Вероятно, темп всё же ускорился, уже неясно, потому что голова плыла – просто что-то вновь происходило правильно. Аш Три не стал ощущаться менее напористым, наоборот, его энергия проникала внутрь, заполоняла всё. Она просила, мягко приказывала «всё отдать», отдаться, расслабить любое сопротивление – у Хелены ранее этого никогда не выходило сделать. А тут… Она ощущала главенство мужчины, его заботу, его желание полного слияния, и окончательно сдвинулся с орбиты разум. Кто-то из прежнего опыта часто менял позы, акты казались механическими, похожими больше на съемки порнографического ролика. А сейчас одной-единственной позы было достаточно, чтобы стало ясно – она опять встала на светящуюся линию. Быть не может… Слишком правильный размер, состояние, атмосфера. Когда ей прикусили шею, когда довольно жёстко и так сладко взяли за волосы, стало ясно – она не удержится во второй раз, она снова сдастся.
Эйдан брал. По-настоящему. Он делал так, что она теряла ориентиры, переставала чувствовать что-то одно, но погружалась в мерцающую возбуждением негу, пока не ощутила, что встала на рельсы, ведущие к разрядке. Неужели слишком давно не имела секса, чтобы реагировать сейчас, как нимфоманка? Всегда хотела, чтобы получалось с партнёром «терять голову», и вот голова потерялась. Осталось одно сплошное «да». И это «да» стало в итоге более сильными, жесткими толчками, это «да» принимало и отдавало, оно уже неслось в бассейн с эйфорией, чтобы нырнуть в него с размаху.
Второй оргазм потряс не только тело, но и разум – невозможно так быстро возбуждаться после одного финала, а тут уже другой.
Значит… возможно.
А дальше провал логики, только космос. Парение в невесомости бытия, тихом успокоении. Эйдан, улегшись рядом, положил Хелену себе на плечо, гладил её волосы, гладил лицо. Ей не хотелось иного – только так, так и до бесконечности. Она ощущала себя правильной и красивой, нужной, целой, очень спокойной, отдавшей всё, но наполненной до пределов.
Он утопил её в нежности – этот человек. И не воспринимался больше роботом никак, никогда.
Больше она эту тему в голове не поднимет – кто он. Она просто будет любить его, а он её. Долго, очень долго, вечность.
Именно так она погружалась в сон, лежа на чужом плече, в темной комнате без окон, с чуть приоткрытой в коридор дверью. Наверное, это было эгоистично – не думать о том, нужен ли финал «роботам», и есть ли у них от не свершившейся разрядки дискомфорт. Потому что комфорт был всюду – снаружи, внутри. И было море ласковости, когда знаешь – тебя любят.
Ллен
(FAVIA – Another Light)
Хелена дышала на его плече мирно, спала. Несмотря на полную тьму, Ллену почему-то представлялось, что над ними двумя звёздное небо – мерцают далёкие жемчужины созвездий. Дует тёплый ветерок, пахнет травой, скошенным сеном, и впереди целая жизнь, заполненная счастливыми моментами. Интересно, ей понравится его машина?
Он начал планировать совместное будущее с женщиной?
Эта мысль не тяготила, скорее, удивляла. Эйдан всегда наблюдал за остепеняющимися друзьями с усмешкой, с долей мягкой белой зависти, но себя в союзе никогда не представлял, сам не знал, почему.
А теперь мысли грозили увести далеко, туда, где все было пропитано хрупкими и ценными искорками нежных чувств. Как это происходит в жизни, почему? Встречаешь кого-то, и он кажется тебе поначалу обычным. А после начинают двигаться навстречу спавшие до того пласты внимания, и то, что всегда молчало, вдруг говорит – хочу. Хочу её себе. Не желаю быть врозь, потому что верю, что вдвоём мы проживём больше счастья, чем я позволю себе в одиночестве.
Наверное, он уснул бы с этими мыслями, и утром был бы солнечный свет. Завтрак, обмен новостями, мыслями, зачитывание шуток, тайное любование друг другом.
Но раздался из кабинета сигнал от компьютера.
Сигнал принятого сообщения.
(Biometrix – 28 Days Later)
Прежде чем отправится в другую комнату, Ллен убедился – Хелена спит. Её сон крепок и безмятежен, тело уставшее, пробуждения не будет.
Он просто проверит. Наверное, пришло опять не то…
Отправился, как был, голым, только натянул трусы; свет включать не стал.
Их было два. Письма для шифровки.
Второе.
И третье.
Они пришли оба сразу, одно за другим, и Эйдан, сконцентрировавшись для работы, сделавшись жёстким, понял – он выиграл джекпот. Это последний его день в качестве робота, это завершение миссии. Отлично, всё вышло просто отлично, сообщения пришли ночью, можно поработать над ними тихо, без шума. После удалить из отправленных и дать себе время поразмыслить о том, как и каким образом правильно уходить с Каазу. С ней? Без неё?
Подумает позже.
Первое, что вызвало раздражение, мысли путались. Для того чтобы вытащить из памяти подменные файлы, пришлось напрячься. Чёрт, он сильно расслабился, сменил волну, «размяк». Жёстко фыркнул от мысли «Соберись, тряпка!», сконцентрировал внимание, мысленно достал нужный Дрейков текст и принялся печатать.
По-хорошему, нужно было включить свет, бесила незнакомая раскладка чужой клавиатуры, некоторые символы приходилось подолгу искать. И то, что могло занять полторы минуты максимум, уже растягивалось почти в пять. Ладно, суетиться не нужно. Одна строчка, вторая, осталась третья…
Он нажал кнопку «отправить» вспотевшим от усилий.
Теперь третье.
Стоило открыть письмо, как – чёрт бы подрал эту незнакомую страну – за окном послышался шум. Сначала далёкий, затем всё ближе. Едва ощутимо завибрировал пол, и Эйдан напрягся серьёзнее. Где-то взрывы? Землетрясение? Ракеты? Происходящее стало ясным через какое-то время – в неизвестном направлении перебрасывались отряды повстанцев. По улице, рокоча гулкими моторами, на медленной скорости шла бронетехника, крытые грузовики, оснащённые пулемётами джипы, два танка. Шагали люди в форме, говорили мало. Слушали приказы тех, кто шёл впереди. У всех автоматы, рюкзаки за спиной.
Ситуация однозначно накалялась; гусеницы навсегда портили асфальтовое покрытие, но это, видимо, уже никого не заботило. Значит, начало боевых действий всё ближе.
Он вернулся к компьютеру, чтобы его случайно не высветило жадным и шальным лучом чужого военного фонаря. Принялся вновь искать нужные буквы, упарился уже на первых двух словах…
– Что ты… делаешь? – именно её голос он не ожидал услышать, потому что вниманием был снаружи, следил за отсутствием опасности извне. А опасность поджидала изнутри. – Помогаешь… мне?
Пол дрожал, конечно… Звуки… А Ллен не наложил дополнительное условие «непробуждения» на мозг Хелены. Символ совершенной ошибки теперь мигал в его голове провалом.
– Ты… – Она подошла совсем близко, читала то, что было на экране, – пишешь другое! Ты…
И паника в её глазах. Понимание того, что Эйдан делает нечто такое, что может спровоцировать войну. Растерянность, и через секунду – бешенство, ярость.
– Отойди от моего компа!
Ему пришлось это сделать. Перехватить её попытки отодрать себя от клавиатуры, обездвижить, связать поясом для халата. Какая глупость – пояс! Его бы не хватило для удержания находящегося в ярости объекта, но Ллен нажал точку на её шее вдоль позвоночника. Одновременно с этим дал импульс – «ослабить, обездвижить мышцы конечностей на семьдесят процентов». Рот он заклеил куском скотча.
Плохо. Вот теперь всё выворачивалось плохо, но миссия в приоритете, она должна быть завершена.
Хелену он оставил сидеть на стуле, и девчонка была похожа на кусок стёкшего желе с безумным взглядом. Взглядом полным дикого бешенства и беспомощности. Ещё эта техника за окном, марширующие отряды – как неудачно всё сложилось, когда он полагался на спокойное течение времени под покровом тьмы. Конечно, он услышал бы шаги, дыхание, уловил бы приближение чужой ауры, если бы не ждал чьей-нибудь шальной пули или гранаты в форточку, которую сразу не прикрыл.
Эйдан вернулся к клавиатуре – нужно завершить начатое.
Сзади даже не мычали – вероятно, шок.
Он печатал, печатал, печатал…
Когда закончил, когда отправил третью шифровку, понял, что на улице снова тихо. Куда бы ни направлялись отряды, они миновали дом и ушли далеко вперёд.
Он знал, что когда-то его задача подойдет к концу. Каждая миссия имела начало, середину и завершение. Он только не думал, что завершение будет таким…
Он в трусах. Жёсткий, сосредоточенный, волевой.
И она на стуле, наспех смотанная, как подарочный куль, который и дарить-то не хотели. С разбитым, уничтоженным взглядом, неспособная нормально поднять ни руку, ни ногу. Понимающая, что привела-таки в дом шпиона, позволила ему перехватить контроль, подвела, возможно, систему безопасности, стала триггером к началу боевых действий. Это тяжкая ноша, это невидимая ракета в грудь, в голову, в сердце.
Он мог просто уйти. Провернуть кольцо, вообще ничего не объяснять, но так нечестно, она перестала быть ему чужой. Уже ясно, что в текущих обстоятельствах спокойный разговор не сложится. Если ей разлепить скотч, будет не коммуникация, а глухой, полный боли и отчаяния крик. Слепой ор обезумевшей серены…
Крах в самом конце, когда ничто не предвещало беды.
Если бы он просто принудительно заставил её крепко спать. Если бы… Но начали брать верх чувства, хотелось по-честному, бережно. Дурак. В итоге он не провалил миссию, но нехотя ударил по ним обоим.
И не мог, не должен был теперь бессловесно уйти. Объяснять будет в одностороннем порядке, ей придется просто слушать.
Ллен откатил от компьютера кресло, сел в него напротив Хелены, подался вперед.
И долго молчал.
– Ты всё верно поняла, да. Я – шпион. Но всё не так, как тебе пока кажется.
На него смотрели с болью и ненавистью. Создатель свидетель, он так не хотел. Сложно было говорить, слова не шли наружу, они все покажутся ей ненастоящими, пафосными, смешными, абсурдными. На её месте он воспринял бы всё точно так же. Когда герои фильма в критический момент пытаются объясниться, каждое слово выглядят фарсом, спектаклем, где провал заранее предусмотрен.