Журналисты спросили отца, могут ли они донести его опасения до сведения правительства, и он согласился. До 4 часов утра они несколько раз выходили на связь, но окончательного ответа от властей так и не получили, как и в последующие несколько месяцев.
Мы с отцом часто не спали допоздна и ложились уже часов в шесть утра. Он прожил так большую часть своей жизни, поскольку ранним утром полиция реже всего проводила рейды. В одну из таких ночей мы любовались видом на Медельин из дома Альваро, и я услышал, как отец сказал Попаю, что если ему и дальше придется скрываться, нас ждут трудные времена. В прошлом они несколько раз надолго уходили в подполье, но теперь все было иначе.
Отец планировал держать Попая при себе, но выражение лица мужчины ясно говорило о том, что ему не нравится идея снова оказаться взаперти. Он покраснел и быстро выпалил:
– Босс, мне очень неприятно это говорить, но я не выдержу еще одного заточения. Вы знаете, что в таких условиях я начинаю сходить с ума. Я не смогу остаться с вами.
Он смотрел в пол, избегая проницательного взгляда отца. Пабло молчал.
– Х-ха-а… не убивайте меня, босс… – продолжил бледный от страха Попай с дрожью в голосе. Его ноги дергались, будто он вот-вот бросится бежать.
– Нет-нет! Расслабься, парень, я понимаю. Сидеть в клетке тяжело. Вы уже прошли через это однажды. У меня нет выбора, так что мне-то придется сделать это снова. А ты просто потерпи еще несколько деньков, чтобы я все устроил, нашел кого-то другого для охраны, сменил укрытие и машину. И можешь уходить, никаких проблем.
– Хорошо, босс! Можете на меня рассчитывать! Спасибо! Я хочу ненадолго уехать из страны, у меня и документы сделаны, подождать, пока все уляжется, а потом вернусь и буду снова к вашим услугам, босс. Для чего бы то ни было.
Отец кивнул и, не сказав больше ни слова, отправился поговорить с матерью. Через несколько минут я его догнал.
– Эй, пап, что за чушь говорил Попай? Тебе не кажется, что это неправильно? То, что он бросил тебя вот так?
– Успокойся, сынок, все в порядке. Нам стоит хорошо с ним обращаться, чтоб он был счастлив, когда уедет отсюда. Если его не пристрелят на улице, оглянуться не успеешь, как он сам сдастся властям.
На место Попая отец выбрал Ангелочка. Пока мы скрывались в доме Альваро, «Поисковый блок» – новое полицейское подразделение, созданное совсем недавно ради задержания Пабло и его сообщников, – выполнил тысячи рейдов по всему Медельину. Конечно, они искали и работавших на отца мужчин, перебегавших от укрытия к укрытию. Шли дни, и многие из них поняли, что единственное безопасное место – это тюрьма.
И вот, как и предсказывал мой отец, началось всеобщее помешательство. Первыми сдались Попай и Отто. Затем так же поступил и дядя Роберто, заручившись, однако, согласием брата. Охота после этого, разумеется, стала только активнее, и за октябрь-ноябрь отец потерял еще двоих – Тайона и Голубя. СМИ даже начали высказывать осторожные предположения, что у Пабло никого не осталось, но они ошибались: его по-прежнему окружали десятки мужчин, готовых на все ради пачки наличных. Очень скоро в этом пришлось убедиться всем.
1 декабря 1992 года мы тихо праздновали сорок третий день рождения отца – за семейным ужином, с тортом, свечами и разговорами. Но за праздничным столом не ощущалось и следа атмосферы прошлых лет. Не было больше ни охранных групп, ни караванов машин, ни десятков вооруженных людей, даже семья на этот раз не вся была в сборе.
И, пусть убежище и было безопасным, мы все равно считали необходимым мониторить периметр. Каждые четыре часа Альваро, Ангелочек, отец и я посменно занимались этим.
3 декабря возле стадиона «Атанасио Хирардо» взорвался заминированный автомобиль, убив нескольких полицейских в патрульной машине. Отец был по-прежнему убежден, что насилие заставит правительство пойти на уступки, которых он требовал уже некоторое время; очевидно, эта уверенность руководила им, когда война набирала обороты.
В течение следующих нескольких недель в Медельине взорвалась еще дюжина машин, а «План “Пистолет”», направленный против полиции, за два месяца привел к гибели около шестидесяти агентов.
В такой атмосфере, день ото дня все более напряженной и мрачной, 7 декабря мы отметили «День маленьких свечек» – праздник в честь Непорочного зачатия. В нашей семье его праздновали всегда, сколько я себя помню. Той ночью мы вчетвером собрались на заднем дворе дома с единственными пятью свечами, что нам удалось найти. Ангелочек решил остаться в своей комнате, хотя моя мать и пригласила его присоединиться, так что место охранника занял Альваро. Мануэла в это время играла во внутреннем дворике.
Когда мы стояли вокруг небольшой статуи Богородицы под провисающими бельевыми веревками, мама начала молиться вслух. Мы с отцом, склонив головы, последовали ее примеру. Потом мы зажгли пять свечей: одну для Богородицы и четыре для каждого члена семьи.
Я заметил, что, пока мы это делали, отец молчал со странным выражением лица, словно разрываясь между верой и сомнениями. Его молчание не было чем-то необычным, сколько я его помнил, – он всегда боролся со своими религиозными убеждениями. Я лишь однажды спросил его, верит ли он в Бога.
– Бог – это что-то очень личное, для каждого свое, – очень быстро ответил он.
Бабушка Эрмильда как-то рассказала мне, что, когда отец был маленьким, он заползал под одеяло, чтобы помолиться, потому что ему не нравилось, когда на него в это время смотрят. Тогда я осознал, что каждый раз, когда я стягивал с него одеяло, чтобы разбудить, и заставал его с открытыми глазами и скрещенными на груди руками, он молился.
Из-за нашей изоляции и слухов о том, что на семью матери могут напасть, отец предложил нам на время расстаться. Неохотно согласившись, мы с матерью и Мануэлой вернулись в здание «Альтос», отец же отправился в новое убежище, не сообщив нам, где оно.
– Скажи своим братьям и сестрам сменить адрес или уехать из страны. Тут для них с каждым днем будет все опаснее и опаснее, – наставлял Пабло, прощаясь с матерью.
И он снова оказался прав. Ночью 18 декабря, когда мы с семьей Энао праздновали канун Адвента в общем холле здания «Альтос», внезапно появился один из телохранителей и сообщил, что прибыли агенты «Поискового блока». Я попытался уйти за дом, откуда тропинка вела к соседнему гаражу, помня, что в этом гараже всегда стоит наготове машина. Но едва начав эту попытку бежать, я буквально лбом уперся в несколько винтовок.
Празднование прекратилось. Часть мужчин, женщин и детей – всего около тридцати человек – отвели в сторону и разделили на группы. После тщательного обыска нас попросили предъявить документы, и я решил представиться.
– Меня зовут Хуан Пабло Эскобар Энао. Мне пятнадцать лет, мой отец – Пабло Эскобар. Я живу в этом доме, и мои документы сейчас наверху, в моей комнате.
Агент мгновенно вызвал своего командира, полковника полиции. Полковник же отвел меня в сторону, махнул двум своим людям и сказал:
– Если он двинется или даже моргнет – стреляйте.
Затем, связавшись по рации со школой Карлоса Ольгуина, центром операции «Поискового блока», он объявил, что меня заберут для допроса.
К счастью, среди наших гостей были жена и один из сыновей Альваро Вильегаса Морено, бывшего губернатора Антьокии, который также жил в этом здании. Узнав о происходящем, он спустился вниз в пижаме и тапочках, чтобы поговорить с полковником и убедиться, что рейд проводится в соответствии с законом. К моменту, когда он пришел, более сотни элегантных гостей уже два часа стояли под бдительными взглядами агентов «Поискового блока», не смея лишний раз двинуться.
Присутствие политика успокоило взрослых, возмущавшихся обращением с детьми и требовавших, чтобы им хотя бы разрешили поесть. Полиция согласилась, но мужчинам не позволили ничего. Я оказался с мужчинами, хоть мне и было всего пятнадцать.
– Скоро заявятся друзьяшки, с которыми ты тусовался пару дней назад, – сказал офицер.
Я не ответил, поскольку понятия не имел, о чем он говорил.
– За мной! – крикнул он.
– Куда вы меня ведете, полковник?
– Никаких вопросов. Марш за мной, или я потащу тебя. Давай, шагай.
Один из офицеров, державших меня на прицеле, ткнул мне оружием в живот, как бы намекая на то, чтобы я начал двигаться. Я никогда не забуду, с каким страданием на меня смотрели мать и ее родственники, задаваясь вопросом, что за судьба меня ждет.
Когда мы вышли в фойе, шедший впереди полковник приказал мне остановиться. Помещение вдруг заполнили люди в капюшонах, и все как один нацелили на меня винтовки. Я был уверен, что меня собирались расстрелять.
– Два шага вперед. Повернись направо. Теперь налево. Теперь повернись спиной. Назови свое полное имя. Говори! – приказала одна из фигур в капюшоне – невысокий мужчина с хриплым голосом.[93]
Потом меня оттолкнули в сторону, и тот же человек задал тот же вопрос каждому мужчине, присутствовавшему на вечеринке. Из женщин такому обращению подвергли только мою мать и Мануэлу.
Через несколько минут полковник приказал отвезти меня в школу «Карлос Ольгуин». Я спросил, за что меня арестовывают, если ничего противозаконного не нашли. Все, что он ответил, – что «Поисковый блок» устроит «вечериночку» с «сынком Пабло».
Когда в три часа ночи меня вывели к машине, к дому наконец прибыл представитель прокуратуры. Он сказал офицерам, что они не могли арестовать несовершеннолетнего, и потребовал снять с меня наручники. Я понимал, насколько мне повезло, что он появился. После долгого спора между прокурором и руководителем полицейской операции агенты «Поискового блока» покинули здание. Было семь утра 19 декабря. Полиция уехала, но мы с матерью и Мануэлой все еще были в ужасе. Мы действительно стали главной мишенью врагов отца.
Три дня спустя, 21 декабря, нас навестил один из отцовских телохранителей и поделился ошеломляющей новостью: Пабло лично участвовал в нескольких операциях. Он ставил себе две цели: продемонстрировать всем, что он не сломлен, и вдохновить людей, которые все еще оставались частью его военной машины.