– Вот и разбирайся! Потому что одно дело если я подставил семью ради матери моих будущих внуков, и совсем другое – если это все ради хрен пойми кого на пару дней…
Дальше произошло сразу же несколько вещей.
Вскочил из-за стола, гортанно зарычав, профессор, одновременно хватая рукой уже подорвавшуюся бежать меня, загалдели чуть ли ни в голос молодые оборотни, в голос захохотал приезжий дядька с пикапом, но громче и мощнее всех заорала мать Энтони – Агнес.
– А ну заткнулись! – неожиданно громогласный рык заставил притихнуть даже альфа-волков. – Тони, Стейси, сядьте на место! Герман, не смей поднимать голос на сына, иначе придется иметь дело со мной!
– Не провоцируй меня, женщина… – зарычал вожак уже на нее, но как-то… не очень агрессивно, скорее для виду. В одно мгновение стало понятно, кто в этой семье настоящий глава клана.
Да у них тут прям равноправие! – с изумлением вдруг поняла я. Девушки в разборках участвуют, мать командует – в точности как у настоящих волков в дикой природе, где самки наравне с волками охотятся, а частенько и сами становятся вожаками...
И при всем этом я должна беспрекословно выполнять любое желание того, кто меня укусил?! Как-то уж совсем несправедливо.
Потихоньку все успокоились, расселись – все, кто вскочил, уже предчувствуя потасовку. Отец Макмиллана сердито стучал вилкой по тарелке, гоняя маленькие картофелинки, который Агнес ему положила из почти нетронутого блюда – явно из вредности.
С дико колотящимся сердцем, я тоже уселась обратно на свое место, тут же чувствуя как мою руку сжали под столом.
– Все будет хорошо, – пробормотал Энтони – больше себе, чем мне.
И слегка отодвинул от себя тарелку, показывая, что сейчас будет говорить он.
– Что ж… – начал, откидываясь на сиденье и оглядывая родственников. – Думаю, нам всем надо обсудить… то, что случилось вчера ночью. И мне кажется, есть вещи поважнее того, как именно я поступлю со Стейси.
Отец фыркнул, но промолчал.
– Мы должны выработать стратегию. Должны решить, как будем действовать и держаться друг друга…
– В том числе и когда разъедемся, дети, – вставил, не выдержав, вожак. – Потому что Блэкстоун не оставит в покое никого из вас, раз все вы члены одной стаи, – на меня опустился очень тяжелый взгляд. – Так может Тони уже скажет нам, ради кого он втянул нас в эту чертову передрягу. Потому что когда я вписывался за эту кроху сегодня утром, у меня было понимание, что ты наконец… определился с выбором.
Все притихли, переводя взгляды с одного на другого. Мать тоже не вмешивалась.
– Эта кроха… – ответил наконец Тони после долгого, напряженного молчания. – Эта кроха – часть моей стаи, отец. Моей новой стаи. За которую тебе не нужно больше… вписываться.
А вот это произвело фурор. Молодые оборотни снова загалдели, зашумели – в совершеннейшем возбуждении и каком-то не вполне понятном мне восторге. Двое парней, которых сегодня утром при мне снабдили двустволками и отправили на чердак, схватили вилки с ножами и застучали по столу, скандируя «Тони! Тони! Тони!»
Кристи захлопала в ладоши и прям поверх моей головы кинулась обнимать брата, вихря ему волосы, девицы-подростки чуть не сделали то же самое – но их вовремя остановила мать, молчаливая, суровая женщина, очень похожая на Агнес, только с более темными волосами. Сын здоровяка с пикапом переговаривался о чем-то с отцом, споря и мотая головой в сторону Тони.
– Ты… уверен? – услышала я тихое с другой стороны от Макмиллана. Брайен не восторгался – он явно больше был шокирован таким решением. – Я, конечно, с тобой, но…
– У тебя есть другие предложения? – краешком рта спросил Энтони. А вслух сказал, разом успокаивая обеих девчонок. – Вы две остаетесь с отцом, так что не скачите тут… Молоды вы еще отделяться.
И тут я поняла, к чему все это. Он пытается оградить родителей, а не просто повздорил с отцом и решил хлопнуть дверью. Уходит и берет с самой только молодых и сильных, способных перегрызть врагу глотку и постоять за свою жизнь.
И все это… из-за меня. Я только что, не произнеся не единого слова, разбила семью. Расколола крепкую, сплоченную стаю на две половины – молодых и старых – и еще неизвестно, чем все это закончится.
На мать Энтони я даже смотреть боялась – вообще не могла здесь больше находиться, до того стало плохо и противно.
Я не могу так, поняла вдруг. Не могу быть яблоком раздора, из которого, возможно кто-нибудь погибнет или станет изгоем.
Хотела вскочить на ноги, убежать куда-нибудь, где я в тишине и покое и покое приму свое решение, которое, возможно будет заключаться в том, чтобы сдаться этому гребанному Блэкстоуну, если уж из-за меня тут может бойня начаться с кровавым судилищем.
Но даже убежать самой мне не дали. В какой-то момент оборотни одновременно, словно по команде затихли, и словно электрическая волна пробежала по их спинам и плечам.
Только тут я заметила, как сильно потемнело небо за окном столовой. Неужели уже взошла луна?[1]
– В мою комнату, Стейси, – глухо приказал Макмиллан. – Запрись и не выходи, пока я не позволю тебе.
Ноги сами подняли меня и понесли к выходу из кухни – приказ был настолько явным, что я даже не пыталась противиться. Уже на выходе оглянулась, обуреваемая нездоровым любопытством – неужели они прямо тут начнут оборачиваться?
И скрестилась взглядами с теткой Тони, матерью двух девочек-подростков – судя по расширенным зрачкам и чуть отвисшей челюсти, тетка была очень и очень удивлена.
Глава 13
Ночь прошло относительно спокойно.
В том плане, что никто не покушался больше на мою девственность, не раздавал всяких унизительных приказов, не орал и не обвинял в том, что всей стае теперь грозит смертельная опасность.
Кроме меня самой, разумеется. Я не знаю, сделала бы я геройский поступок и ушла, если бы не приказ, но теперь выхода у меня не было. Я специально потрогала ручку двери – руку ошпарило так, что как бы ожога не случилось.
Хорошо, что в комнате у профессора был туалет с душевой, а то бы пришлось… уф, даже думать противно, что бы мне пришлось.
Самого Макмиллана я услышала всего лишь еще один раз перед ночью – мы поговорили через дверь, чтобы под влиянием изменений, которые уже завладели им, не случилось чего-нибудь… нехорошего. Сказал, чтобы я заперлась покрепче, проверила все окна на предмет запертости и спокойно ложилась спать. А если буду голодна или мне еще что-нибудь понадобиться, могу позвонить по внутреннему телефону – в доме остается прислуга. Кто эти люди (и люди ли они), он не уточнил, и увы, так и не разрешил мне позвонить домой, пообещав, что завтра что-нибудь придумает.
С удивлением я вдруг поняла, что не хочу, чтобы он уходил, и вовсе не потому, что мне страшно. Хотя и это, конечно, отчасти. В любом случае, ничего так сегодня не хотелось, как уснуть, вжавшись спиной и попой в крепкое мужское тело.
Вот если бы еще не надо было перед этим заниматься всем этим развратом, который безусловно придумал бы для меня профессор, было бы совсем замечательно.
До самого утра я ворочалась, засыпая и снова просыпаясь – то от кошмаров, то от воя в лесу вокруг дома, то от глухой, ноющей боли в шее. Подумала даже несколько раз встать и позвать прислугу, чтобы дали мне таблетку, но передумывала – не такой уж и сильной была эта боль, чтобы забивать ее анальгетиками. Скорее тупой и надоедливой.
Позже я догадалась, что от настоящих страданий меня спасла та самая «близость», которая все же была у меня с моим альфой. Да, возможно ее было недостаточно, но все же боль в ране мой вчерашний «недоминет» притупил, что позволило хоть как-то ее терпеть.
Зайдя в ванную комнату, я нашла небольшое полотенце в шкафу, смочила его холодной водой и приложила к ране поверх бинта, с облегчением вздыхая – пусть бинт будет мокрым, но ощущение блаженной прохлады в месте укуса того стоило.
Так, не убирая полотенце, я забралась в постель под одеяло и свернулась в клубочек. Уже под утро, устав прислушиваться к тому, что происходило за окном, в доме и в себе самой, я, наконец-то, крепко уснула.
***
Темные фигуры, похожие на бестелесные тени подхватывают меня, обездвиженную, под руки и куда-то несут…
Я не вижу, куда. Знаю только, что там впереди, во тьме, меня ждет страшное. Живое. Ждущее меня и алчущее крови.
Я не сопротивляюсь – зачем? Судьбу ведь не обманешь, это я знаю теперь совершенно точно. Уже пыталась убежать – много-премного раз. Но все было предрешено еще до моего рождения, и я должна пройти через это.
Так говорил мне он – тот, кто выследил, похитил и привел меня сюда, в Старый Храм, прибежище Долгоживущих.
Я ведь последняя из тех, кто мог помешать свершиться тому, что было предначертано, и судьба постаралась помешать уже мне.
Темные фигуры в плащах до самого пола доводят меня до алтаря перед фигурой древнего бога, украшенного цветами. И я вижу на алтаре сверток – что-то завернутое в толстую многослойную тряпку, на вид мокрую.
Тянусь рукой, ничего так не желая, как развернуть тряпки, понять, что там, в этом свертке, потому что знаю, что это очень, очень важно. Но мне не дают, опускают руку вниз и говорят совершенно бесцветным, бесполым голосом.
– Сначала надо убедиться в том, что ты истинная.
Разворачивают куда-то в сторону, и я вижу клетку на полу. На каменном полу, в самом дальнем углу помещения Храма. Не успеваю моргнуть, не успеваю спросить, кто там, как клетка оживает – из глубины ее, с ревом и рычанием, на меня бросается огромный, серебристо-серый волк. Ударяется о прутья носом – окровавленным, видно, что бился о клетку давно и часто.
Я знаю, что волк не должен кидаться на меня, и в испуге шарахаюсь назад… но твердая рука упирается мне в спину и толкает вперед. Удерживает от падения лицом вперед, и я чувствую, как кто-то развязывает веревку вокруг моих ног. А потом снова толкает.