Он теперь готовил ей ужин.
(Sergio Santini – Feeling)
Если бы кто-то предложил ей прожить этот день заново, она не стала бы ничего в нём менять. Да, что-то было сделано зря, в итоге она и робот прошли по грани. Но её голова… Она стала воспринимать мир иначе, по-новому. И этому не поспособствовала бы компания Виктории или очередная бутылка вина.
Только сейчас Хелена проверила телефон, который автоматически прихватила с тумбы.
– Он удалил чат, знаешь?
– Мудак.
Короткий, лаконичный ответ.
Наверное, должно быть грустно, должны были роиться сомнения в своей привлекательности, правильности поведения, но Хелена вдруг поняла, что не ощущает по поводу Микаэля ровным счётом ничего. Даже сожаления. Его не было в этом дне, где столько всего случилось, где она неожиданно для себя стала чуть более свободной, цельной и собранной.
– Что ты готовишь?
– Рис с мясом. Надеюсь, тебе понравится.
– Спасибо, что заботишься об этом.
Аш Три улыбнулся.
Он ей нравился. Как робот, как человек, как друг, как тот, кто постоянно был рядом. С ним она, кажется, пережила куда больше приключений за это короткое время, чем за всю предыдущую жизнь. Нет, с Тори бы она не отправилась прыгать, Тори бы не убедила служащего на входе в магазине военных товаров, в том, что они «свои».
Странно тепло ей сейчас было смотреть на Эйдана. С ним было светло, спокойно. Он проявлял больше заботы, чем кто-либо другой, и Хелена не воспринимала это, как сервис, оказанный за деньги, просто не выходило.
К тому же ей помнилось кое-что ещё.
Она собиралась этим вечером позволить себе новый опыт.
Потому хорошо, что она начала воспринимать его не просто другом, но кем-то близким. Закралась крамольная мысль – а можно ли влюбиться в машину? Это сдвиг по фазе? Есть ли разница между тем, кто собран из плоти и крови и из металла и сервоприводов? И те и другие – существа. Творения.
Она оправдывает собственную нелогичность, глупость?
– Ты умеешь любить?
Она задала ему этот вопрос тогда, когда Аш Три перемешивал пластиковой лопаткой рис.
– Умею.
Он ответил без пауз. И она почему-то не стала уточнять, заданная ли это алгоритмами любовь или же почти «человеческая»? Не важно. Ей хватило «умею».
– Ты уже любил кого-то?
– Не думаю. Но я могу.
Можно ли себя осуждать, если с ним просто тепло?
– Ты не пожалел, что я купила тебя?
– Почему я должен об этом жалеть?
У него были иногда зеленоватые глаза, иногда больше с синим отливом. И он всегда – ВСЕГДА – ощущался ей настоящим. С того первого взгляда, который она бросила на него в магазине.
– Потому что я взбалмошная, истеричная…
– Ты просто девочка.
– Неустойчивая психикой…
– Девочка.
– Эмоционально нестабильная.
– Ты просто…
– Девочка? Этим словом можно оправдать дебилизм и неадекватность?
– У тебя нет неадекватности. Просто широкий спектр чувств.
Его глаза смеялись, хотя лицо оставалась спокойный. Изумительно пахло; удачно подходили мясу специи.
– Там у тебя компьютер пищал. Наверное, получил сообщение.
– Да… Надо проверить, поработать. Сколько до готовности риса?
– Примерно полчаса.
– Я как раз успею.
У Аш Три были идеально чистые штанины, а ведь она помнила, как они запылились от долгого лазания в кустах.
– Ты успел почистить брюки?
Наверное, это неважно.
– Я всё успел.
Прозвучало удивительно глубоко и серьёзно.
Хелена долго смотрела в мужское лицо, а после неожиданно для себя попросила:
– Выкрути человечность на максимум.
Приподнялась широкая бровь. И вот теперь ухмылка прорисовалась очевидным образом.
– А, что, если я тогда обнаглею?
Она не стала спрашивать, в каком смысле, но стало смешно. И совсем чуть-чуть, как в школьные годы, затопило смущение. Пусть Эйдан о нём не знает, пусть что-то останется для него тайной.
– Повози, как ужин будет готов.
– Конечно.
Ей работалось удивительно легко. Ум ясный, светлый.
Плыли перед глазами цифры и буквы, ткались в новое зашифрованное полотно. И ловился кайф, как когда-то в институте, когда Хелена только осознавала, что видит невидимое, что умеет находить красоту в математических проводках. Формулы создают условия, условия складываются при изменённых значениях в новые результаты. Мир числовой магии…
А еще вспоминались ярко-желтые цветы. Из очень-очень далекого солнечного, как этот, дня. Помнились трещины на асфальте – то был стадион. Старое покрытие, изжившее себя. Желтые цветы росли буйными пучками из-под старых остовов, предназначенных для сидений, которые уже убрали.
Почему раньше она не вспоминала этот хороший день? Почему он хранился где-то столь глубоко, что ни раз не всплывал на поверхность? Мать тогда позволила себя уговорить, купила Хелене воздушного змея, но никак не могла совладать с верёвками – последние путались нещадно. Змей-уточка нырял, как будто тонул; мать ворчала, дочь смеялась. Ведь день был хорошим, не важно, как летит игрушка, важно, что воздух тёплый, что цветы яркие… Мама – она не умела замечать хороших вещей. А Хелена, которой, кажется, было семь, умела.
После ей купили мороженое – один шарик ярко розового цвета. Это было уже на соседней улице, где стоял лоток продавца. Как жаль, что показалось, что по ноге кто-то ползёт, что Хелена обернулась, наклонила рожок… Шарик тогда шлепнулся об асфальт, сделался клубничной кляксой.
Наверное, ожидалась буря в материнском настроении, шторм, шквалистые порывы. Злые слова, упрёки, срывающийся с языка яд.
Но каким-то образом тучу пронесло мимо.
Мать просто вздохнула, просто пожала плечами и сказала: «Бывает».
Одно слово.
Но в нём было так много.
В нём была судьба, которая вдруг повернулась хорошей, а не плохой стороной. Простота, жизненность.
И даже не обидно, что мороженое тогда Хелена так и не попробовала.
Сколько прошло десять-двадцать минут?
Профессор был прав, наверное, она гений, раз так красиво сложила и упаковала послание в новую форму. Почти без усилий, на лету.
Жаль, что мать кремировали, что некуда прийти. Нет места, где можно присесть, мысленно сказать что-то важное, главное.
Но ведь всё равно можно подойти, чтобы обняли.
И Хелена позволила себе это сейчас, пусть в прошлом, пусть семилетней. Она прижалась лбом к животу матери, к животу, которая та всегда считала уродливым, где свисал «валик», от которого не удавалось избавиться с помощью спорта и упражнений.
Прижалась. И ощутила, как по волосам погладила теплая рука.
Сидела так долго, и просидела бы еще дольше, если бы не голос Аш Три с кухни.
– Ужин готов!
– Иду!
Ей в голосе слышались собственные непролитые слёзы.
Прыжок случился не зря. Да, сложный день, но он что-то изменил.
Глава 15
Ллен
(Kelly Sweet – Je T’aime)
Она ела с удовольствием, забравшись с ногами на стул, параллельно просматривала в новостной ленте мемы, зачитывала ему шутки.
А Ллен тонул в странном, несвойственном ему спокойствии.
Хелена лучилась умиротворением, расслабившись после сложного дня. Она была собой, а он любовался её глазами, кожей, цветом волос, естественностью. Не наигранностью, не попытками быть кем-то другим, произвести на него впечатление.
Он в своей жизни соблазнил достаточно женщин. Потому что задания, потому что так было нужно, потому что хотел. Потому что влекла внешность, требовалась разрядка, на спор. Он был обычным, здоровым мужчиной, но никогда, вовлекаясь в короткие романы, он не проваливался в человека, в его энергию. Зачем?
А тут наблюдал за взаимной синхронизацией внутренних потоков и удивлялся тому, как мирно они дополняют друг друга. Он уйдёт однажды… Ведь придёт когда-нибудь второе сообщение, после третье. И пора будет возвращаться.
Она останется тут.
Возможно, на Каазу станет мирно – сразу или нет, – Хелена будет жить здесь, он в Нордейле. Эта мысль рождала диссонанс, какофонию там, где уже царила удивительно гармоничная мелодия, идеальная.
Эйдан видел женщин более ярких, броских, эффектных, но ни одна не вызывала в нём желание задержать взгляд, смотреть внутрь. Смотреть не по причине, но потому что ему было приятно, ему нравилось. Хелена излучала неброскую, но очевидную внутреннюю красоту, как будто светилась.
Почему ему хорошо?
Она зачитывала новости вперемешку с шутками, улыбалась, один раз даже подавилась – он ворчливо попросил, чтобы она была внимательнее с едой.
«Конечно» – она кивнула легко. Он воспринимался ей, как естественное продолжение её пространства, нужное, принятое целиком и полностью.
Может, этот день повлиял на него тоже?
– Можно спросить тебя? – в какой-то момент он отвлёк Хелену от телефона. – Если бы сейчас стало мирно, если бы закончилась война…
– И что?
– Чем бы ты хотела заняться? Что попробовать?
Сотовый лёг на стол; она напоминала ему гибкую лань с этими подтянутыми коленями.
– Я? Очень многое… Наверное, занялась бы каким-то творчеством – никогда не было для этого ни времени, ни возможности. Изучала бы дальше точные науки. Очень бы хотела объездить множество мест, которые не видела. Спорт… Возможно, экстремальный. Сегодня я впервые подумала о том, что он был бы мне интересен. Не знаю точно, какой именно.
Логично. Ведь ей понравился прыжок.
Ллен думал о том, что девчонка, сидящая перед ним, еще даже не начала раскрывать свой потенциал радости, который, вероятно, огромен. Какой она станет, если полностью доверится этому миру, впустит в душу счастливую волну?
Прекрасной.
Но ведь и уже…
Впервые шевельнулась крамольная мысль вспомнить «папу-Дрейка» – он не мог знать. Или мог?
– А какого мужчину ты хотела бы видеть рядом с собой?
Ответ прозвучал сразу.
– Такого, как ты.
– Как я?
Её глаза смеялись.