У Зарецкого темнеет лицо. Понятия не имею, почему он так шизанулся именно на Ирине. Но вижу, что его кроет ничуть не слабее, чем меня.
Вот только что мне в честь этого, подарить ему мою Ирину? А пососать ему не завернуть на дорожку?
— Ты б ошейничек-то положил, пока Юрий не согласился его тебе продать, — ядовито тяну я, — а то ведь на заявку Ирии ответил он, а ты — отнял у него его её ошейник. Мне кажется или это нарушение правил клуба? Нечестная конкуренция, преследование и все такое. Наверное, даже охрану позвать можно?
— Можно, — задумчиво кивает Юрий, и в глазах Зарецкого лишний раз плещется кровавое море.
Судя по всему — привилегии моего врага заканчиваются на отступлении от дресс-кода. Нарушать регламент взаимоотношений не позволено и ему.
Ему нужно в общем-то то же, что и мне.
Утолить ее голод. Поговорить после. И идиоту ясно, что она даст шанс тому, кто пошёл ради нее столь на многое.
Ну… Пэйну она шанс точно даст.
А вот мне — не уверен. Но надеюсь!
Прохор Степаныч швыряет ошейник на стол, все так же взглядом пытаясь свернуть мне шею. Ну и хорошо. А то я уже подумывал, что мне придется проломить ему голову и выдрать ошейник из цепенеющих пальцев трупа. А тут как назло, столики пустые, использовать как оружие и нечего.
— Тридцать тысяч, — цедит Зарецкий, пытаясь выжечь мне взглядом глаза.
— На следующий срок не идёте? — я спрашиваю это настолько фальшиво и приторно, чуть у самого язык к небу не прилипает. — Предвыборную кампанию и подмену бюллетеней оплачивать будет нечем. Сорок пять.
М-да, вот скажите мне кто-нибудь месяц назад, что я буду торговаться за то, чтобы дать себя выдрать самым жёстким образом — я бы сам вызвал идиоту машинку из клиники Склифосовского. А сейчас?
— Пятьдесят, — Зарецкий щурится, вглядываясь в меня сильнее, — знаешь, если бы мне самому не надо было к ней, я бы даже дал тебе сходить, чтоб ты понял, что замахиваешься на то, что тебе не по зубам. Она — не по зубам.
По зубам — это вот то, что мне сейчас хочется сделать вместо болтовни с тобой, урод…
Но Эва дала детальные инструкции и предупредила, что местный хозяин быстр на расправу.
— Семьдесят.
Юрик за столом тихо присвистывает, оценивая скорость взвинчивания ставок. Ещё чуть-чуть и он решит никуда не продавать ошейник, а сходить сам и принюхаться, из-за чего сыр-бор.
Я кошусь на часы. Восемь минут прошли. Нужно побыстрее заканчивать этот цирк.
— Семьдесят пять, — глаза Зарецкого вспыхивают, ибо ставку я поднял слабо. Это может говорить только о том, что я близок к пределу истощения.
Хотя нет. Причина на самом деле не в этом. Просто у меня есть другой козырь. Не финансовый. И пришло его время.
— Семьдесят пять тысяч, и адрес той семьи, которая удочерила твою дочь, Юрий Алексеевич, — выдыхаю я, и все происходит именно так, как я ожидал — наш “продавец” за столиком замирает, — а примешь мою цену прямо сейчас, получишь задаром того адвоката, который тебе поможет ее отсудить и доказать отцовство.
Я готовился, да. И я прекрасно понимал, что не все вопросы можно решить деньгами, особенно если мы имеем дело с гордой интеллигенцией, которую и представлял преподаватель вуза средней руки Юрий Лукьянов.
Дипломатические таланты? А они были нужны, да? Ну, вообще я их зазря не трачу. Есть и другие методы.
И сколько б не оказалось противников за твоим столом, лишний туз в рукаве поможет в любом случае.
— Вы серьезно? — хрипло переспрашивает Юрий. — Я ее три года ищу…
Да, да, три года с того момента, как узнал, что бывшая девушка погибла и что у нее была дочь.
Правда в свидетельстве о рождении в графе отцовство стоит обиженный прочерк: девочка была гордая и на что-то обозлившаяся…
Хотя, любая бы обозлилась, если бы узнала, что женишок на пузе стелется перед сомнительными дамочками с плетками. Эта — обиделась настолько, что даже о ребенке не сказала… И уехала в другой город. А ее родня Юрику вслед только плевалась и молчала, да. Правда и девчонку из детдома после смерти матери никто из них не забрал…
Он ищет дочь три года. Я нашел — за сутки. Это стоило мне очень дорого…
— Файлы могу скинуть хоть прямо сейчас, — я пожимаю плечами, — если ты принимаешь мою цену.
— Я тоже могу помочь в этом вопросе, — цедит Зарецкий, и я понимаю, что победил. Пусть Юрий ещё беззвучно дышит, но по крайней мере Зарецкий пытается обороняться, уже не атакует.
Ведь он только может. А я уже сделал.
Наведение справок занимает время. Ну и все мы знаем, что на самом деле предоплата — нихрена не стимулирует.
Дай Юрик свой ошейник Зарецкому сейчас, и наведение справок уже после сессии может занять пару недель. Может и нет, а может и да. Зачем шевелиться, если все, что нужно, уже получено? А я могу дать Юрику искомое им хоть сию секунду.
— Минута, — ровно произношу я, — братец, деньги так быстро не переводятся, а я не хочу заставлять мою Госпожу ждать.
— Мою, — низко и яростно шипит Зарецкий. Ну, а что ему ещё остаётся?
— Твоя у тебя только жена, гражданин Пэйн, — хмыкаю я и поворачиваюсь к Юрику, гляжу в его бледное замершее лицо, — мы договорились?
Он колеблется ещё секунд тридцать, а потом, облизывает губы, чтобы ответить…
На моем горле смыкаются клешни Зарецкого.
В глазах темнеет — так вот оно как бывает, когда тебя пытаются придушить.
Он всё-таки решился…
— Знаешь, как ты меня заебал? — хриплым шепотом интересуется Зарецкий, глядя мне в глаза и только усиливая давление пальцев на мою шею.
Это взаимно. Он меня тоже заебал крутиться рядом с Ириной. Ещё бы у меня воздуха хватало, хотя бы в рожу этому козлу плюнуть.
Бля, ну, Юра, ну не тормози. Я что, по-твоему, гуттаперчевый?
— Прекратите, — этот придурок наконец восстанавливает связь с реальностью, — я вызвал охрану, слышите? Им тут проблемы не нужны.
А кому они нужны, Зарецкому?
Нет, ну он-то, наверное, справится с ними, даже если и вправду свернёт мне шею. И всё-таки пальцы Зарецкого разжимаются.
А я остаюсь на ногах. К моему счастью. И даже довольно быстро восстанавливаю дыхание. Несерьёзно всё-таки, отделался испугом. Но пальцы так и тянутся растереть кожу на шее.
— Переходи дорогу аккуратнее, урод, — хрипло шепчет мне мой враг так, чтобы никто кроме меня не услышал, а потом делает несколько шагов назад, задирая ладони вверх. Типа демонстрируя “мирные намеренья”.
Двое из троих его провожают, третий “секьюрити” смотрит на Юрия.
— С этим всё в порядке? — качает головой в мою сторону. Да, Юрику здесь точно доверяют больше, чем всяким неопознанным в масках на всю рожу.
Вот сейчас и посмотрим, пострадал ли я правильно или Зарецкий все неправильно понял.
Хотя, в его профессии, как и в моей, не разбираться в людях нельзя, если рассчитываешь хоть на какие-то высоты.
— Да, — Лукьянов кивает и нетерпеливо пялится на меня.
Все правильно…
К номеру для сессии я подхожу через семь минут. Фатально и очень близко к той границе, которая означает, что саб передумал. Но возня с переводом и отправкой информации все-таки заняла время.
Уже отдавая мне ошейник, из рук в руки, Юрик не сразу разжал пальцы, на металлическом кольце.
— Она настолько хороша? — с интересом уточнил он.
— Хочешь жить — не будешь наводить справки, — тихо ответил я. Угрожающе шептать внезапно умеет не только Зарецкий.
Я иду по коридору и каждый шаг будто отравляет во мне лишний метр моего “я”.
Нахрена я это делаю? Зачем мне это нужно? Зачем сам застегиваю на шее ошейник, прикрывая пятна от пальцев Зарецкого полосой темно-красной крашеной кожи?
Мне надо бы передумать…
Вот только я прислоняюсь лбом к двери, прикрываю глаза. Нет никаких мыслей об отступлении, нет никакого шанса, что я сам дам себе сбежать.
Я толкаю дверь, шагаю в комнату, освещённую только четырьмя тускловатыми оранжевыми лампами. Хорошо. Чем меньше освещения, тем меньше шансов, что меня опознают по каким-то косвенным приметам. Главное — молчать.
Я вижу девушку в латексе, что сидит на угловом кресле. Её лицо скрыто за плотной маской собаки. Мастер-наблюдатель?
Ирину я вижу секундой позже.
Не ее саму, лишь только изящный профиль, высвеченный светильником за ее спиной. Лишь потом глаза начинают различать контур идеального каре, абсолютно прямую спину королевы этой гребанной жизни, бедра обтянутые черной тканью. Плеть, будто змею, в кольцо свившуюся на ее коленях.
Ледяная и охуенная — моя госпожа, никаких других слов у меня нет, один только тихий скулеж.
И никаких возражений. Оказывается, месяца вдали от нее достаточно, чтобы подыхать от желания целовать ее ноги.
Итак, зачем я здесь, вы спрашивали?
Я здесь, чтобы служить голоду своей Госпожи. Только за этим…
Она поднимается с кресла стремительно, как только я закрываю за собой дверь.
Три ее шага, и моя шея оказывается захвачена гибкой частью плети. Секунда — и мои колени встречаются с полом.
Ох, да-а…
А теперь — пощёчина… Тяжёлая, почти оглушительная, швыряющая мне лишнюю горсть восторга.
— Ты опоздал, — цедит Ирина, будто вгоняя мне под ногти иголки.
Да, опоздал, на пару лет
Надо было сразу понять, почему ты меня так бесишь, моя госпожа… Почему я тебя так невыносимо хочу.
Вторая пощёчина. Ирина их любит. А я, только подумав об этом, чудом не прошу ещё.
Молчать, Верещагин, молчать.
Все слова будешь говорить после.
Если ты, конечно, их вспомнишь…
— Ты опоздал, — повторяет она чуть спокойнее, — но раз уж ты соизволил явиться, мы всё-таки начнем…
Глава 35. Ирия
Дьявол любит мелочи.
Я люблю мелочи.
Оставлять, выделять, наблюдать, делать выводы…
Ну, допустим, Юра решил использовать маску. Совершенно бессмысленно, ведь встречались мы с ним без неё. Могли вообще разойтись сразу после сессии, так и не узнав друг друга в лицо. И все же он пришел без маски, потому что был уверен — в этом клубе его личность сохранят эффективно. Так зачем маска в приватном игровом номере?