А мне практически насрать. Я бы взял её прямо здесь, на капоте моей машины, только качни Ирина подбородком. Только пожелай она, чтобы я доставил ей удовольствие прямо сейчас…
Но сейчас она желает, чтобы я прекратил.
— Ир, давай уедем, — хрипло выдыхаю я, стискивая руки еще сильнее.
— В каком это смысле? — Ира поднимает за моим плечом руку с часами, смотрит на них и недовольно морщится.
Она опаздывает? Сколько времени мне еще надо протянуть, чтобы опоздала она совсем критично?
И вообще смогу ли я протянуть это время? Если она захочет уйти — пара болевых приемов, и я уже не буду способен ей помешать.
Правда, после этого мы с ней — закончимся.
Я многое могу ей спустить, но если она все-таки выберет его…
— В прямом смысле, — и все-таки я попробую отвлечь её болтовней, — я заберу Вику, тебя, и свалим к черту из Москвы. Можем и из страны свалить, правда там будет сложнее. Но там уже с гарантией эта тварь нас не достанет.
— И что мы там будем делать? — она улыбается, и эта улыбка выглядит такой, будто прорвалась на её губы случайно. Будто она сама мне подыгрывает. Ведь могла бы уже вывернуться и все сделать как ей надо. Без лишних объяснений.
Воодушевляет…
— Жить, — я не хочу объяснять больше. Мы просто будем. Вместе. Дальше — увидим по обстоятельствам.
— У тебя здесь бизнес. И у твоей сестры тоже.
— Мы уже начинали с нуля, — я пожимаю плечами, — начнем еще раз. В этот раз с деньгами.
В конце концов — долю своих акций я натурально могу продать. И Викину сеть — продадим тоже. Были желающие среди знакомых. И такие, кто не побоится Зарецкого, были тоже.
— Будут убытки, — шепчет Ира, а сама трется об мою скулу щекой, — твои и сестры.
— Ну, мы это переживем, Ир, в конце концов — деньги можно заработать, — все-таки даже сейчас,когда надо сосредоточиться на другом — моя жажда этой невозможной женщины усугубляется с каждым сказанным словом.
И я прошу её снова.
— Давай уедем к черту. Оставим всю эту грязь здесь. Начнем с нуля. Не только бизнес, но и мы с тобой начнем с нуля. Слышишь? Я хочу. Хочу будущего для нас с тобой.
Смотрит на меня. Молчит. Недолго, но каждая секунда её размышлений — секунда моего ликования. Она рассматривает это предложение. Рассматривает.
— С ума сойти, — качает головой моя ядовитая, — я вправду это слышу. От того самого Верещагина, что требовал у меня извинений за то, что я предложила ему свою унылую персону. И вот сейчас, пожалуйста, он хочет общего для нас будущего…
— Вечно помнить будешь? — виновато уточняю я.
— Ну, прощения за это ты не просил, если я правильно помню, — задумчиво откликается Ирина.
И вправду. Не просил.
Паршиво это все.
Ведь надо же было спьяну выбредить именно это.
Очередное очко не в мою пользу. Зарецкий ведь ничего такого ей не вывозил.
— И все же ты хочешь… — все так же отстраненно повторяет Ирина, — хочешь бросить все, чего добился, и начать с нуля непонятно где, непонятно в каких условиях. Чтобы я осталась только твоей госпожой?
— Может быть… Может быть, не только госпожой? — слетает с моего языка. Слишком откровенное. Но дальше отмалчиваться я не могу. Она уже значит для меня больше, чем просто владелица той плети, которой позволено сечь меня до потери сознания.
Она смотрит на меня своими ярко-зелеными глазами — моя ядовитая кошка. И кажется ли мне, что она находит это предложение заманчивым?
Кажется?
И того момента, когда она облизнет губы и даст свое согласие, я, оказывается, алчно жажду.
Вот сейчас…
— Прости, Антон, — наконец серьезно произносит Ирина, — но твой урон слишком велик в этой ситуации. Я не готова его принимать на свой счет.
Хороший нокдаун. Аж в ушах звенит.
Возвращаемся к исходному плану? Ну, тому самому — с багажником моей машины.
— Значит, слово ты нарушать готова? — разочарованно интересуюсь я. — Ты ведь мне обещала. Обещала, что больше он тебе служить не будет. И это было наше с тобой единственное условие.
Ира чуть качает головой. Мягко и будто слегка снисходительно.
— Кто тебе сказал, мой сладкий, что я собираюсь нарушать данное тебе слово? — улыбается она, впиваясь кончиками ногтей в мою скулу. — С чего вообще ты взял, что я дам хоть кому-то занять твое место?
Я пытаюсь понять это мгновенно. Нихрена не выходит. Она по-прежнему одета для сессии, и сумка на её плече — сумка для девайсов — никуда не делась.
Может, она решила разобраться с проблемой радикальней и в этой сумке топор? Ну, типа нет головы у Зарецкого — нет проблемы…
Хотя это, разумеется, не так, проблем будет больше.
И так и хочется забрать тот топор, и сказать: «Лучше я…»
— То есть? — все-таки спрашиваю я.
— Садись в машину, — Ирина кивает на свой мерседес и подталкивает меня в плечо, — я объясню по дороге. Поехали, Антон, мы безумно опаздываем.
— Мы?
Чем дальше, тем веселее.
— Да, мы, — откликается Ирина, бросая сумку мне на колени и пристегивая ремень безопасности, — я собиралась ловить тебя по дороге, но раз уж ты приехал сам — хорошо. Хоть на этом мы время сэкономили.
Нет, я совершенно точно нащупал сквозь тонкую ткань сумки ручку её плети.
— Если ты планируешь драть его при мне…
То я могу нечаянно придушить тебя прямо сейчас.
— Антош, я, конечно, та еще сука, но не настолько, — фыркает Ира, поворачивая ключ в замке зажигания.
И на этом спасибо!
У меня ощущение, что что-то и где-то я хорошо так упустил. И хочется объяснить еще раз помедленнее, но мне же и в первый раз никто ничего не объяснял.
— Ир, что ты вообще задумала? Что происходит? Ты ведь знаешь про Зарецкого?
— Да, конечно, и уже с ним созванивалась, — все-таки есть удобство в том, что не я за рулем — я могу наблюдать за Ириной мимикой на постоянке. И она обостряется и леденеет.
Да-да, снова тот самый айсберг, который я наблюдал в самом начале этой встречи.
— И что он?
Губы моей госпожи сжались в тонкую линию. Она просто баловала меня откровенностью своей мимики.
— Он хочет красный ошейник, — наконец произносит Ирина, — а потом — возобновления нашего с ним контракта.
— Ир, я сам с ним разберусь.
— Я уже согласилась, — она снова болезненно морщится, явно чем-то недовольная, — я уже говорила. Я не согласна знать, что по моей вине ты терпишь такой урон. И твоя сестра — тоже.
Нет, я не из тех долбоебов, что выпрыгивают на ходу из машины, но сделать что-то такое мне очень хочется.
Она уже согласилась!
— Ир, я тоже не готов тебя с ним снова делить, — хотел сказать негромко, а выходит, что рычу.
— Я уже говорила, я не собираюсь нарушать слова, — хмуро напоминает Ирина, — Антон, пожалуйста, потерпи чуть-чуть. Ты все сам поймешь.
— А объяснить ты не можешь?
— Могу.
И она объясняет. Коротко, емко, по максимуму обрезая весь лишний эмоционал. Ира это умеет — это у неё одна из самых полезных черт характера.
И после этого объяснения я сижу и охуеваю.
Нет, конечно, вот в такую загогулину мой мозг не заворачивался. И так, со всем уважением, поставить Зарецкого на место я не мог. Не мои возможности.
— Почему ты уверена, что это сработает?
— Я не уверена, Антош, — Ира качает головой, — я могу ошибаться, и это не окажет нужного мне воспитательного эффекта. Может с начала. Может с конца. Но у нас есть твой вариант «уехать». И в принципе, я согласна, но только если мы точно будем знать, что моя схема уже точно не помогла. В принципе, после этого… Он будет хотеть и моей крови. Так что держать меня в Москве будет абсолютно нечему. Забьемся в какую-нибудь глухомань и будем там аудировать лесничества.
Забавно.
Я сам не хотел, чтобы она в это вмешивалась, но… Но сейчас я хочу увидеть её план в действии.
И увидеть — это обязательная часть программы, да!
Глава 44. Ирия
— Не вылезай из машины, — ворчу я, когда мы подъезжаем к бьюти-центру, — ты будешь её отвлекать.
Хотя на самом деле я просто не хочу, чтобы она таращилась на моего Антона лишние пару минут. Ну, и отвлекать он мою жертву, конечно, будет, да. Слишком привлекательный у меня поганец.
Все-таки полезно, когда папа — отставной генерал федеральной службы безопасности. Внезапно оказывается, что политиков и их жен искать тоже можно. Папа помог пробить нужные контакты, номер машины и даже номер телефона скинул.
Правда за это пришлось ему пообещать, что я все-таки познакомлю его с Антоном. И с учетом характера моего папы, его осведомленности о косяках Верещагина и дивного экспрессивного Верещагинского характера — это будет то еще представление.
Ладно, я буду зрителем из первого ряда…
— Ты вправду позволишь мне все это наблюдать, — осторожно спрашивает Антон, пока я паркуюсь, — но ведь он вряд ли этому обрадуется.
За такую парковку мне бы вырвали руки — я перекрываю выезд одной ярко-красной Мазерати. Все совершенно осознанно. Это все — детальки моего плана.
На счет того, что Проша «не обрадуется» — я бы посомневалась. Я вообще удивлена, что он не скинул запись моего с ним разговора Верещагину.
Судя по тональности его отзывов об Антоне — кипучая Верещагинская неприязнь к моему бывшему контрактному рабу очень взаимна.
И я могу предсказать, что Проша может решить. Но загадывать не буду.
— Красный ошейник означает — мои правила. Любые мои правила, — спокойно поясняю я, — я могу захотеть любого и не обязана его предупреждать об этом. Он согласен на любой мой каприз.
— Когда ты так говоришь, я все сильнее хочу запротестовать.
— Поздно, — я отстегиваю ремень, — поздно протестовать, малыш, и бесполезно. Я так решила. Ты можешь не участвовать, не смотреть, но…
— Нет уж. Не могу.
— Вот и все, а теперь сиди тихо, мой хороший. И не вылезай из машины.
Вылезаю я. Опираюсь бедрами и ладонями о капот своей машины.
— У меня отличный вид, — суфлерским шепотом комментирует Антон, чуть высовываясь из машины. Ну, все не зря время на фитнес трачу — вид на мою задницу нравится моему любимому паршивцу.