Затем она подходит к стене с бутылками, ее взгляд медленно скользит по рядам сверкающего стекла…
Я оборачиваюсь к Эмили и вижу, что она даже не сдвинулась с места. Ее взгляд прикован ко мне. Страшно представить, что творится у нее в голове.
В течение долгого времени ее вводили в заблуждение – использовали как пешку в чужой игре. Ник был вынужден сблизиться с ней, ведь Рик и Дэвид наотрез отказались играть эту роль, опасаясь быть узнанными Джонатаном. Он уже видел их в лаборатории, и риск разоблачения был слишком велик.
Мне повезло больше – наши пути с Джонатаном не пересекались, так как я появился как раз в тот период, когда он перестал бывать в лаборатории. Однако мою кандидатуру сразу исключили – я был единственным, кто проголосовал против убийства Эмили.
Впрочем, в конечном итоге мне выпала эта роль – и, признаться, к счастью. Николас испытывал к Эмили такую физическую антипатию, что с трудом выносил даже ее присутствие в одной комнате. О какой близости могла идти речь? Его ненависть к ней уходила корнями глубже – он искренне верил, что именно из-за ее отца погиб его родной брат Лиам…
Не последнюю роль сыграла и патологическая ревность Глории. Она клялась, что прикончит Эмили, едва узнает об их близости с Николасом.
Николасу удалось мастерски оттягивать момент интимной близости вплоть до брачной ночи. А когда этот момент настал, он попросту напил ее до беспамятства. Так что подменить его в темноте не составило труда – она ничего не заподозрила.
После свадьбы Николас каждый вечер исчезал под предлогом неотложных дел, хотя на самом деле проводил время с Глорией. А я… я приходил под покровом ночи, исполняя роль "заботливого мужа".
– Ты что, глухая? – голос Глории внезапно становится низким, опасным.
Глория с грохотом ставит стаканы на стол, так что один из них подскакивает и едва не падает. Бутылка шотландского виски ударяется о дерево – кажется, еще немного, и стекло треснет. Она резко опускается в кресло напротив меня, но ее взгляд даже не задерживается на мне. Он мгновенно, как лезвие, поворачивается к Эмили.
– Я сказала, сядь, – голос не повышается, но в нем такая сталь, что Эмили вздрагивает и медленно делает шаг, потом второй…
Глория берет бутылку. Первый стакан наполняется ровно до середины. Второй – уже чуть больше, жидкость поднимается почти к краю.
Потом ее рука задерживается над моим стаканом.
Она поднимает взгляд. Всего на миг.
Но в этом взгляде – все: холодная ярость, презрение, обида, выжженная годами безнадежного ожидания. Она ненавидит меня – за то, что никогда не замечал ее, за то, что оставался равнодушным, пока она сгорала в пламени своей одержимости. Неразделенной любви.
И затем – резкий наклон бутылки. Виски хлещет в стакан, переливается через край, растекается по поверхности стола.
Она не останавливается, пока бутылка полностью не опустела. Жидкость стекает на пол, тяжелые капли падают в такт напряженному молчанию.
– Пей.
В этом слове – не приказ, даже не угроза. Это ловушка. Она хочет, чтобы я утонул в этом стакане, потерял четкость мысли, пока она…
Глория уже смотрит на Эмили. Так смотрят на жертву перед тем, как перерезать горло.
Я медленно опускаюсь на диван рядом с Итаном, стараясь не делать резких движений.
В нос бьет резкий, обжигающий запах виски – сладковатый, с горьковатой дымкой, от которой першит в горле.
Глория не сводит с меня взгляда. Ее пальцы так сильно сжимаются вокруг стакана, что костяшки белеют.
Резким движением она толкает стакан, и он останавливается прямо передо мной.
– Пей, – велит она. Ее взгляд – как нож, упирающийся в самое горло.
Я медленно отодвигаю стакан от себя.
– Нет, спасибо.
Глория замирает. Потом ее лицо искажается. Губы подрагивают, брови резко сдвигаются, а в глазах вспыхивает что-то дикое, неконтролируемое. Она выглядит так, будто я только что плюнула ей в лицо.
И тут – смех. Тихий, едва слышный.
Я поворачиваю голову и вижу, как Итан даже не пытается скрыть ухмылку.
– Ты думаешь, это смешно? – голос Глории теперь не просто холодный, он вибрирует от ярости.
Итан пожимает плечами, но в его глазах – вызов.
Глория дышит тяжело, ноздри раздуваются. Ее пальцы сжимаются в кулаки, но она не двигается. Будто решает: на ком сначала сорвать злость. На мне – за отказ. Или на нем – за этот смех.
Я чувствую, как по спине пробегает холодок.
– Оставь ее в покое, – говорит Итан тихо, но так, что каждое слово падает, как молот.
Глория медленно поворачивает голову в его сторону. Ее дыхание все еще тяжелое.
– Ты сейчас мне указываешь? – ее голос шипит, как раскаленное железо в воде.
Итан не отводит взгляда.
– Да.
Тишина.
Глория замирает, потом ее губы медленно растягиваются в улыбке – безумной, хищной.
– Ах вот как… – Ты решил ее защищать?
Итан не отвечает. Но его плечи напряжены, пальцы слегка сжаты – он готов.
Глория смеется – резко, отрывисто, будто ломается что-то внутри.
– Мило.
Глория медленно наклоняется к столу и поднимает стакан с виски. Ее движения грациозны, но в них чувствуется напряжение. Она продолжает смотреть на Итана, словно пытаясь прочитать его мысли. Стакан оказывается у ее губ, и она делает медленный глоток, позволяя золотистой жидкости скользнуть по горлу.
Она резко ставит стакан на стол.
– Эй, почему ты молчишь? – она переводит взгляд на меня. – Разве тебе не интересно послушать, как Ник каждую ночь проводил со мной? А ты тем временем… с Итаном. – Она делает паузу, наслаждаясь эффектом. – Может, ты догадывалась? Или… нет?
Глория смеется – этот звук похож на скрежет разбитого стекла. Она откидывает голову назад, обнажая шею, где пульсирует жилка.
Я смотрю на ее искаженное злобой лицо и… ничего не чувствую. Совсем.
Еще пару дней назад ее слова вонзились бы в меня, как нож. Я бы задрожала от ярости, от стыда, от боли. Но сейчас… Сейчас во мне просто пустота.
Глория ждет реакции: ее пальцы барабанят по столу, губы подрагивают в предвкушении.
Она хочет увидеть слезы? Истерику?
– Мне плевать? – мой тон ровный, почти скучающий.
Итан замер, удивленно глядя на меня.
Глория моргает – будто я плеснула ей в лицо водой.
– Что?
– Мне плевать, – медленно повторяю. – Рада за тебя и Николаса.
Глория застывает, ее брови взлетают вверх.
– Надеюсь, ты хорошо с ним проводила время, пока человек, который тебе нравится… – я делаю паузу, намеренно медленно оглядывая Итана, – …развлекал меня, – усмехаюсь.
Итан вдруг захлопал в ладоши – резко, громко, как на спектакле.
– 1:0! – провозглашает он, и в его голосе звучит дерзкое веселье.
Глория взрывается.
– Заткнись! – ее крик рвет воздух, и она вскакивает как ужаленная. Одним яростным движением она смахивает со стола стакан и пустую бутылку – стекло с грохотом разбивается о пол, брызги виски разлетаются по сторонам.
– Ты… ты… – ее голос срывается на визг, лицо искажено до неузнаваемости.
Я спокойно откидываюсь на спинку дивана, наслаждаясь ее реакцией.
– Мне нравилось просыпаться среди ночи от его нежных поцелуев, – говорю я сладким голосом, растягивая слова. – Наслаждаться его ласками…
Глория дрожит, как в лихорадке.
– Ведь только в эти ночи я ощущала себя самой желанной… самой любимой…
Ее дыхание становится прерывистым, пальцы судорожно сжимаются.
– Ты даже представить не можешь, как мне было хорошо в те ночи… когда рядом со мной был Итан.
Глория издает пронзительный крик – животный, нечеловеческий – и бросается на меня, руки с растопыренными пальцами тянутся к моему горлу.
Но Итан – быстрее. Он ловит ее, мощным движением разворачивает и впечатывает в мокрую от виски столешницу.
– Успокойся, – сквозь зубы шипит Итан, всей тяжестью своего тела прижимая Глорию.
Она извивается под ним, как пойманная змея. Ее волосы растрепаны, а губы обнажают сжатые зубы.
– Отпусти! Отпусти меня, ублюдок! – хрипит она.
Мускулы Итана напряжены, как стальные канаты, удерживая ее бесполезные попытки вырваться.
Я тем временем тихо поднимаюсь.
Шаг.
Еще шаг.
Итан не замечает моего движения – все его внимание приковано к Глории.
Я осторожно обхожу осколки стекла, чувствуя, как сердце стучит в висках.
Дверь в трех шагах.
Если бы не их разговор… меня бы здесь уже не было. С другой стороны, теперь я знаю правду.
Я дохожу до двери. Оглядываюсь назад – Глория все еще борется, ее тело изгибается под грузом Итана, но он не ослабляет хватку. Ее крики глухо рвутся сквозь сжатые зубы, а его лицо – каменное, без эмоций.
Глупо было полагать, что я останусь послушно сидеть в комнате.
Не теряя ни секунды, я быстро покидаю гостиную. Шаги быстрые, но осторожные. Каждый звук кажется громким, каждый шорох – предательским.
Надо найти выход. Быстрее.
Я задерживаю дыхание, прижавшись к стене. Главный вход – самоубийство: за окном мелькают тени вооруженных людей, их голоса глухо доносятся сквозь стекло. Слишком рискованно.
Вдруг сверху раздаются шаги – тяжелые, неторопливые. Кто-то спускается по лестнице. Сердце замирает от мысли, что я могу быть поймана. Но и сдаваться так просто я не собираюсь.
Я медленно отступаю, спиной прижимаясь к прохладной стене, так чтобы меня не заметили. Шаги на лестнице становятся четче.
Замечаю полуоткрытую дверь справа. Не раздумывая, скользнув внутрь, прикрываю ее за собой, не щелкая замком. Оглядываюсь по сторонам – грязная плита, раковина с горой немытой посуды, стол с пустыми бутылками. Это кухня, и к счастью, здесь, кроме меня, никого нет.
Дыхание сбивчивое, но я заставляю себя сделать глубокий вдох. Шаги за дверью замедляются, кто-то задумался или… прислушивается.
Быстро оцениваю помещение: кроме входной двери, есть еще одна – вероятно, кладовка. И окно…