х. Извини, но ты сам себе такую девушку выбрал, которая в твоем вкусе. Все претензии к себе, а не к ней!
— Точно какой-то чат есть!
— Ага, думаю в мессенджерах нельзя добавить столько участников, сколько у тебя бывших, — не упускает случая поддеть.
— Вот же язва!
— Опять же претензии только к себе, Златогорский! Я себя люблю и принимаю такой, какая есть!
Еще немного болтаем с девушкой. Мы встречались недолго и чисто потому, что все нас видели парой. Друзья детства, как и наши мамы. Но у этих отношений не было будущего. Мы слишком свободные и уверенные в своих мыслях, чтобы впустить в свой мир мысли другого человека. К тому же мы оба трудоголики. Встречи приходилось в наши графики вписывать.
Отправив девушку спать, возвращаюсь в кабинет семейного доктора, которому должен задать несколько вопросов.
— Изучили? — уточняю у него.
— В общих чертах, — хмыкает. — Здесь правда лучше донор. Девочка мала еще. Пожить ей нужно.
— Вот насчет донора, — опускаюсь перед ним. — Может ли нам помочь Виктория Андреевна Федорова?
— Что?! — поднимает на меня изумленный взгляд. — Откуда ты о ней знаешь? Это защищенная информация, Никита.
Защищенная от обычных пациентов, но не от врачей и их дочерей…
И мне еще попадет от Лены за то, что раскрыл эту информацию.
Но он точно не уволит дочь за то, что та сказала, кому пересадили почку моей мамы. Скажу, что пытал ее. Возьму вину на себя, но сейчас не до формальностей. На кону здоровье моей дочери.
— Так вышло, что я знаю о ней, — уверенно смотрю ему в глаза, готовый к любому исходу.
Да и плевать, знаю я или нет. Что это вообще меняет?!
Я счастлив от того, что даже после ее смерти часть моей мамы ходит по свету и помогает миру. Виктория Андреевна воспитатель в доме малютки. Милая и приятная женщина, жизнь которой сумели сохранить.
— Никит, прошу тебя, — тяжело дыша спрашивает Иосиф Григорьевич. — Скажи мне, что не общался с ней. Молю!
— Общался, — не скрываю.
— Она знает?
— Нет, — качаю головой. — Она думает, что я просто добрый человек и друг для нее, который помогает ее дому малютки. Мы только в пределах ее работы контактируем. Не более.
— Хоть здесь слава богу! — недовольно вздыхает, смерив меня осуждающим взглядом. — И зачем все это?
— В этой женщине живет часть моей матери, — хмыкаю. — Ее почки. Я хочу с ней общаться. Я же не требую от нее ничего! Просто видеть, что с ней все хорошо!
— Господи, Никита!
— Она может помочь моей дочери? — повторяю вопрос, заданный чуть ранее.
— Нет, — строго поджимает он губы. — Не может. Есть куча противопоказаний для донорства. И одно из них — ее болезнь. Нужны иные варианты.
Надежда умирает медленно. Я так надеялся на этот шаг, а оно… Черт! Черт! Черт!
— Отправьте это в базы тогда, — произношу, чувствуя такую боль, которую испытывал, лишь когда родители погибли. — В золотые базы.
— Отправлю, — кивает он и тянется рукой к моей. — Только это может не потребоваться. Я сейчас жду подтверждения из клиники. Сверю все, и с вероятностью в девяносто процентов у нас есть донорские клетки.
— Что?! Откуда?!
— Помнишь отдельный пункт в завещании твоей матери? — напоминает он.
— Медицинская ячейка! — вспоминаю как сам пункт, так и список того, что в нем.
О господи!
Моя мама была параноиком.
Но в этот раз она может спасти жизнь моей дочери.
В той ячейке кровь, которую у нее взяли при рождении из пуповины. Яйцеклетки. И куча других жидкостей, которые могут выдержать длительную заморозку.
— Да, — доктор дарит мне улыбку. — Сейчас мне пришлют все необходимое, и мы с тобой будем знать ответ. Пока ждем, Никита! Ребята должны поднять базы и переслать мне все.
— Если подходит, какие наши следующие шаги? — спрашиваю, взяв себя в руки.
— Транспортировка клеток в клинику. Лучше будет к девочке, чем перевозить ее сюда.
— Как скажете.
— Нужно арендовать вертолет для транспортировки. Потом дать сигнал клинике готовить девочку к операции. Большую часть я возьму на себя. С тебя лишь транспортировка и места в салоне для моих сопровождающих.
— А если не подходит? — не исключаю и такой вариант.
— Золотые базы.
— Время поиска?
— Там быстрее все находится, чем в обычных базах, — разводит он руками. — Сутки или около полутора. Плюс транспортировка. Но может повезти, и донор из Питера будет. А может не повезти, и донор окажется из Австралии. Ты ведь сам понимаешь, как все устроено в этих золотых базах.
— Понял, а…
— Иди пока отдохни, — не дает договорить. — Лена подготовит тебе комнату. Ближе к шести только получим ответ. Не раньше.
— Да не могу я спать! — восклицаю недовольно.
— Тебе это нужно, — понимающе хмыкает. — Ты же хочешь быть в клинике собранным, когда девочке будут проводить операцию?
— Понял, — согласно киваю. — Иду!
По итогу комнату мне показывает Иосиф Григорьевич, так и не сумев разбудить дочь. После мужчина приносит стакан с успокоительными каплями, которые я узнаю по запаху, но все равно их выпиваю. Не помешает. Чувствую, что нервы на пределе.
Когда я думал, что мы помогаем подруге Рады, а не моей дочери было как-то проще.
— Спишь, чертила? — звучит из трубки голос друга.
— Нет, Тимур, — отвечаю Лапину сонным голосом.
— Короче, узнали мои ребята про твою мадам, — хмыкает он. — Скинул тебе их документ на почту.
— Сам смотрел?
— Зачем мне смотреть на твою девушку? — фыркает он. — Потом просто познакомишь. Люблю людей сам узнавать, а не этим отчетам верить. Это чисто так, для дорисовки картинки. Сам пейзаж лучше самому рисовать.
— Твои ребята ночью работали?
— Ну так ты просил, — хмыкает Лапин, явно гордясь своими ребятами, которые оперативно его просьбу выполнили. — К тому же они час назад прислали. Я только проснулся пару минут назад. Сообщение увидел, сразу тебе скинул.
— Спасибо, Тимур. Ты настоящий друг. Ты даже не представляешь, что у меня сейчас творится.
— Чего там у тебя? — вздыхает он. И я рассказываю ему все. От и до.
— Мда… — единственное, что он произносит. — Слов нет, Никит. Сочувствую.
— Все нормально будет, — непонятно, кого успокаиваю. — Решим проблему.
— Ты там это… если помощь нужна, пиши, — отзывается он, но ничего иного я от него и не ожидал. Хороший парниша. — Помогу, чем смогу. Но это ужасно. Здоровья дочери. Навещу вас в любом случае.
— Ага, — бросаю. — Ладно, Тимур, я немного вздремну. В сон что-то клонит.
— Спи, чертяка, — бросает он, хохотнув. — Слушай, может, мне сейчас в клинику подъехать? Может, помощь какая-то нужна уже? Хоть чем-то помочь же могу. Ты там в Москве, а твои здесь одни. Представлюсь им, спрошу, что надо.
— Да как хочешь, — хмыкаю. — Адрес скину.
— Ну я тогда поеду, — решительно заявляет он. — На письма рабочие отвечу и поеду. Фруктов им куплю. Подарков от тебя всяких малой. Поддержу твоих, пока вы там ищете донора.
— Спасибо!
— Не за что, чертила! Для этого и нужны друзья.
Это да… Кроме Лапина у меня друзей особо и не осталось. А с Тимуром мы еще в школе учились. Тогда не особо друзьями были, скорее приятелями. Но со временем поняли, что одни мысли и принципы нами движут. Сблизились, и хоть нас после разделили города, все равно остались верными друзьями.
Отключаю звонок и опускаюсь на кровать.
Открываю досье на Раду и глазами прохожусь по буквам, даже не читая. Дохожу до загранпаспорта Евгении Солнцевой и не могу сдержать умиления.
Беззубая улыбка, пухлые щечки и белоснежная кожа. Куколка. Моя дочь… Здесь ей несколько месяцев, а ведь сейчас уже два года.
Наверное, иначе выглядит.
Хочу ее увидеть.
— Да, хочу!
Получаю от доктора папку с документами Жени и отдаю ее водителю Златогорского, который тут же ее сканирует и отправляет кому-то.
Я же возвращаюсь в палату. Благо еще одна сестра приехала поддержать нас, и я смогла оставить дочь на нее, пока с доктором говорила и Златогорским, и после, когда документы водителю передавала.
— Ну как там? — Лея, моя двоюродная сестра, встает с кровати и подходит ко мне. — Женька спит. Я уложила.
— Ее отец узнал о дочери и сказал, что поможет, — рассказываю, потому что с того момента еще в палату не возвращалась.
— Ты прости, что я так поздно приехала поддержать, — искренне извиняется. — Родители только сегодня рассказали о вашем недуге. Мы в санаторий с мальчиками ездили и только вернулись. Родители как сообщили, я сразу к тебе.
— Ничего страшного, — глажу ее по плечу. — Спасибо, что вообще приехала. Помогла Даше справиться. Ты же видела, на какой панике она.
— Я знаю, что такое, когда ребенок серьезно болен, Рад, — сочувственно оглядывает меня. — Я понимаю, как это сложно. Мне очень жаль, что тебе тоже приходится пройти через это.
— Кто-то из знакомых серьезно болен или болел? — спрашиваю, даже не догадываясь, что следующие ее слова меня шокируют.
— Мой сын, — вздыхает она. — Но нам в год поставили одну из разновидностей анемии. Раньше, чем у вас диагностировали, поэтому, можно сказать, больше повезло.
— Да ладно?! — не могу поверить своим ушам. Слезы скатываются по щекам. Я ведь видела ее старшего сына! И даже не скажешь, что этот милый джентльмен болен.
— Уже все хорошо, Рада! Не плачь.
— И как вы вылечились?
— Ну, у нас таких проблем с резусом не было, — произносит, и я даже завидую ей. — Поэтому все легче решилось. Но проблемы с подбором донора тоже были.
— А почему никто не знал о вашей болезни? Я вообще и подумать не могла!
— Нет, многие знали. Но я просто говорила, что анемия, — признается она. — Никто не придавал особо этому значения. К тому же мы здоровы чуть меньше года, но по санаториям ездим часто, как видишь. Папа отправляет насильно, — жалуется она.
— Лея, мне очень жаль, что я не…
— Ничего страшного! — восклицает она. — К тому же ты тогда была беременна. Носила ужасно. Тебе могли тупо не сказать, чтобы не волновать!