Выбор пал на тех, кто выжил в лаборатории. Ник, Глория, Дэвид и Рик – они все жаждали мести, но не могли решиться сделать шаг. Поэтому мне пришлось подтолкнуть их на это безумие, наполнив их головы горячими мыслями о справедливости.
Все прошло настолько гладко, что они даже не заметили, как превратились в марионеток моего отца…
– С кем разговаривал? – поинтересовалась Эмили, отвлекая меня от размышлений.
Поворачиваюсь к Эмили и замечаю, что она даже не притронулась к еде. Видимо, все ее внимание было направлено исключительно на меня. И сейчас в ее глазах ясно читается любопытство.
Я затрудняюсь с ответом. Есть ли смысл врать ей? Но и говорить правду тоже не хочу.
– Неважно.
– Для меня это важно! – уверенно утверждает она. – Возможно, ты говорил с моим папой или…
– Я не общался с твоим отцом, – резко перебиваю ее, не давая договорить, ибо уже не в силах слышать о Джонатане. – Хватит на него рассчитывать! Он не сможет тебя спасти, – срываюсь и повышаю голос. Но тут же делаю паузу, пытаясь взять себя в руки и продолжаю спокойнее, чтобы никто не услышал. – Просто пойми, принцесса, что твоя жизнь теперь полностью зависит от меня. Не от Ника, не от папочки, а от меня, черт возьми! Нравится тебе это или нет, но придется смириться…
Я резко замолкаю, замечая, как глаза Эмили наполняются слезами. Они блестят, отражая свет, и вот-вот начнут скатываться по ее щекам. Но она быстро проводит рукой по глазам, сжимает губы и отворачивается, стараясь скрыть свою слабость.
– Прости… – мой голос звучит глубже, сдавленнее, чем я ожидал. – Я не хотел на тебя кричать.
В ответ – лишь тихие всхлипы. Эмили не поворачивается, ее плечи слегка вздрагивают, а пальцы снова и снова проводят по щекам, смахивая слезы.
– Просто… я больше не могу это видеть. Эти твои надежды, эту веру в отца, который… – я резко обрываю себя, сжимая кулаки.
Нет, не сейчас… Не стоит добивать ее, когда она и так на грани.
Я делаю шаг ближе, но останавливаюсь, сильнее сжимая кулаки. Что-то внутри рвется наружу – желание утешить ее, а может, объяснить, кто я на самом деле. Нет, нельзя! Она возненавидит меня еще сильнее…
Комната погружается в тяжелое молчание, нарушаемое лишь ее приглушенными всхлипываниями.
Моя рука машинально ныряет в карман, выхватывая ключи от наручников. На миг задерживаю взгляд на блестящем металле, затем бросаю их на кровать рядом с Эмили. Но она даже не вздрагивает. Ни малейшей реакции на звон ключей.
Я сжимаю челюсть, уже чувствуя, как буду жалеть об этом спонтанном порыве.
– Можешь снять наручники, – мой голос звучит хрипло. – Только… оставайся здесь… Пожалуйста.
Наконец она поворачивает голову, медленно, словно через силу. Ее глаза – красные, опухшие – встречаются с моими. В них нет ни благодарности, ни облегчения. Только усталость.
– Уйди… Просто… оставь меня. Одну, – каждое слово дается ей с усилием, будто она вытаскивает их из самой глубины. Ее дыхание неровное, прерывистое, но в глазах – не просьба, а требование.
– Хорошо, – глухо отвечаю я, сжав челюсти. В груди ноет, будто застрял осколок. Медленно подхожу к столу, и один за другим убираю пистолеты в потрепанную черную сумку.
Последнее, что я слышу перед тем, как захлопнуть за собой дверь – сдавленный, глухой звук, будто она наконец позволила себе разрыдаться.
Я опустошаю залпом очередной стакан виски. Жгучая жидкость обжигает язык, горло, спускается ниже, оставляя за собой тропу огня. Но даже этот жар не может перекрыть ту боль, с которой я сюда пришел. Как только стакан оказывается пустым, я с силой ставлю его на стол, стекло глухо стучит по дереву.
Не мешкая, я хватаю бутылку и снова наливаю доверху. Виски переливается через край и медленно растекается по поверхности стола.
Я не пью сразу. Просто смотрю на золотистую жидкость, в которой дрожит отражение лампы.
В гостиной – тишина. Я один. Но в голове я продолжаю слышать ее голос.
Уйди… Оставь меня…
Беру стакан в руку и сжимаю его со всей силы; пальцы впиваются в стекло, костяшки белеют от напряжения. Рука дрожит – виски колышется, переливается через край и тонкими струйками стекает по внешней стороне стакана. Капли падают на стол, одна за другой.
Я подношу стакан к губам. Пью медленно, на этот раз, растягивая жжение. Может, если гореть изнутри достаточно долго, станет легче. Но нет, легче не становится.
Стакан снова пуст, и я ставлю его на стол, точнее, почти бросаю. Стекло с глухим стуком скользит по деревянной поверхности, оставляя за собой мокрый след.
Протянув руки вдоль спинки кожаного дивана, я запрокидываю голову назад. Виски перестал жечь – теперь он просто греет изнутри, разливая тепло по жилам. Веки смыкаются, но за ними не темнота, а размытые пятна – остатки света, пробивающиеся сквозь алкогольную пелену.
Я не двигаюсь. Не хочу… Не могу.
В висках пульсирует, в ушах шумит – то ли кровь, то ли ее голос, то ли просто виски делает свое дело.
Я слышу глухие, неуверенные шаги, которые слегка размываются в моей голове. Они приближаются, но я не открываю глаза. Мне все равно. Пусть идет.
Чувствую, как диван прогибается под дополнительным весом – затем резкое движение, и теплое тело оказывается поверх меня. Она оседлала меня одним быстрым движением, уверенно, словно заранее знала, что сопротивления не будет.
Пальцы скользят по моей шее, обвивают ее, и даже не видя, я знаю эти прикосновения.
– Слезь с меня, – говорю я холодно, голос хриплый, но твердый.
Но она не слушает. Ее губы прижимаются к моей щеке – мягкие, влажные, настойчивые. Я морщусь, отворачиваюсь, но она лишь смеется тихо, будто это игра.
– Глория, хватит.
Но ее пальцы уже в моих волосах, губы скользят по шее, горячее дыхание обжигает кожу. Я чувствую, как ее язык проводит линию от ключицы до мочки уха, медленно, оставляя за собой влажный след. Я вздрагиваю, но не от желания, а от раздражения.
– Ты редко напиваешься, – сладко шепчет она прямо в ухо, и голос ее звучит как мед, густой и приторный. – Что-то случилось?
Медленно открываю глаза. Мир плывет, расплывается, но я четко осознаю, что она не та, кого я хотел бы видеть перед собой сейчас.
– Я сказал, слезь, – повторяю я сквозь зубы.
Но она игнорирует меня. Ее ладонь скользит вниз по моей груди, намеренно медленно, с вызывающей нежностью. Я чувствую, как пальцы дрожат от возбуждения, когда они достигают резинки моих шорт. В последний момент я хватаю ее за запястье.
– Я же сказал – хватит, – мой голос звучит хрипло.
Она замирает. В глазах вспыхивает огонек – то ли вызова, то ли азарта. Мы так близко, что я чувствую, как быстро бьется ее сердце.
– Ты правда хочешь, чтобы я остановилась? – шепчет она, и ее дыхание обжигает мои губы.
– Да.
– И что ты сделаешь, если я не послушаюсь? – в нем слышится вызов.
Я сжимаю ее запястья сильнее, но она не морщится. Просто наклоняется ближе, так что ее губы почти касаются моих.
– Это потому, что я не она, – шепчет Глория.
Ее губы кривятся в улыбке, но в глазах – что-то острое, колючее. Я чувствую, как ее ногти впиваются мне в плечо, будто она пытается вонзить в меня эту фразу глубже.
Я разжимаю пальцы, и ее запястье выскальзывает из моей хватки.
– Проваливай, – бросаю я.
Но Глория снова игнорирует. Ее вторая рука обвивает мою шею, пальцы впиваются в затылок, сжимают. Не больно. Но достаточно, чтобы я почувствовал угрозу.
– Ты хочешь, чтобы сейчас вместо меня была Эмили, да? – ее голос звучит громче. Губы почти касаются моих, но не целуют – просто держатся в сантиметре, дразня.
Я не отвечаю. Молчание – тоже ответ.
Глория вдруг резко отстраняется, а ее смех разрывает тишину.
– Значит, пока ты дурачил ее с Ником, ты влюбился? – ее голос звучит едко, каждый слог будто оставляет на коже ожог.
Она не ждет ответа. Ее ногти впиваются в мою кожу.
– Ты же ей рассказал? – она наклоняется так близко, что я вижу, как расширяются ее зрачки. – Она же уже знает, что вместо Николаса ты с ней спал? – последние слова она произносит медленно, с наслаждением, будто вонзает лезвие и проворачивает его в ране.
Я чувствую, как сжимаются кулаки, но не двигаюсь. Пытаюсь контролировать себя.
– О, боже… – она прикрывает рот рукой, притворно. – Ты не сказал?
Глория резко отрывается от меня, ее губы растягиваются в победной ухмылке.
– Тогда давай узнаем вместе, как она к этому относится, – произносит она громко, слишком громко, и ее взгляд скользит куда-то за моей спиной.
Я не успеваю обернуться.
– Эмили, подойди, пожалуйста, – зовет Глория, ее голос сладок, как яд. – Я давно заметила, что ты там прячешься.
Она подмигивает мне, медленно поднимаясь с моих колен. В ее движениях – театральная грация, будто она только что поставила последнюю точку в своем спектакле.
Я резко оборачиваюсь.
Дверь в холл приоткрыта. В проеме стоит Эмили. Бледная. Глаза широко раскрыты, губы слегка дрожат. Она смотрит на меня – не на Глорию, на меня – и в ее взгляде столько боли, что у меня перехватывает дыхание.
Я резко перевожу взгляд на Глорию. Челюсть сжата так сильно, что в висках пульсирует.
– Так вот зачем был весь этот спектакль, – сквозь зубы процеживаю я. – Теперь ты довольна?
Глория лишь пожимает плечами, делая шаг назад. Ее губы изгибаются в сладковатой ухмылке, но в глазах – пустота.
– Довольна? – повторяет она, играя с прядью волос. – Ну, знаешь… Это даже лучше, чем я ожидала.
Она бросает взгляд на Эмили, которая все еще стоит в дверях, будто вросла в пол.
– Так и будешь там стоять? Сюда иди. Нам есть о чем поболтать.
Глория медленно разворачивается и, словно королева, шествующая к трону, направляется к массивной барной стойке, где во всю стену расставлены бутылки с элитным алкоголем. Ее пальцы скользят по полированной поверхности дерева, прежде чем остановиться на двух хрустальных стаканах с толстым дном.