– Дядя, передай трубку отцу. Что я должен сделать? Может, позвонить в полицию?
Пабло взял трубку и велел мне передать телефон Джованни, только что вошедшему в квартиру.
– Джованни, пошли парочку людей в Олайю и Рионегро, пусть проверят, есть ли в аэропортах американские самолеты. Подготовь там все. Если там стоит какой-нибудь подозрительный самолет, будьте готовы уничтожить его.
На Медельин начали опускаться ночные тени, а у нас все так же не было ни малейшего представления о том, что происходит. Однако вскоре снова позвонил Роберто, и после этого мы уже постоянно оставались с ним на связи.
Через короткие беседы дяди с Николасом мы узнали, что войско подошло к воротам Ла-Катедраль, но тюремная стража, состоявшая на самом деле из людей отца, отказала им во входе и направила на них оружие, так как они вторглись на территорию, подвластную Национальному надзору за тюрьмами, и нарушили официальные правительственные соглашения, в которых говорится, что военные могут находиться лишь за периметром Ла-Катедраль.
Вскоре после этого Роберто сказал, что ситуация усложняется, и они боятся, что может начаться перестрелка с солдатами. Пабло приказал подготовить все оружие и забаррикадироваться на стратегических позициях по всей тюрьме. К тому времени Джованни подтвердил, что ни один иностранный самолет сегодня не приземлялся в ближайших к нам аэропортах. Он также заверил отца, что несколько его людей остаются начеку, и с ними можно связаться по мобильному.
Пытаясь разрешить ситуацию, я решил разыграть одну из наших карт и попросил Джованни сопроводить меня в дом Хуана Гомеса Мартинеса, губернатора Антьокии, у которого могла быть информация о том, что происходит в Ла-Катедраль. Джованни согласился, и мы направились в Эль-Побладо, где жил политик. По дороге Джованни рассказал мне кое-что, чего я еще не знал: отец приказал своим людям похитить Гомеса Мартинеса, когда тот был редактором El Colombiano. Однако мужчина забаррикадировался в своем доме с револьвером 38-го калибра и сумел отбиться от двадцати посланных за ним человек.
Эта история не прибавила мне оптимизма, но Джованни решил, что мы могли бы получить аудиенцию у губернатора, представив охране прес-скарту одной из радиостанций Медельина. Идея сработала, и когда мы достигли резиденции губернатора, стоявшие на входе полицейские сразу же пропустили нас.
Мы несколько раз позвонили в дверь, и Гомес Мартинес открыл: полусонный, в халате, с растрепанными волосами. Первым заговорил Джованни:
– Губернатор, я журналист, и я здесь с Хуаном Пабло, сыном Пабло Эскобара, потому что в Ла-Катедраль происходит что-то странное.
– Да, губернатор, они там в тюрьме очень беспокоятся. Правительство обещало, что не будет перемещать заключенных.
Гомес Мартинес не смог скрыть того, насколько он удивлен и раздражен моим появлением у него на пороге, но все же велел нам подождать, пока он наведет справки. Губернатор закрыл дверь на двойной замок, но уже через десять минут появился снова и сказал, что позвонил в дом президента в Боготе, штаб Четвертой бригады в Медельине и нескольким генералам лично, но никто не дал ему никакой однозначной информации. Впрочем, один из генералов все же поделился не под запись, что цель операции заключалась в доставке моего отца в военную тюрьму для содержания под стражей.
В квартире Николаса нас ждали тревожные новости. Армия окружила Ла-Катедраль. Из Боготы прибыли заместитель министра юстиции Эдуардо Мендоса и директор Национального надзора за тюрьмами полковник Эрнандо Навас Рубио с приказом правительства о переводе Пабло в другую тюрьму.
Узнав причину происходящего, отец начал спорить с вице-министром и категорически отказался подчиняться. Ситуация обострилась, Мендосу и Наваса связали, а Отто, Ангелочек и Грязь направили на них оружие. Другими словами, чиновников взяли в заложники в Ла-Катедраль, которую армия угрожала взять штурмом. Пабло утверждал, что Мендоса и Навас выступали своего рода гарантами его жизни.
В это время в квартиру вошла Дора, жена дяди Роберто, которой удалось связаться с мужем по телефону. Они несколько минут разговаривали, горько плакали и прощались.
Один из людей, бывших тем вечером в Ла-Катедраль, позже сказал мне, что отец, заметив, как сильно нервничают охранники и заключенные, заверил их:
– Ребята, не переживайте пока. Вот когда увидите, как я завязываю кроссовки, тогда можете начинать беспокоиться.
Тогда им стало ясно, что Пабло планирует сбежать из Ла-Катедраль. Позже он сделал именно то, о чем сказал: уперся левой ногой в стену и завязал шнурки, а затем повторил то же самое с правой. К нам подтверждение того, что отец не собирается оставаться в тюрьме, пришло с новым звонком от него:
– Послушай, Грегори, ты помнишь домик Альваро?
– Конечно, папа.
– Ты точно никогда никого туда не водил?
– Пару раз приводил друзей, но уверен, что там можно спокойно укрыться.
– Тогда подготовь его.
Через несколько минут после звонка мы увидели, как внезапно Ла-Катедраль осталась без света. По инструкции отца, который только что вместе с другими беглецами достиг забора по периметру тюрьмы, охранник отключил освещение всего комплекса.
Как только все погрузилось во тьму, спутники Пабло проделали в кирпиче дыру и вылезли в нее. Пабло заготовил путь отхода еще на этапе строительства: на этом участке стены использовали очень слабый цементный раствор, и достаточно было пару раз ее пнуть, чтобы сломать.
Какое-то время у нас не было никаких вестей от беглецов, и мы с Николасом решили подождать их в доме Альваро. Но отец туда так и не приехал. Пока мы его ждали, он уже нежился в бассейне усадьбы Мемо Трино в Эль-Саладо – он и еще девятеро мужчин, сбежавших вместе с ним, включая дядю Роберто. Из Мемо Трино им были слышны взрывы и даже крики солдат, штурмовавших тюрьму в надежде захватить отца.
Только через двенадцать часов они поняли, что Пабло сбежал.
Весь год, который отец находился в Ла-Катедраль, мы проводили с ним каждые выходные.
Священник Рафаэль Гарсия Эррерос сыграл решающую роль в процессе привлечения моего отца к ответственности.
Пока отец находился в Ла-Катедраль, наша семейгая жизнь полностью восстановилась.
15Переживайте, когда я завяжу кроссовки
Внезапный звонок в дверь показался нам громче обычного: мы с матерью и Мануэлой от неожиданности подпрыгнули на стульях. К нам, очевидно, кто-то приехал, но, как ни странно, охранники по внутренней связи ничего не сообщили.
Я подбежал к металлической двери и убедился, что она закрыта на все замки.
– Кто там? – спросил я по интеркому, пытаясь хотя бы немного изменить голос.
– Это я-я-я, – ответил женский голос, звучавший откровенно фальшиво, но при этом все равно знакомо.
Оказалось, это был Попай, который приехал проводить нас в убежище отца. Мы ничего не слышали о нем с момента его побега из Ла-Катедраль. Мы упаковали чемоданы на несколько дней и, как обычно, взяли с собой домашнюю еду и десерты, которые мать в такого рода обстоятельствах готовила за считаные минуты.
– Это твоему отцу, – ответила она, когда я попытался напомнить, что мы торопимся и что вся эта еда не поместится в маленький «Рено 4», на котором приехал Попай.
Наконец мы отправились – мать на переднем сиденье, мы с Мануэлой на заднем, зажатые между чемоданами с вещами и контейнерами с едой, которые дребезжали каждый раз, когда машину подкидывало на ухабе – того и гляди разобьются.
Мы в очередной раз пустились в бега, и никто из нас еще не догадывался, что к нормальной жизни мы уже не вернемся. Сбежав из Ла-Катедраль, отец разрушил самый надежный способ восстановить свою жизнь, не говоря уже о наших, да и о прекращении его террористической кампании против страны речи тоже больше не шло.
Пока мы ехали к дому Альваро, где я тщетно прождал отца в ночь его побега, я спросил Попая, почему они связались с нами только через четыре дня, на что тот ответил, что Пабло решил дождаться, когда дядя Роберто найдет достаточно безопасное укрытие.
Изрядно попетляв по проселкам, чтобы избавиться от любого возможного преследования, мы добрались до нашего нового убежища. Едва завидев нас, отец выбежал навстречу и обнял Мануэлу, а меня приветствовал поцелуем в щеку. С трудом отпустив нас, он крепко обнял мать, и она тут же расплакалась. Попай, как всегда, попытался немного разрядить обстановку:
– Не волнуйтесь, сеньора, дон Опасность обещает, что с этой секунды никогда больше не станет причиной ваших слез!
Уплетая пищу, которую мы с таким трудом доставили, Пабло поведал нам о своем побеге и, как самый настоящий сексист, весьма раздраженно отозвался о версии событий, которую через СМИ распространяли военные: якобы отец сбежал, переодевшись женщиной! Затем он попросил Попая позвонить на радио RCN, рассчитывая через директора станции, Хуана Госсейна[92], связаться с правительством.
Было одиннадцать ночи, но уже через несколько минут Пабло болтал по телефону с Госсейном, которого случайно застал во время встречи с коллегами Марией Исабель Руэда, директором телевизионной программы новостей QAP, и Энрике Сантосом Кальдероном, соредактором газеты El Tiempo. Опираясь локтями на бильярдный стол, отец поздоровался и объявил, что желает уточнить информацию, предоставленную армией касательно его побега из Ла-Катедраль. В частности, он имеет в виду слова офицеров Четвертой бригады о том, что он бежал из тюрьмы переодетым женщиной.
Выслушав его, все три журналиста начали задавать отцу вопросы, пытаясь выяснить, готов ли он вступить в новые переговоры с правительством и генеральным прокурором, чтобы снова сдаться. Отец ответил утвердительно, но сообщил, что у него есть несколько условий: гарантии того, что его не переведут в другую тюрьму, того, что он будет отбывать срок в пределах Антьокии, и самое важное – полное отстранение полиции от его дела от первого до последнего дня.