Но будь осторожен: помни, что ты сейчас не в своей стране, и не делай ничего противозаконного или дурного. Не позволяй никому давать тебе плохие советы. Делай то, что подсказывает тебе совесть.
Помни, я всегда хотел быть не только твоим отцом, но и твоим лучшим другом.
Храбрый мужчина – это не тот, кто выпивает рюмку ликера на глазах своих друзей, а тот, кто не пьет.
Прости меня за все это философствование и такое длинное письмо. Сейчас суббота, и я хотел посвятить тебе побольше времени, словно ты сам пришел ко мне. Что касается меня, я в полном порядке. Много работаю, но все идет отлично.
Твоя мать, должно быть, сказала, что твоих мучителей разоблачили. Я этому безумно рад. Самых важных из них лишили должностей, и это тоже очень хорошо.
Я хочу, чтобы ты присылал мне побольше фотографий и больше рассказывал, чем занимаешься и как проводишь время.
Не теряй ни минуты. Наслаждайся жизнью, побольше гуляй, занимайся спортом. Если сумеешь увлечься спортом всерьез, сможешь стать счастливым где и когда пожелаешь. Я скоро напишу снова, и сам буду ждать от тебя весточку.
Очень, очень, очень сильно люблю тебя.
30 июня 1990 года.
Чемпионат мира закончился, и мы отправились во Франкфурт, чтобы встретиться с матерью, Мануэлой и еще несколькими родственниками. Ничем не выделяясь из толпы туристов, мы побывали еще в нескольких городах Европы, после чего вернулись в Лозанну. Там мы с матерью поступили в языковую школу, где собирались до конца года учить английский.
Мы посетили несколько первых занятий, когда пришло новое письмо от отца, датированное 17 июля, и в нем впервые за долгое время читался настоящий оптимизм в отношении наших дел и ситуации в стране:
Я решил сменить стратегию и закончить войну, когда к власти придет новое правительство. Победивший кандидат сказал, что не стремится продолжать экстрадиции и что применение этого закона зависит от ситуации с общественным порядком в стране. Значит, общественный порядок будет хорошо соблюдаться. Очень скоро выборы в Национальное учредительное собрание, и теперь, когда люди за это проголосовали, я уверен, что первой статьей Конституции, которую напишут новые депутаты, будет запрет о выдаче колумбийцев. А лучшая новость из всех заключается в том, что, как только это произойдет, все опасности минуют, и вы сможете вернуться домой.
И все же, несмотря на эти хорошие новости, 12 августа 1990 года – всего через пять дней после того, как Сесар Гавирия дал присягу в качестве президента, – полиция Медельина убила Густаво Гавирию, двоюродного брата отца, его верного друга с самого детства и напарника в преступлениях. По словам вдовы Густаво, шестеро полицейских ворвались в дом семьи Гавирия с намерением взять Густаво под стражу. Но он так вцепился в дверной косяк, что его не смогли оттащить и в конце концов просто застрелили. Она сказала, что Густаво был безоружен и даже успел позвонить в медельинскую службу экстренной помощи, уверенный, что его хотят убить.
Оставаясь в Швейцарии, в начале сентября мы узнали, что отец снова вернулся к практике похищения известных людей, на этот раз – стремясь надавить на новую, менее опытную администрацию президента Гавирии. Мы узнали, что группа наемников Пабло во главе с Команчем похитила множество журналистов: Диану Турбай (дочь бывшего президента Хулио Сесара Турбая и главного редактора журнала Hoy x Hoy), Азучену Лиэвано, Хуана Витту, Эро Бусса и операторов телепрограммы новостей Criptón Ричарда Бесерру и Орландо Асеведо. Хуана Гомеса Мартинеса, редактора газеты El Colombiano отец тоже приказал похитить, но с ним люди отца потерпели неудачу: журналист забаррикадировался в углу дома с револьвером, и вытащить его оттуда не смогли.
Диану Турбай и других заложников держали в поместье на окраине Копакабаны, и как только она узнала, что ее похищение организовал Пабло Эскобар, между ними началась переписка. Команч выступал посредником и почтальоном, и, по словам отца, несколько раз пообещал Диане, что при любом исходе сохранит ей жизнь.
Шантаж сработал, и 6 сентября президент Гавирия объявил о кардинальном изменении стратегии борьбы с наркоторговцами. Он издал Указ 2047, который обещал смягчить приговоры и не прибегать к экстрадиции, если преступник добровольно сдастся и признается. Отец изучил этот документ и попросил своих адвокатов, включая Сантьяго и Роберто Урибе, поговорить с правительством, так как Указ в его исходном варианте никоим образом не был ему выгоден, а значит, его нужно было изменить.
Продолжая развивать тактику запугивания, две недели спустя люди Пабло похитили Марину Монтойя и Франсиско Сантоса Кальдерона – главного редактора газеты El Tiempo.
Располагая теперь достаточным количеством заложников, чтобы вести переговоры с правительством, отец обратил свой взор на другой фронт войны. Некоторое время назад картель Кали предпринял несколько покушений на него, а в прошлом – две попытки похитить меня (они и стали причиной решения вывезти нас из страны).
Во вторник 25 сентября двадцать боевиков во главе с Тайсоном и Чопо атаковали усадьбу Вилья-де-Легуа на юге департамента Валье-дель-Каука, так как знали, что той ночью главы Кали собирались играть в футбол. В ожесточенной перестрелке наемники отца убили девятнадцать человек, включая четырнадцать игроков, и все же хозяину усадьбы, Пачо Эррере, и другим боссам удалось сбежать через окрестные тростниковые поля. Вернувшись в Медельин, Чопо показал отцу ежедневник Пачо, который тот оставил на футбольном поле. Пабло, прочитав его, расхохотался: судя по записям, его враг был чрезвычайно скуп. Он отмечал мизерные зарплаты своих сотрудников и отслеживал даже самые мелкие расходы.
За три года войны картелей люди отца уничтожили полсотни филиалов аптеки La Rebaja в Медельине, Перейре, Манисалесе, Кали и поселках помельче.
В ответ на неудачную вертолетную атаку (аппарат Родригеса упал на землю) в один из периодов, когда Пабло находился в Неаполитанской усадьбе, он, желая тоже сбросить на врагов бомбу, послал Отто в США учиться управлять вертолетами. Курс стоимостью двести семьдесят две тысячи долларов проводил недалеко от Майами бывший никарагуанский партизан.
Кроме того, отец нанял троих человек для анализа тысяч телефонных звонков между Медельином, Кали и Валье-дель-Каука. Гигантские списки ему предоставили работники местной телефонной компании, и нанятые люди, вооружившись линейкой, увеличительным стеклом и маркером, занялись перекрестной проверкой по этим спискам входящих звонков и телефонных номеров глав картеля Кали. Если что-то совпадало, немедленно следовал звонок отцу, а затем – облавы, засады и похищения. Та же участь ожидала любые автомобили с номерными знаками Кали, въезжающие в Медельин или другие регионы юго-западной Колумбии.
14 ноября мы получили от отца новое письмо; он уже не скрывал сомнений в возможности легального выхода из сложившейся ситуации. Нам следовало вспомнить, что война в Колумбии далека от завершения.
Когда вы все уехали, я был настроен очень оптимистично, потому что правительство связалось со мной, обещая небо и землю. Я послал делегата, который два или три часа разговаривал с президентом. Мне даже написала жена Гавирии. Но потом они начали нести всякую чушь, и уж точно я не мог смириться с тем, что они сделали с моим партнером [Густаво]. То, что с ним случилось, сильно повредило всему делу. Они полагали, что это прикончит меня, но теперь напуганы сами, а я знаю, что все будет хорошо.
Война с Кали заставила нас в начале декабря 1990 года покинуть Европу. Мы обнаружили, что нас повсюду преследовали двое мужчин, даже когда мы прошлись по нескольким супермаркетам в поисках плантанов. Я тут же сообщил об этом отцу, который приказал нам немедленно вернуться в Колумбию.
В условиях полной неопределенности мы добрались до тогдашнего убежища отца – большой квартиры на седьмом этаже здания на Авениде Ориенталь в Медельине, напротив клиники «Со́ма». Кроме нас там жили Толстяк с женой, Попай и Индианка – знойная брюнетка, которую нанял Чопо, чтобы та помогла ему с работой и парочкой других вещей.
Прятаться в этой квартире было чрезвычайно утомительно. Нельзя было даже смотреть в окна, шторы всегда были закрыты. Кабельного телевидения тоже не было. Оставались только настольные игры и книги. Из заключения в Швейцарии мы перебрались в еще большую изоляцию.
Пока мы там жили, отец поделился некоторыми подробностями того, как пытался убедить правительство смягчить его приговор и отклонить запросы об экстрадиции. Все же в его распоряжении был мощный механизм давления – заложники, среди которых теперь были не только Диана Турбай, Франсиско Сантос, Марина Монтойя, журналисты и операторы телепрограммы Criptón, но и Беатрис Вильямисар и Маруха Пачон де Вильямисар, свояченицы Луиса Карлоса Галана, которого несколькими неделями ранее похитила группа людей отца во главе с Затычкой.
К тому времени отец уже успел получить обещание от администрации изменить Указ 2047. Он и его адвокаты утверждали, что от экстрадиции следует отказаться, если виновная сторона просто предстанет перед судом. Несколькими неделями ранее они передали Министерству юстиции свою версию текста. Было понятно, что рекомендации Пабло дошли до президентского дворца, поскольку президент Гавирия сослался на них во время визита в Медельин в первую неделю декабря 1990 года: «Мы готовы изменить этот декрет – Указ 2047, потому что мы заинтересованы в установлении мира в стране. Мы заинтересованы в том, чтобы судьбу колумбийцев, совершивших преступления, решала наша система правосудия. В течение этой недели мы собираемся как можно более четко разъяснить эти вопросы и в конечном итоге внести несколько изменений в Указ».
Следующие несколько дней отец подолгу сидел и смотрел новости – в полдень, в семь и девять вечера и в полночь. Он сводил нас с ума, переключаясь с одного канала на другой, чтобы узнать, что говорят на каждом из них. Когда мы начали жаловаться, отец купил телевизор с экраном, разделенным пополам. Так он мог смотреть несколько каналов одновременно и включать звук для того, который был интереснее.