.
Через несколько минут я уже одевался. Позвонил, чтобы готовили машину, спустился.
— Мало людей для выезда, — предупредил Архип. — Мы не планировали.
— Две машины возьмём, — оборвал я. — Там парни её караулят. Быстро съездим.
Я понимал, что не для того берегся, увеличив штат охраны, чтобы так глупо подставляться, но упрямство было сильнее. Устал бояться. Зачем, чего ради? Хотелось жить обычной, не зависящей от охраны жизнью. Да, но для этого лет двадцать назад стоило повернуть другим путем. Сейчас поздно.
— Давайте мы сами её привезём, — не унимался Архип.
— Перепугаете только, — отмахнулся я. — Ей и так досталось в последнее время.
Я не мог усидеть дома. Меня толкало в мокрую ночь, что бы она мне ни готовила. Однако Архип настоял на своём, и уже когда ехали, на выезде в городе нам на хвост села ещё одна машина — из бункера ребят дёрнули. Ветер бросал в окна дождь, а у меня умиротворенное состояние, словно все делаю, как и должно — правильно.
И когда увидел её лицо зареванное, со слипшимися от слез стрелочками ресницы, внутри что-то затрепетало. Да, все правильно делал. Слишком скучной и равномерной была моя жизнь. Так — иначе. И поцелуи глубоки, и объятия сладкие, и Вера не просто в глаза смотрит, а заглядывает в самую душу. Холодно было в этой избушке, но только до тех пор, пока ледяная ладошка Веры не коснулась моей груди.
Кровать допотопных времен скрипела так оглушительно, что оставалось надеяться лишь на то, что соседи, в силу возраста, имеют проблемы со слухом. А потом лежали в обнимку, Вера норовила прикрыться одеялом, мою покрытую испариной кожу холодил воздух.
— Печка дурная, — прячась где-то у меня под подбородком объяснила Вера. — И дрова сырые.
— А почему именно сюда поехала?
— Одной побыть хотелось…
Я встал, накинул рубашку, ибо и правда холодно и пошёл к печке. Дрова валялись рядом с ней неопрятной кучей. С одной стороны к печке жался бедный пёс.
— Ща все сделаю.
— Ты же бандит, — недоверчиво протянула Вера. — Может ну её, печку эту?
— В первую очередь я мужчина, — ответил я. — Поверь мне, если бы на земле ещё водились мамонты, я бы непременно его добыл. Я добыл бы всех мамонтов этого мира.
— И тогда они снова бы вымерли, — печально заключила Вера.
Закидал дрова в печь. Ошибка Веры заключалась в том, что она не умела их складывать. Пихала побольше, плотно, в итоге сырые дрова не получали достаточно воздуха и сами себе мешали гореть. Чиркнул спичкой, скомкав газетный лист, и через несколько минут огонь занялся, а сытая печь утробно загудела.
— Афигеть, — покачала головой Вера. — Картошку с грибами хочешь?
В комнате зимой наверняка прохладно, а вот кухню печь прогрела достаточно быстро. Мерзли ноги, на Вере были колючие шерстяные носки и длинная растянутая футболка. Я искренне ею любовался. Уютный был вечер, домашний. Грибов было всего несколько штук, Вера смеясь рассказала, что все грибы, ею собранные, были ядовитыми. А эти нет, соседке она верит наслово, та в этих краях всю жизнь прожила.
Грибы терпко пахли свежестью и дождём. Кромсала их Вера как попадя, я отобрал нож и ещё раз продемонстрировал свои навыки. Наверное, Вере не верилось, что я не всегда был богатым и жил в роскоши. А были времена, когда одну жареную картошку да пустые макароны ел. К счастью, все это было давно, а если напрячься, можно даже вообразить что это вовсе неправда.
Под ногами мерно и жалобно скрипели половицы. Там, под этим старым ковром, скрывается путь в подземелье, которое спасло мне жизнь. Подумал об этом и словно наяву вспомнил вкус того вишнёвого компота в банке, что внизу пил. Ностальгии эти воспоминания не вызывали, и желания наведаться в погреб тоже.
— Черт, — выругалась Вера, выронив кружку мокрыми руками.
Она упала, расколовшись на несколько частей, залаял из комнаты испуганный пёс с нелепым именем. Она бывала удивительно неуклюжей, девушка, что спасла мне жизнь, а потом просто залезла в неё с головой. Я смел осколки и подумал вдруг, а что если не просто купить остров, а взять и построить там роддом? Наверняка на островах есть какие нибудь туземцы или аборигены, и наверняка они рожают. Отгрохаю роддом по последнему слову техники, и будут несчастные жители третьего мира рожать в тех же условиях, что и голливудские звезды. А чего нет? Вера была бы счастлива, возясь с орущими младенцами, пёс бы носился по острову, распугивая местную живность своим лаем… Утопия. Но думать об этом было сладко. Даже слишком.
— Жрать подано, — объявила Вера, вырывая меня из нелепых и неуместных фантазий.
Картошка была хрустящей, грибы сочными, поданы они были на разноцветных тарелках разного размера, а моя вилка была заметно гнутой. Я покрутил её рассматривая на свет.
— Я ей летом банку с огурцами открыть пыталась, - улыбнулась Вера. И по-домашнему, по-родному совсем добавила, — ешь, остынет же.
Жаль, что нельзя было сохранить этот вечер навечно. Завернуть в хрустящую бумажную обёртку, убрать на антресоли, и доставать, когда от безнадёжности жить расхочется.
— Вкусно? — спросила Вера.
— Вкусно, — ответил я с набитым ртом. — Очень.
Пёс с деловитым и сосредоточенным видом обгрызал кость. Словно настоящая собака, только очень уменьшенная. Ну, и с бантиком. Нужно было возвращаться в город, приезжать сюда за Верой было безумием. И Веру забрать — грибы и дома можно жарить. У меня дома. В окно бросило пригоршню дождевых капель, затем раздался скрип ступеней на веранде, стук в дверь. Я натянул штаны и пошёл открывать. Пол холодил босые ступни, в открытую дверь ворвался холодный ветер.
— Спутниковый звонит, — объяснил мне один из телохранителей.
Обычная связь здесь не ловила. Я протянул руку. Мой собеседник сказал только несколько слов, но они сразу изменили все.
— Михаил, — перекрикивая помехи и сторонний шум кричали на той стороне. — Малого на Алтае нет! Ни там, ни дома, нигде!
Я повернулся к Вере и покачал головой, найдя в себе силы даже на то, чтобы улыбнуться.
Глава 38. Вера
Я по глазам его поняла. Один короткий в несколько секунд звонок решил все. Он знает все. У меня ноги ватными стали вдруг, хочу шаг сделать и не могу. Протянула руки, словно умоляя.
Они не говорили даже ни о чем со своим телохранителем, действовали молча и слаженно. Дежнев шагнул вглубь комнаты, засунул босые, без носков ноги в ботинки, сдернул пальто с вешалки на стене. Щёлкнул выключатель оставляя нас в темноте, только из комнаты свет струился да из-за печной заслонки.
— Миш… — растерянно выдохнула я.
Первый раз так назвала. Мысленно не раз прикидывала, как произношу его имя. Миша, Мишка, Мишенька даже. Да только боязно было и неправильно словно. Как грозный и молчаливый Дежнев мог быть Мишенькой? А теперь ближе стал и роднее даже, да только поздно.
Но меня словно не было. Меня просто не замечали.
— Засаду организовать они не могли, — тихо говорил телохранитель. — Наши ребята здесь сутки здесь провели, все проверили, чисто было.
— Значит сейчас её готовят, — спокойно ответил Дежнев. — Пошли. Чёртова деревня…
— А она?
Жёлтый, тёплый такой, словно в издевку, печной свет от живого огня падал прямо на лицо Дежневу. И я видела, как он на меня смотрит. В его взгляде брезгливость. Возможно даже отвращение. Ещё недавно он смеялся моим неуклюжим шуткам, а теперь ему противно на меня смотреть. Я думала раньше, что я просто выше всех этих человеческих привязанностей, ни один мужчина не вызывал у меня желания ему принадлежать. А теперь все бы отдала только бы вернуть тёплый взгляд Дежнева, а не этот…
— А она пусть остаётся.
Они вышли в ночь тихо. Теперь не скрипнула ни дверь, ни единая предательская пословица. Тёмная дождливая ночь сразу укрыла, спрятала их. И от меня спрятала. Я поняла, что он уходит. Уже ушёл. А мне жизненно необходимо ему все объяснить. Сказать, что не могла иначе. Что Андрюшка, которого я только маленьким и помню, единственное, что у меня в этой жизни есть. И не мой он уже давно, но в сердце моём навсегда останется, пусть даже не помнит меня. Что мамы у меня никогда не было. Что бабушка рано состарилась в хлопотах о нас. Тотошку я люблю, но он собака. Не человек. Андрюшка это все, а они его забрали. Я бы все сделала, только он счастлив был… И что спала я с Дежневым не только ради брата. Я бы вновь и вновь делала это, до конца дней своих. Да что там, я бы столько этих дней отдала только бы просыпаться в кольце тёплых мужских рук. Его рук.
Я выбежала на улицу босая. Дождь, земля мокрая и холодная. Крикнуть хочется, но в каком бы я отчаянии не была, я помню, что темнота может прятать не только Дежнева. А ещё тех, кто должен был прийти за ним, наверняка уже пришёл и ждёт своего часа, высматривая, что происходит за окнами, завешенными узорчатыми пыльными занавесками.
Я бегу молча. Даже не вникая особо, куда. Казалось, сердце само приведёт. Оно привело в крапиву. Мокрая она не сильно жглась, но все равно колола, забросала пригоршнями холодной воды. Я попыталась найти глазами единственный на нашей улице фонарь, чтобы сориентироваться, куда бежать, но он не горел. Назло мне, а может чья-то заботливая рука специально его погасила…
Я выбралась из крапивы и выбежала на просторное картофельное поле. Сюда Дежнев не пойдёт, открытое пространство, его массивную фигуру оно будет прятать куда как менее охотно, чем щуплую меня. Куда он пойдёт? Что будет делать, как предугадать?
Где-то в стороне раздался гром. Осенняя гроза дело редкое, я замерла, ожидая, что мне показалось, но небо порезала молния, на мгновение осветив и струи дождя и пустое, совершенно без ничего картофельное, брошенное хозяевами несколько лет как, поле. Кроме меня на нем никого не было, я повернула в другую сторону.
Я совершенно не понимала, сколько времени прошло, возможно — всего пару минут. Дождь припустил ещё сильнее, он не позволил бы ничего разглядеть и при более удачном освещении. Я вновь остановилась пытаясь понять, куда идти и как быть. Снова прогремел гром. И мне понадобилось несколько секунд чтобы понять — это не гром. Стреляли сзади, у меня дома. Следом раздался оглушительный Тотошкин лай.