— Почему тебя не убили?
Вера посмотрела на меня округлив глаза, так, словно впервые увидела.
— Вы у меня спрашиваете? — крикнула она срываясь на фальцет. — Вы у меня спрашиваете? Я должна знать ответ на этот вопрос? Я медсестра, я уколы делаю и клизмы ставлю! Я даже дорогу только на зелёный перехожу! Я не знаю, я не хочу знать, это ваши враги, ваши, не мои!
Зарыдала, закрыв лицо руками. Пёсик сначала зарычал под стулом, затем заскулил тонко. Надо бы её обнять, но успокаивать баб я никогда не умел. Да и даже трогать её кажется неправильным, это когда в крапиве мокрой лежали правильно было, к месту…
— Не рыдай, — то-ли попросил, то-ли приказал я.
Она и правда, всхлипнула ещё раз, напоследок, и заткнулась.
— Охрану тебе дам, вывезем из страны, пока не успокоится. Я решу вопрос и вернёшься.
— У меня работа и институт…
— Точно дура, — удостоверился я.
Она вскочила со стула на ноги, чуть не наступив на хвост своей же собаке. Встала напротив меня. Я сижу, и мы —лицо в лицо. На щеках блестят дорожки слез, ресницы слиплись стрелками. Воробей мокрый.
— Может и дура, — сказала она. — Хотя скорее всего так и есть, раз вас в свой погреб потащила. Но я вас спасла. Вы мне должны свою жизнь.
— И что ты предлагаешь?
— Никуда не поеду. Я никому кроме вас не доверяю, да вы и сами никому не верите. Останусь с вами, и пока вы решаете вопрос, тут буду жить.
Уселась обратно на табурет и шумно охлебнула свой кофе.
Глава 19. Вера
Сколько раз я фантазировала о том, что Андрюшка появится в моей жизни. Что приёмные родители скажут, что у него есть сестра, а может он и сам помнит — ему пять лет было. И что попросит мои данные. Мы увидимся…
У меня, кроме Тотошки, вообще никого не было. И иногда засыпая, вспоминала, каким Андрюшка был сладким и хоть вой. Снова хотела его обнимать, вдыхать ни с чем не сравнимый, невинный детский запах. А у меня просто отобрали брата. А ведь я бы смогла, справилась бы. На пособия бы выживали. Устроилась бы на подработку, ушла бы из школы после девятого класса, я бы вытянула, но государство не дало мне шанса, наши жизни просто развели в стороны.
И когда я увидела его фотографию, поняла — все сделаю, что скажут. Они нашли моё слабое место, мою ахиллесову пяту. Теперь они могут вить из меня верёвки.
Дав мне инструкции, Виктор просто вытолкнул меня из машины.
— Мои люди с тобой свяжутся. Иди с богом, дитя моё, да пребудет с тобой сила.
Я думала, мы договорились. Хоть как-то. Я совсем не ожидала того, что увижу дома. Дверь открыла, новую, навороченную, и колени подкосились. Первое, что увидела — битую посуду и перевернутый кухонный стол. В квартиру бросилась, кусок стекла впился через тонкую подошву изношенных кед. Я испугалась за свою собаку.
— Тотошка! — крикнула я.
Он не отозвался. Я уже успела представить себе маленькое беззащитное тельце, без признаков жизни, просто безжалостно раздавленное, когда услышала тихий скулеж. Тотошка прятался под креслом. Его лапка висела. Я заревела, но главное, живой. Что-то в рюкзак напихала, даже не глядя, просто знала — сюда в ближайшее время не вернусь. Тотошку в переноску, идти на поводке он бы не смог. И тогда уже увидела записку. Я поняла, что имел ввиду Виктор - он знал, что за себя я не очень боюсь. Я боялась за своего брата, который всегда для меня маленьким будет.
Меня трясло. И охранник в клубе был другой, просто меня прогнал. И тогда я села на бордюр и сидела, пока Ахмед не вышел, ему наверное сказали, что там сумасшедшая ждёт… Я уже знала, что жизни Тотошки ничего не угрожает, гипс только поносим, и уходить никуда не собиралась, мне казалось, Виктор может стоять за любым углом, а вот сюда, к клубу, который имеет отношение к Дежневу, не сунется.
И вот теперь я здесь. В святая святых. В его квартире. После его офиса, в котором он свои бандитские дела творил, я ожидала и в квартире вопиющей роскоши. Бархатных и шелковых стен, мрамора, тяжёлых столов из дорогого дерева. Но нет. Его квартира была холостяцкой, это явно читалось. И хорошо, о наличии женщины, тем более жены, когда сюда перлась, я даже не подумала, а ведь так могло бы быть.
И здесь не было грязно, нет. Даже слишком чисто, наверняка трудится домработница. Просто — не уютно. Большие светлые помещения, лишённые и капли уюта. Никто не думал о том, чтобы привнести в эти комнаты жизнь.
Дежнев на несколько минут вышел и я огляделась на кухне. Кухня была такой, что в неё влезла бы вся моя квартира. Большие двустворчатые двери были приоткрыты и вели в столовую - я мельком увидела там стол персон на двенадцать минимум. И пусть здесь не было уютно, но эта кухня была шикарнее даже того, что я видела в роликах про ремонты крутых квартир в интернете. Я не любила готовить, пусть и умела. А здесь — хотелось. И думаю, никто здесь особо не готовил, а сколько офигенный техники, мать моя! Кухня настолько поразила моё воображение, что я даже немного отошла от шока прошедшего дня.
— Ты сама виновата, — сказал Дежнев возвращаясь. — Тебе не стоило возвращаться с деньгами.
— Я знаю, — согласилась я.
— Я пытался тебя уберечь. Сделать так, чтобы тебя со мной ничего не связывало.
Он смотрел на меня, как на дитя. А мне — двадцать семь лет. Да, я прилежная студентка, я не пью и не курю, у меня даже молодого человека нет, но жизнь показала мне многое. Она не была лёгкой, господь свидетель. Я далеко не так наивна, как может показаться.
— Но я не убереглась, — пожала плечами я. — Я не намерена отсюда выходить. Внешний мир меня пугает, там ходят маньяки, которые опасны для молодых дам с собачками.
Теперь он смотрел на меня так, словно подозревал. Или даже знал, в чем дело.
— Я могу дать тебе охрану.
— Я никому не доверяю, — а потом посмотрела прямо в его глаза. — А вам доверяю. Мы с вами вашей кровью повязаны. Мои руки касались ваших внутренностей, а это сближает.
Лицо Дежнева скривила брезгливая гримасса. Я видела, как он не хочет меня здесь оставлять. Он живёт по принципу максимального комфорта. Здесь — его берлога. Я сомневаюсь, что он таскает сюда баб, скорее поверю, что их привозят в тот роскошный кабинет под землёй. Здесь он прячется от всего мира, если тот ему надоест. И меньше всего ему тут нужна была явно чокнутая девица с раненой собакой.
В нем явно сражались доводы за и против. Любви к комфорту и одиночеству противостояла совесть. Я спасла его жизнь и он это прекрасно понимал. И я хотела сказать — не верь мне, я тебя предам. Я здесь, потому, что меня заставили. Но у них был Андрей и я просто молча ждала, когда он примет решение.
— Оставайся, — наконец сказал он. — Пошли за мной.
Я пошла за ним по широкому коридору, Тотошка на трех лапах за мной, он боялся один оставаться. Собачьи коготки цокали по дорогому паркету и я немного жалела Дежнева, которому терпеть нас бог знает, сколько времени.
— Эта комната будет твоей, — открыл дверь Дежнев. — Ванная у тебя своя. Чистое белье в прачечной, сейчас покажу, заправь сама. Ужина нет, можешь организовать сама. В квартире есть тренажёрный зал и кинотеатр, которым никто не пользовался, юзай на здоровье, только мне не мешай. И пусть собака не лает.
— Если бы не моя собака, вы бы умерли в малине, — напомнила я, и Дежнев снова сморщился.
Прачечная тоже была огромной. Несколько стиральных машин, сушильная машинка, рядами полочки с полезной ерундой. Широкие шкафы, в которых в индивидуальных пакетах чистое постельное белье. Я застелила постель, рухнула на неё сверху, чувствуя, насколько податлив и комфортен матрас подо мной, и подумала — если бы не Андрюшка, все это можно было бы счесть замечательным приключением.
Глава 20. Михаил
Снился мне тёмный погреб Веры. Промозгло, через одеяло всеми позвонками чувствую холодную неровность пола. Вера склоняется, свет фонарика и керосинки золотит её волосы. А лица я не вижу, и так увидеть его хочется… а потом она уходит, остаются только сырость, темнота, обжигающая боль ран. Там наверху мои враги ждут, когда я издохну, а ещё — собака. Собака лает.
Я даже не сразу понял, что она в реальности лает. Темно, только от окна мутный ночной свет луны. Подумал ещё — какой, к черту, лай? Я за столько миллионов купил эту квартиру, не должно быть ничего слышно. Но было. Вскоре стало понятно почему — пёсик сидел прямо перед моей дверью. Я встал, открыл, он ощерил на меня зубы ещё и злобно зарычал.
— Ты не обнаглел ли? —ласково спросил я. — Сейчас за шкирку возьму и в окошко брошу, а тут столько лететь, что по дороге обгадиться успеешь.
Пёс мне не поверил — тявкнул угрожающе и на трех лапах захромал в сторону комнаты Веры. Та спала с приоткрытой дверью и включённым ночником. Одеялом не накрылась, обняла, охватила ногами. Попку видно, только отнюдь не голую, в розовых шортиках с картинками. Прищурился — поросятки. В моем доме баба спит, у неё ранена собака, а на заднице розовые поросята.
— Детский сад, — буркнул я.
Пёс снова на меня тявкнул, я осторожно, чтобы остальные лапы не доломать, ногой запихнул его внутрь комнаты и дверь закрыл. Пусть своей хозяйке спать не даёт, я в их разборки встревать не намерен. Уснул, и все равно мне ночью мерещился цокот трех лап по коридорам.
Проснулся слишком поздно — солнце уже стояло, шторы не закрыты, светит с такой силой, словно не конец августа, а разгар июля, и самые жаркие дни ещё впереди. Неторопясь принял душ, побрился. Веру я выкинул из головы, словно её и не было, в коридор вышел и обомлел — едой пахло. Пахло едой у меня дома.
Тут надо сказать, что домработница у меня была. Три раза в неделю приходила, вылизывала все до блеска и благополучно исчезала. Здесь никто не готовил, возможно — никогда. Я ел в своём ресторане, если нужно было, оттуда же доставляли. Домработница ставила в холодильник что-то, что я мог бы сожрать если бы приспичило, например йогурт, потом это же выкидывала. А теперь пахло чем-то таким, из детства прямиком. Напрягся и вспомнил — ваниль. Бабушка пекла пироги сладкие и булочки с ванилью. Завитушки сахарные — вспомнил, как они хрустят на зубах и рот наполнился слюной.