого отношения.
– Грегори, если бы это и правда сделал я, стал бы я отмалчиваться? Сколько преступлений я совершил на самом деле? Какой смысл мне скрывать еще одно? Рядом с клубом – КПП элитного антитеррористического отдела полиции, вот через него убийцы и прошли. Может, они сами резню и устроили из-за пары ребят Отто, которые там околачивались иногда. И ведь только один погибший был из моих людей, остальные были ни при чем.
Несмотря на роскошь, которой мы наслаждались в Европе, я сидел там как на иголках: я очень хотел знать, как там отец, что с ним будет? Я отправил ему несколько писем, и он ответил длинным посланием от 30 июня, которое я получил неделей позже, как раз когда мать с Мануэлой собрались тоже приехать в Европу, чтобы пойти на языковые курсы, как хотел отец.
Дорогой сын!
Крепко обнимаю тебя и передаю сердечный привет.
Я скучаю по тебе и очень тебя люблю, но в то же время я рад знать, что ты наслаждаешься безопасностью и свободой. Я решил отправить к тебе мать с сестренкой, потому что ты писал, что хочешь, чтобы все были рядом, а ты знаешь, какая сейчас обстановка дома.
Знаю, что ты не забудешь то, что я всегда говорил: нужно верить в человеческую судьбу, пути Господни неисповедимы, будь они радостными или горестными.
Недавно в газете я прочитал письмо, которое аргентинскому президенту Карлосу Менему отправил его сын. Он осудил отца за то, что тот выгнал свою семью из президентского дворца, и обвинил его в недостатке мужества и развращенности властью.
Меня это очень обеспокоило. Я несколько раз перечитал твое предыдущее письмо и ощутил только гордость. Я лишь хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Надеюсь, ты понимаешь, что иногда семьям приходится на какое-то время расставаться. Такова жизнь.
Я хочу, чтобы ты был спокоен и понимал, что мы расстались не из-за той досадной ситуации, в которой оказались, а потому, что хоть мы и очень дружная семья, я, как отец, считаю необходимым отправить тебя учиться за границу, чтобы твое будущее было лучшим.
Представим, что мне пришлось многим пожертвовать. Представим, что пришлось продать наш дом, чтобы вы смогли поехать учиться за границу на несколько месяцев. Нам всем было бы очень грустно, если бы между нами приключилось то же, что вышло у президента Аргентины с его сыном.
Что может быть большей жертвой для меня, чем сносить ваше отсутствие?
Если ты будешь спокойным с мамой и сестрой, они тоже будут спокойны, а если ты будешь смеяться, то и они, и я будем смеяться. Наслаждайся этой поездкой. Не упускай возможности, учи языки, чтобы узнать что-то новое и познакомиться с другими культурами. Когда мне было тринадцать, как тебе сейчас, у меня не было ничего, но счастливее меня не было никого на свете.