— Пять женщин проветривали эти подушки, выбивали и клали как можно красивее! — сказала она. — А вы за пять минут что из них сделали?
— Лежбище поэтов! — рассмеялся прадедушка. — А что, разве не красиво? Не удобно?
— У меня другие представления о красоте и удобстве, — возразила Верховная бабушка, язвительно поджав губы. Вслед за этим она удалилась вместе с карманным фонариком, без которого теперь, когда стемнело, нечего было и думать к нам соваться — на чердаке не было лампочки.
За ужином мы с прадедушкой продолжали говорить про Яна Янсена. Я согласился, что маленький Ян, трусливый от природы, на одно мгновение проявил мужество почти героическое: не побоявшись презрения целого острова, удерживал рыбаков от бессмысленной гибели.
— Чтобы одержать победу над собой, всегда требуется большое мужество, — сказал прадедушка. — Вот это-то мне и нравится в греческом герое и полубоге Геракле[3]. Он, правда, чересчур любил похвастать своей силой и многие подвиги совершил просто из послушания Зевсу[4], но ведь это он избавил людей от стольких страшных бедствий — от Немейского льва, который опустошал все окрестности, от Лернейской гидры, уничтожавшей целые стада, от Стимфалийских птиц, нападавших на людей и животных и разрывавших их медными клювами…
— А Зевс что, давал ему такое задание — совершить подвиг, да, прадедушка?
— Нет, хуже, Малый. Он приказал ему служить боязливому и слабому царю Еврисфею[5]. И этот жалкий трус придумывал для Геракла опаснейшие поручения, иной раз совершенно бессмысленные.
— И Геракл их всегда выполнял?
— Да, Малый, всегда! Я даже когда-то описал все его подвиги в шуточных стихах. Кое-что я, правда, шутки ради в них изменил, но в основном держался легенды. А тетрадка эта хранится здесь на чердаке в сундуке, слева за дверью. Достань-ка ее, пожалуйста. Она в черной клеенчатой обложке. Только не забудь захватить фонарик.
Я не забыл захватить фонарик, нашел тетрадь, принес Старому, и он тут же начал ее перелистывать.
— Ну вот, хотя бы про Цербера[6], адского пса, — сказал он немного погодя. — Пришлось Гераклу спуститься в подземное царство. Для полубога, который привык жить на земле, на свету, приключение не из приятных. Тут надо преодолеть неохоту, да что там неохоту — полное отвращение. Но Еврисфей приказал Гераклу привести адского пса, и тот бесстрашно отправился в царство Аида. Хочешь послушать?
— Конечно, хочу, прадедушка.
— Ну, так вот! — Старый надел на нос очки, поднял тетрадь к лампе и начал читать:
Геракл был смел и полон сил
И, как гласит преданье,
Геройский подвиг совершил,
Великое деянье.
Царь Еврисфей сказал: «Добудь
Мне Цербера из ада!»
И вот Геракл пустился в путь —
«Раз надо, значит, надо».
А жил пес Цербер под землей,
На том ужасном свете,
Где все покрыто черной мглой
И фонари не светят.
И здесь услышал страшный рев
Герой наш в львиной шкуре —
Как будто били в сто тазов! —
И пес предстал в натуре:
Взвился его змеиный хвост,
На нем мелькнуло жало
И, словно десять тысяч ос,
Героя искусало.
Но тот, превозмогая боль,
За хвост схватил зверюгу —
Перевязал, как бандероль,
Он пса крест-накрест туго.
Аид, с тоской взглянув на пса,
Сказал, вздохнув: «Ну что же!
Корми собаку по часам,
Не раньше и не позже!»
«А как же!» — отвечал герой
С почтительным поклоном
И, пса взвалив, как куль с мукой,
Пошел с ним за Хароном[7].
Минуя села, города,
Он пса волок к столице,
Людей встречал он иногда,
Но все спешили скрыться.
Царь Еврисфей, взглянув в окно,
Пробормотал невнятно:
«Какой прелестный пёсик… Но
Тащи его обратно!
Пора ему вернуться в ад,
А то еще укусит!»
И пса Геракл повёл назад,
Смеясь: «А царь-то трусит!»
Так завершил он подвиг свой,
И вот любой сказитель
О нём поет, что он герой —
Собачий укротитель.
Тетрадь в клеенчатой обложке закрылась, и прадедушка сказал:
— Конечно, Малый, эта ловля пса была совершенно бессмысленной затеей. Еврисфей придумал ее, чтобы проучить Геракла. Не знаю, геройство ли — выполнять задание, понимая, что это сущая бессмыслица. Я хотел тебе только показать, как этот светлый полубог, победив себя, спустился во тьму царства мертвых. А одержать победу над собой — не так уж мало.
— С этого часто начинают герои, — докончил я.
— Ого, Малый, — рассмеялся прадедушка, — ты начинаешь читать мои мысли! Но я вижу, ты выпячиваешь губу. Что же пришло тебе в голову?
— Я вот думаю, прадедушка: наверно, забавно было бы сочинить какие-нибудь стихи про лжегероев. Когда как следует поймешь, что это не герои, тогда и распознаешь потом настоящих героев.
— Мудрое соображение, Малый!
Старый пододвинул ко мне свою тарелку, на которой еще лежало два бутерброда, и продолжал:
— Давай-ка напишем стихи про мнимых героев — все их считают героями, а они вовсе и не герои. Но сперва съешь-ка мои бутерброды, я ведь знаю твой аппетит. И расстели обои на столе.
Уничтожив все, что оставалось на тарелке, я поставил посуду на комод, разложил на столе обои, оборотной стороной кверху, и попросил у прадедушки карандаш. Теперь стол представлял собою прекрасную бумажную гладь. Мы решили начать писать с середины, а стопку «Морских календарей» положить на стол вместо перегородки, чтобы не мешать друг другу.
— Про героев, — предупредил меня прадедушка, — обычно сочиняют баллады. Давай уж и мы с тобой держаться этого правила. Я собираюсь написать балладу про наёмного солдата — ландскнехта!
— А я тогда напишу про рыцаря!
Вскоре мы оба уже сидели с выпяченной нижней губой и поспешно покрывали каракулями обои.
Когда я не знал, что писать дальше, я подсыпал угля в печку, некоторое время глядел в огонь, и вот уже мысли мои текли снова.
Мы закончили баллады почти одновременно и стали тянуть жребий, кому читать первым. Вытянул я.
И начал читать, глядя на обои:
А ну, скажите, дети,
Слыхали кто-нибудь,
Что рыцарь жил на свете
По кличке Зеленжуть?
Кто на него вполглаза
Осмелился взглянуть,
На землю падал сразу:
«Как жуток Зеленжуть!»
И всех смятенье брало,
И всех кидало в страх:
Пылал и сквозь забрало
Огонь в его очах.
С куриными мозгами,
Зато силен как бык,
Победой над врагами
Он хвастаться привык.
Во власти этой страсти
Искал он вечно драк,
Но быстротечно счастье
Задир и забияк.
И раз под синим небом
Он пал, пронзенный в грудь.
Ах, был он или не был,
Тот рыцарь Зеленжуть?
— Браво, Малый! — воскликнул прадедушка и даже захлопал в ладоши. — Ты здорово докопался до сути. Рыцари такого рода были профессиональными убийцами. И они отлично владели своим ремеслом. Но даже сотня трупов — это еще не доказательство героизма. А теперь послушай-ка мои стихи.
Старый водрузил на нос очки и стал читать, заглядывая в другую половину развёрнутого рулона:
Жил когда-то ландскнехт во Фландрии.
Он — ать-два! — обошел всю страну,
Всё шагал и шагал по Фландрии,
Всё искал и искал войну.
Ландскнехт — известное дело:
Сражайся и побеждай!
«Раз я продал душу и тело,
Ты, война, мне денег подай!»
Но войны не видать, и все тут!
«Как прожить без войны? Как быть?»
Он одну лишь и знал работу —
Стрелять, колоть и рубить!
Может, в Генте война? Может, в Брюгге?
Он — ать-два! — обошел всю страну,
И на севере и на юге
Все искал и искал войну.
И, голодный, в злую минуту
Он роптал: «Всемогущий бог,
Что мне мир! Все одеты, обуты,
Только я один без сапог!»
А потом наступила осень,
А зимой полетел белый пух,
В бороде проступила проседь,
Он поблек, полинял, пожух.
И пришла война через годы,
И король своё войско скликал,
Но ландскнехту сказали: «Негоден!»
Он — ать-два! — еле ноги таскал.
«Мне довольствия и продовольствия
Больше войны не принесут.
Что ж от жизни ждать удовольствия?»
Он сказал… и пропал в лесу.
Прадедушка снял очки, а я сказал:
— Бедный ландскнехт!
— Глупый ландскнехт! — возразил мой прадедушка. — Надо уж быть совсем дураком, чтобы в мирное время надеяться на войну, потому что хочешь остаться солдатом. Мечтать о сражениях — это еще не героизм.
Мы так увлеклись, что даже не услышали шагов на лестнице. И теперь вдруг увидели дядю Гарри — он стоял на пороге, озадаченный, с недоумением уставившись на обои, разложенные на столе.