Нет, Эвелина — ушлая, с нее стечет, а вот подружке её светит слететь с места штатной клубной единицы. А ведь место теплое, на него даже очередь существует из ожидающих освобождения.
Эва разочарованно вздыхает и все-таки поднимается из кресла. Да неужели? Шагает к двери, возится там с ключом.
Уже перед тем, экак уйти, оборачивается.
Да уйдешь ты наконец, или нет?
Так и хочется рявкнуть.
Ведь пользуется же тем, что я от Верещагина сейчас и на пару дюймов не отойду. Не хочу обделять его ни секундой моего времени. Все оно — для него. А Эвелина и минуты лишней не заслуживает.
— Он сам не скажет, но он ждал тебя вечерами в клубе, — немножко устало сообщает мне Эва, — каждый вечер. Каждый вечер приходил и отшивал каждую, кто к нему подходил. И меня как вариант он сразу не рассматривал. И ты — занималась тем же самым. Вы — как два барана, так бы еще год и ходили вокруг да около.
Мы — могли и дольше. По крайней мере — я. Два года ходить рядом и ждать, когда же он сам меня рассмотрит — это вот самое что ни на есть мое.
И все-таки…. Ждал? Реально?
Кожа на моих пальцах, касающихся щеки Верещагина, начинает пылать. Кажется, подними их повыше — и с них потекут восковые слезы.
— Это не Ив, Ира, — на прощанье Эва, разумеется, не удерживается от того, чтобы не брякнуть самое очевидное. — Да, я решила ему помочь. Я оценила его ожидание. И много кто оценил. Саб, ждущий только одну, действительно свою Хозяйку…
— Иди, Эв, — я перебиваю её тихо, потому что быть втроем мне уже невыносимо. Мне и так понятно, к чему конкретно она клонит. Я и так представляла, что пожелай Антон — и на него будет хороший спрос в нашей среде.
Эва смотрит на меня, чему-то еле заметно кивает и закрывает дверь номера со стороны коридора.
Наконец-то!
Пусть она мне помогла, но я все равно не хочу её сейчас рядом. Не хочу с ней делиться моим рабом!
Меня окутывает густая тишина. Та самая, что трепетно рисует на спинах узоры своими раскаленными пальцами.
Антон дремлет рядом — слишком много мимики для человека в обмороке. Дремлет — и его тихое дыхание я готова слушать всю ночь напролет.
Я поднимаюсь с постели на несколько минут
Взять простыню, набросить её на голые плечи Антона. Расстегнуть ему ремень и стащить с него джинсы.
Снять с шеи цепочку с кулоном и бросить её на первом попавшемся кресле.
Только после этого с чистой совестью вернуться на кровать, оставив сапоги рядом с ней.
Вернуться к своему!
Лечь рядом и замереть, пробуя Верещагина на вкус глазами. Видит бог, я бы его облизала всего, прямо сейчас, но он еще не в форме. Ничего. Все будет. Если он захочет…
Антон просыпается через три часа. Смотрит на меня рассеянно, оглушенно — он все еще не в себе.
Измученный мной — мой плохой босс.
Но к моей ладони ластится, прижимает ее к своей щеке крепче, жмурится, снова пытается задремать.
— Поехали отсюда? — спрашиваю я.
Неуютно себя чувствую, оставаясь на территории клуба.
— Если только к тебе, — с тихим стоном отвечает Верещагин.
Это ещё не всерьез, он не оклемался, но мне все равно хочется удовлетворённо заурчать, настолько меня переполняют кайфом эти его слова.
Как хочешь, мой сладкий, и как хорошо, что ты хочешь именно так.
Из номера мы выходим медленно, Антона чуть пошатывает, да и спина, едва прикрытая тонкой рубашкой, не даёт ему идти нормально.
На заднее сиденье такси грузимся вдвоем.
Люблю транспортную службу этого клуба, они не задают лишних вопросов. И водитель не косится на спину моего Антона, на которой сквозь белую ткань рубашки проступают алые пятна.
По дороге Антон снова забывается в полудрёме, тесно переплетаясь со мной пальцам.
“С тобой, я хочу только с тобой”… — шепчет этот совершенно безрассудный мужчина, а я — едва нахожу в себе силы дышать, лишь бы не беспокоить его в эту секунду.
Золотой ромбик с изумрудиком так и останется в номере клуба. До первой уборщицы.
И так ему и надо!
Глава 37. Ирия
То, что Антон проснулся, я узнаю сразу. По глухому “Твою мать”, раздавшемуся с кровати.
Больно, да?
Шевельнулся, однако. Наверняка еще и удивился — почему спит на животе, если тело все затекло и требует сменить положение.
— Не вставай, — чуть повышая голос советую я и достаю из шкафчика тарелку, — разве что тебе в туалет приспичило, а так — не дергайся. Тогда рассечения схватятся быстрее.
Ответа не следует. Поэтому я спокойно успеваю оставить тарелку с супом на столике для завтрака и сбросить в нее щепотку зелени.
Чай заваривается, суп стынет, можно и повернуться.
Если честно — мне страшно.
Страшно повернуться и увидеть, как он торопливо натягивает брюки, чтобы срочно дезертировать.
Тут я уже кулончиком не отделаюсь, тут я влипла гораздо глубже.
Когда я поворачиваюсь — Антон лежит на моей кровати, приподнявшись на локте и таращится на меня. Бледненький. Но он никуда не бежит. Еще не сообразил, наверное, в какой стороне дверь, или в какое окно выпрыгивать..
Но все же — как он смотрит… Так и хочется как-нибудь красиво встать, или присесть хоть на краешек стола, чтобы повыгоднее выставить ноги.
И все-таки, как кстати я надела эти короткие шорты. Вроде как прикопаться не к чему, дома хожу, как хочу. И Ивановская бы при виде на эти шорты всплакнула бы от зависти. Не она одна умеет выбирать проститутские шмотки. Просто я их на работу не ношу. Вообще почти не ношу, но для Антона-то можно! Нужно! Можно сказать, ради него и покупала. Лелея розовые девочковые мечты, что будет повод надеть.
Хотя, судя по легкому удивлению во взгляде, Антон был уверен, что и дома я шастаю в латексе.
Ага, а еще у меня тут пятеро рабов, и один — специально для того, чтобы подносить мне тапочки!
Шучу, конечно.
— Доброе утро, — наконец хрипло выдает Верещагин, а я не удерживаюсь от смешка.
— Ты уверен, что доброе? — вздергивая бровку повыше, уточняю я. — Спинка твоя с тобой согласна?
Антон чуть морщится, досадливо, будто мы говорим о какой-то мелочи.
— Я вижу тебя, — невозмутимо откликается он, — значит, доброе. Даже очень.
Я чуть закатываю глаза. И все-таки… Верещагин подхалимствует? Передо мной?
— Ты есть хочешь? — спрашиваю и даже знаю, как энергично он на это кивнет. Без понятия, ел ли он до сессии — но в общем и целом даже с того момента уже прошло четырнадцать часов. Отсыпался он качественно.
Но как горячо мне было вчера его раздевать… В темноте, в тишине, когда он смотрел на меня из-под опущенных ресниц и едва дышал…
Черт, отвлеклась. Завтрак!
Я подхватываю столик с тарелкой и приборами и тащу его к постели.
— Какой, однако, у тебя сервис, — осторожно улыбается Антон. Будто сапер, касающийся незнакомого проводка во взрывном устройстве.
— Не скромничай, — фыркаю я, — сомневаюсь, что я первая, кто тебе носит завтрак в постель.
— Первая, из чьих рук хочется его съесть, — все-таки он не хочет сбежать. Все-таки он со мной флиртует. По-нормальному! Капец, до чего я докатилась, радуюсь таким мелочам. И все-таки — его коварный план срабатывает, я берусь за ложку.
А он ест. Ест! А взгляд — голодный, бархатный, по-прежнему принадлежит мне, касается моей кожи то тут, то там, дразнит все сильнее. И меня на самом деле сложно смутить, но ему сейчас почему-то удается. Такое ощущение, что я пересолила суп…
Господи, я напоминаю себе… Идиотку. Ту, которая кайфует от того, как мужчина уплетает её суп. Блин, как… Как никогда вот меня так не волновали такие мелочи. А сейчас — каждая ложка, отправленная в рот Верещагину, идет за личное достижение.
— Блин, это суп такой вкусный, или я из твоих рук и мышьяка приму чашечку, — Антон смеется, а мне хочется только урчать от удовольствия.
— Обычный суп. Томатный…
Расстояние сокращается осторожно, но довольно быстрыми скачками. Мы обмениваемся такими простыми репликами, а напоминают они по сути — осторожные первые ходы фигур по шахматной доске. Во что играем? В поддавки? Кто кому больше подыграет?
Я чертовски долго даже не пробовала в “нормальные отношения”, потому что, ну где я, и где эта чертова унылая норма?
Ложка звякает об дно тарелки. Упс. Уже? А я втянулась!
— Добавку будешь?
Антон качает головой.
От греха подальше уношу столик для завтрака обратно на кухню, а вернувшись, падаю на кровать поверх одеяла. Между мной и Антоном есть расстояние — ровно на протянутую руку, сойдет за личное пространство.
— Я и не думал, что ты бываешь такая… — тихо замечает Антон.
— Скучная? — уточняю я, склоняя голову набок. — Или как ты там говорил? Унылая?
— Уютная, — проговаривает Антон, скептической гримасой договаривая “и злопамятная”. Ну, тут, что есть то есть, да…
Я пожимаю плечами.
— Умеешь драть до потери сознания, умей и покормить с ложечки.
— И все-то у тебя получается отлично, да?
— Ну, да, — ухмыляюсь я. Скромность — не мое основное качество, я его даже в резюме никогда не указывала.
— Полежишь со мной?
— А ты не сбежишь? — вырывается у меня из груди. Самое страшное, самое больное…
Он снова покачивает головой. И это, кажется, — последний шаг перед моим прыжком. Головокружительным.
Вниз…
Все-таки — это безумие. То безумие, что заставило меня, будучи абсолютно трезвой, раздеться до трусов в вип-номере ресторана. То, что выжигало меня яростной ревностью все эти дни. Недели…
Я собой недовольна, но я оказываюсь под одеялом в течении нескольких секунд. Меня тянет к нему. Я тянусь к нему. Как не назови это, но держаться нету больше сил… К его губам, к его телу, к нему самому…
Где-то в моем мире тихо плещется боль. На самом донышке.
Жадная, темная, кроющая непроглядным маревом.
И не будь у него исполосована спина, я уже завалила бы его на простыню и устроилась бы сверху, но сейчас этот вариант исключен.
У Верещагина наглые, совершенно невоспитанные руки, но сегодня, после его жертвоприношения я прощу ему и большее, чем просто впиться пальцами в мой бок, прижимая меня к себе.