В тюрьме отец не носил оружия, – рядом с ним всегда был охранник, готовый в любой момент передать ему автомат или сотовый телефон. Эта непринужденная атмосфера, однако, испарилась в одно мгновение, когда СМИ сообщили, что картель Кали планирует сбросить бомбу на Ла-Катедраль.
Через несколько дней после этих публикаций я приехал в тюрьму, и она показалась мне совершенно заброшенной. Даже в главном зале не было никого, кроме пары испуганных охранников. «Где же все?» – успел подумать я, когда охранник подал мне знак следовать за ним по грязной тропинке к футбольному полю. Оттуда он указал на лес, где среди растительности можно было, постаравшись, разглядеть несколько хижин.
Я понял тогда, что отец и его люди решили перебраться в убежища, построенные прямо за забором по периметру тюрьмы. Но я никак не мог найти хижину отца, пока тот не вышел из чащи и не указал мне дорогу. Когда я спросил его, что происходит, он сказал, что решил эвакуировать главное здание, так как именно оно, скорее всего, подвергнется бомбардировке.
– Все проинструктированы, что любое летательное средство в небе – мишень, в которую мы стреляем без дополнительного приказа. Вход в это воздушное пространство запрещен. Посмотрим, смогу ли я тут установить зенитную артиллерию. Я решил поставить мою хижину в этой расселине, потому что ее не видно ни сверху, ни из леса. Даже ты не смог меня найти, значит, мне не о чем беспокоиться. Другое дело, что здесь вдвое холоднее, потому что там ниже бьет ледяной родник, и солнце никогда его не прогревает.
– Значит, здесь ты собираешься отбывать свой срок? В этом ужасном холоде?
– Это ненадолго. Я попросил твою мать дать задание ее архитектору, скоро он придумает для нас надежные противобомбардировочные конструкции. Будь добр, не возвращайся в то здание. Это слишком опасно.
Футуристические планы архитектора мне понравились. Каждое помещение яйцевидной формы защищали толстые слои стали и бетона, засыпанные сверху землей, чтобы их нельзя было ни увидеть с воздуха, ни обнаружить со спутника. Однако отец эту красоту отверг, считая, что деревянные хижины были достаточно незаметными… не говоря уже о том, что явно стоили дешевле. Несколько дней спустя он переехал в маленькую хижину, выстроенную в расщелине поудобнее и потеплее; впрочем, отыскать ее было так же трудно.
Одним из самых любимых развлечений в тюрьме были игры в бильярд или карты на деньги. В пятиминутном поединке заключенные могли поставить в так называемые худые времена тысячи полторы долларов, а в хорошие – пятнадцать и более. Отец часами играл с Серьгой, Отто, Команчем и Грязью, и считалось, что игроком он был весьма умеренным. Многие другие играли днями напролет и готовы были поставить до миллиона долларов. Попай, однако, никогда в это не ввязывался, поясняя, что не готов выбрасывать свои кровные заработанные деньги на азартные игры, и говоря, что лучше бы парни вместо долларов покупали золото и прятали в стенах: оно по крайней мере не разлагается от сырости.
Некоторое время спустя ряд СМИ внезапно опубликовали неподтвержденные заявления о том, что Кико Монкада и Фернандо Галеано были убиты в Ла-Катедраль. В наступившей панике отец запретил кому бы то ни было навещать тюрьму, в том числе и нам, своей семье. Там явно что-то происходило, и я позвонил ему спросить, почему мы не можем приехать. Однако внятного ответа я не получил, отец лишь заверил меня в том, что очень скоро все вернется на круги своя.
И сам Пабло, и его люди в целом не любили, когда им задавали слишком много вопросов, поэтому я решил, что давить не буду. Однако вскоре ответы на мои вопросы начали появляться сами. В газетах промелькнуло сообщение, что заключенные Ла-Катедраль отказали во въезде группе следователей, направленных прокуратурой для осмотра тюрьмы, чтобы подтвердить или опровергнуть слухи об исчезновении двух отцовских партнеров.
Всего за несколько дней до того, как СМИ заговорили о возможном убийстве Монкады, я шел с родителями по тюрьме, и в какой-то момент на лице отца промелькнула озорная улыбка – та самая, что всегда озаряла его лицо, когда все удачно складывалось с какой-нибудь «работенкой». В конце концов он не смог сдерживаться и сказал:
– Я очень счастлив, дорогие мои, у меня для вас правда очень хорошие новости. Я сегодня вернул Кико все, что был ему должен. Мы с ним заработали немного деньжат в Мексике, моя часть дохода – тридцать два миллиона долларов… за вычетом двадцати четырех, которые я ему должен, остается еще восемь!
Я помнил, как близки были отец и Монкада, и не мог поверить, что утверждения журналистов могут быть правдой. Я надеялся, что достаточно немного подождать, чтобы ситуация прояснилась.
Через пару дней отец снова разрешил впускать посетителей на территорию тюрьмы. Я прибыл в таверну довольно поздно и обнаружил там огромную очередь на грузовики. И хотя у меня и был приоритет, прождал я довольно долго. Между тем, Чопо и Тити́ пришли со мной повидаться:
– Как дела, Хуанчо, как жизнь? Все о’кей? – спросил Чопо.
– Все хорошо, дружище, ты как, как старушка? – ответил я.
– Все хорошо. Что думаешь по поводу госпереворота?
Вопрос прозвучал довольно нервно, но в этот момент меня позвали к грузовику, и я успел только махнуть рукой в знак того, что понятия не имею, о чем он. Но мне не нужно было много времени, чтобы связать «переворот» со слухами о Кико Монкаде и Фернандо Галеано. Мне показалось, я получил подтверждение того, что приказ убить их мог исходить от моего отца.
Все еще размышляя о вопросе Чопо, я был потрясен самой возможностью того, что Пабло мог оказаться столь ужасным другом. Он всегда говорил, как важна преданность, многие из его проблем были связаны с попытками помочь друзьям. Я ничего не мог сказать о Галеано, я никогда с ним не встречался и впервые услышал его имя, только когда появились слухи о его смерти.
КАК ТОЛЬКО У МЕНЯ ПОЯВИЛАСЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОГОВОРИТЬ С ОТЦОМ, Я СКАЗАЛ ЕМУ, ЧТО СИЛЬНО ПЕРЕЖИВАЛ, НЕ ПОНИМАЯ, ЧТО ПРОИСХОДИТ.
– Папа, в новостях и по городу говорят, что Кико убит. Это правда? Вы с ним были такими хорошими друзьями, что случилось?
– Сынок, я сейчас расскажу тебе, в чем дело, чтобы тебе не скормили никакой лжи. Мне сообщили, что картель Кали схватил Кико и Галеано, но после отпустил их в обмен на обещание не помогать мне, не финансировать войну против Кали и передавать им информацию обо мне. Сначала я не поверил, что это правда – ты сам знаешь, Кико был мне хорошим другом. Но потом я услышал запись, на которой наркоторговец из Кали отчитывал Монкаду за то, что он все еще давал мне деньги.
– Но что, в конечном счете, Кико тебе сделал? – спросил я, чувствуя, что отец готов рассказать подробнее.
– Ну, я заставил его подняться ко мне, чтобы показать все сведения, которые моя разведка собрала на картель Кали, и рассказать, что пара операций, нацеленных на Хильберто Родригеса и Пачо Эрреру, внезапно пошли наперекосяк – туда прибыла полиция и ребята из Кали, начавшие перестрелку с моими людьми. Когда это случилось впервые, я подумал, что это может быть совпадением, но после третьего решил все же разобраться. Я смог опознать того, кто снабжал картель Кали информацией. Я уверен, что он это сделал от страха, Кико никогда не был склонен к насилию. Но всем известно, что бывает с теми, кто так поступает со мной. Он был мне хорошим другом, и я сделал все, чтобы избежать такого исхода. Но вместо того, чтобы прийти ко мне и рассказать, что случилось, он вступил в союз с моими врагами не только на словах, но и на деле. И то же самое случилось с Галеано: я послал ему сообщение с просьбой о деньгах, на что он мне ответил, что разорился и больше ничего не может внести. А через несколько дней Тити́ нашел один из тайников Галеано и в нем примерно двадцать три миллиона долларов. Это все. Больше подробностей можешь даже не просить. Кико и Галеано меня подставили.
Я промолчал, а отец пошел на встречу со своими людьми. Внезапно он вернулся и предупредил меня:
– Осторожнее с Фиделем Кастаньо, если вдруг встретишь его. Я узнал, что он тоже работает на Кали, еще и распускает слухи, что я убиваю своих друзей, чтоб присвоить их деньги. Будь осторожен, сынок. Если вдруг встретишь его, следи в оба за ним и за его братцем.
Позже я узнал, что отец пытался навязать братьям Кастаньо ту же судьбу, что и Монкаде с Галеано. Он пригласил их обоих в Ла-Катедраль, но Фидель отнесся к приглашению с подозрением и заставил Карлоса остаться внизу в таверне. Больше они с отцом не встречались и не разговаривали, а со временем оба Кастаньо присоединились к Лос-Пепес – группе, которая в конце концов сломила моего отца.
Днем во вторник 21 июля 1992 года я с телохранителями, парой друзей и двоюродным братом Николасом – сыном дяди Роберто – играл в футбол в местечке, известном в семейном кругу под кодом «20», в верхней части Энвигадо. После матча Николас пригласил меня и одного нашего общего друга на барбекю в свой пентхаус в здании в четырех кварталах от торгового центра «Овьедо». Около шести часов вечера Роберто позвонил Николасу на мобильный. Голос дяди звучал встревоженно:
– Будь на связи. Рядом с Ла-Катедраль происходит что-то странное.
Следом на связь вышел мой отец:
– Грегори, здесь сегодня военные грузовики и солдат больше обычного. В небе кружат вертолеты. Что-то может случиться, но что – мы не знаем.
– Что мне сейчас делать, папа?
– Позвони Джованни, пусть он приедет к тебе на случай, если вдруг мне понадобится.
Неожиданный телефонный звонок очень нас обеспокоил. Особенно нервничал Николас, у которого сложилось впечатление, что отец с ним прощался. Пабло же казался довольно расслабленным, но этому нельзя было придавать большого значения: мы уже привыкли, что он всегда выглядел спокойным, даже в самые худшие моменты.
Через час Роберто снова позвонил. Я поднял трубку:
– Хуан Пабло, поезжай к моим детям, я хочу поговорить с ними. Кажется, нас пришли убить, и я хочу попрощаться.