– Ты вся дрожишь. Испугалась?
– Замерзла, – вру первое, что приходит в голову, потому что боюсь признаваться, что реагирую так на него. – Но сейчас согреюсь. Все хорошо. – добавляю поспешно, вспоминая, что только спустилась, на ходу напялив теплый худи. И просто не могла так сильно замерзнуть.
И почему я так и не научилась достойно врать?
– Только скажи, моя куртка всегда к твоим услугам, – шепчет на ухо, приобнимая, и тело моросью кроют предательские мурашки.
И приказываю себе не дрожать, но бестолку. С каждой секундой рядом с ним становится только хуже. Жар как будто бьет сорокоградусной температурой и кажется, будто не вынесу, превращусь в облако дыма и пыли, сгорю как не долетевшая до Земли комета – в мгновение, дотла.
– Садись спереди.
– Я?
– Здесь есть еще кто-то? – усмехается, а мне становится и стыдно, и неловко, и поджилки трясутся, как у зайчихи.
Но я не трушу. Не сбегаю. Сжимаю пальцами ручки руля и перекидываю через «Харлей» ногу. Когда устраиваюсь, Макстон садится сзади почти вплотную ко мне, и я понимаю, что буду чувствовать его ВСЕГО. Не только запах, но и пульс – сумасшедший, бьющий в затылок и вибрациями несущийся по оголенным нервам. И это прекрасно настолько же, насколько страшно. Я боюсь, что после этой ночи все резко кончится, и я не справляюсь с живыми эмоциями, что намертво врастают, словно плющ. Врезаются в душу и остаются в ней, наполняя ядом под названием любовь.
– Доверься мне, – шепотом, пуская по коже электрические змейки.
А я и хочу кричать, что верю, и пытаюсь мыслить трезво. Насколько это возможно.
Руки Макстона уверенно ложатся на мои. Дыхание сбивается. Адреналин подскакивает вверх. Мотор ревет, и «Харлей» резко срывается, выбивая из легких воздух. Инстинктивно вжимаюсь в тело сзади, закрываю глаза и чувствую, как накрывает. Волной. Теплой, но мощной. Сравнимой с разрушительным цунами.
И, может, эти отношения заранее обречены. Может, все, что происходит сейчас – иллюзия. Плевать. Я буду наслаждаться. Буду жить здесь и сейчас. С ним. Вот такими моментами, от которых захватывает дух и из груди выбивается сердце. От которых хочется плакать и смеяться, кричать и молчать. Слушая, как в ушах заходится пульс.
– Отпусти, – разжимает мои пальцы касанием. – Верь мне.
Верю. И забываю, что страшно, как только его руки начинают скользить по моим, расправляя их как крылья. Как только кровь начинает быстрее нестись по венам, и я отдаюсь порыву.
Это безумие.
Полнейшее. Опаснейшее.
Но такое до мурашек приятное, что не хочется его прекращать.
Мы оба будто ходим по краю пропасти, но знаю, что не сорвемся.
Нас хранит невидимая глазу связь.
И это не сравнится ни с одним другим чувством в мире.
Когда дорога кончается, Макстон перехватывает руль и, подъезжая к обрыву, начинает тормозить. «Харлей» полностью останавливается почти у самого края. Снимаю шлем и встряхиваю волосами, вдыхая свежий утренний воздух.
– Идем, – тянет мою руку и, расстилая на земле куртку, садится, уволакивая меня за собой.
Ныряю в его теплые объятия, в которые он увлекает меня, буквально сгребая в охапку и лишая спасительного кислорода. Душит, но мне так нравится, что не хочу из его рук выбираться. Хочу чувствовать их как можно дольше. И как можно крепче.
Мы сидим на утесе на абсолютно сумасшедшей высоте, наблюдая за тем, как, поднимаясь из-за горизонта, солнце раскрашивает все вокруг красками. И небо, и море, и скалы. Весь мир.
– Красиво, правда?
– Очень, – шепчу, наслаждаясь его объятиями и слушая прерывистое дыхание, аккомпанирующее нашим в унисон бьющимся сердцам.
В унисон.
Правда.
Мне не кажется.
– Знаешь, чего мне хочется сейчас? – шепотом и в глаза. – Поцеловать тебя.
Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук.
Безумное сердце так колотится, что едва не вылетает из ребер.
И не знаю, что происходит со мной в этот момент, тянусь и первая врезаюсь в его горячие как лава губы. Страх превращается в желание вобрать в себя каждый миллиметр жаркого пекла. И плевать, если это означает обжечься.
Мне нравится то, что я испытываю рядом с Ним. Нравится это до головокружения манящее чувство свободы, смешанное с запахом бескрайней пустыни. Нравится быть так близко к нему и ощущать свою женскую силу. Потому что с Ним я забываю про слабость.
Макстон нежно, но решительно берет меня за затылок и углубляет поцелуй. Стону и инстинктивно подаюсь вперед, задыхаясь на каждом потенциальном вдохе. От его языка по всему телу взрываются искры. А от прикосновений в животе рождаются бабочки. И эти два, казалось бы, абсолютно разных чувства бьют по обнаженным нервам, возбуждая каждый сильнее. Превращая меня в оголенный провод. Всю. До клеточки.
– Ты – моя девочка, – шепчет, большим пальцем оттягивая нижнюю губу, отвечая на все мои немые вопросы, а мне кажется, будто я сплю. И кажется, что послышалось, что я что-то не так поняла, ведь это слишком прекрасно, чтобы быть похожим на правду. Но эта мысль задерживается в голове лишь на одну ничтожную секунду. Потому что в следующую он вновь прижимается к моим губам, окончательно и вдребезги разбивая.
Глава 14
Терри стонет и инстинктивно льнет ближе. Стук ее сердца – лучшее демо, которое я когда-либо слышал. Оно бьется так сильно, так неистово, будто вот-вот выскочит через ребра. А мое – погонится следом.
Целовать эту девочку – наивысший кайф. Впитывать вкус персиков, застывший сладостью на ее губах, вдыхать запах ягодного шампуня и касаться мягкой бархатистой кожи с бронзовым отливом. НЕПЕРЕДАВАЕМО.
– Твоя девочка? – тихо повторяет, когда нехотя отрываюсь от ее губ и безвозвратно тону в ее бескрайних озерах.
– Ты нравишься мне. Это то, в чем я уверен. – Завожу локон за ее ухо и чувствую, как маленькая начинает дрожать. Как ускоряется ее пульс и замедляется дыхание. И как она боится, пускай и не осмеливается это признать.
– То есть… ты хочешь, чтобы я стала твоей девушкой? По-настоящему?
– Максимально по-настоящему.
Удар пульса. Второй.
– Твои фанатки сойдут с ума, – смущенно шепчет, пытаясь отвести взгляд, а я ловлю себя на мысли, что до других девчонок мне и дела нет.
– Метьюз возьмет их на себя, – усмехаюсь и по тому, как маленькая приваливается к моей груди, понимаю – мои чувства взаимны.
А это лучшее, что могло со мной произойти. Митчелл – лучшее. Она прекрасна всем. Черт возьми, серьезно. Я еще никогда не встречал такой открытой и честной девушки, у которой целый мир помещается в сердце. Кажется, если бы она могла, то объяла бы его весь. Отдала бы все, что имеет и ничего не попросила бы взамен.
Не знаю, как назвать то, что я чувствую сейчас, но это определенно не похоть. Я хочу целовать Терезу, но больше – защищать. От всего и вся, что намеревается причинить ей вред. От придурков вроде Сакса, от Кайли и ее недалеких подружек, от своего слишком консервативного отца. И от себя. Особенно от себя. От своей ярости, которую день ото дня становится все труднее обуздать, и от долбаного чувства собственничества, которое испытываю каждый раз, когда вижу Митчелл с кем-то другим. Любым недоумком, приближающимся к ней хотя бы на миллиметр.
Я ревную ее. Притом ревную так сильно, что разум бесконтрольно превращается в желе. Наверное, я спятил, раз так сохну по самой обыкновенной девчонке – или как сказал бы отец: той, что нам не ровня – на-пле-вать. Тереза – особенная. Рядом с ней мне, наконец, становится легче дышать. Рядом с ней я хочу дышать. И я готов бороться за нее не только со всем миром, но и с собственной семьей.
Пока наблюдаем за тем, как наступает рассвет, малая засыпает прямо в моих руках. Понимаю это по ее сгладившемуся пульсу и выровнявшемуся дыханию. И по тому, как она молчит, когда я начинаю говорить. Усмехаюсь и сижу, не шевелясь, не знаю, час-два или больше. Наслаждаюсь ее близостью и запахом шампуня, исходящим от волос. Слушаю биение ее сердца. И едва не проваливаюсь к Морфею сам.
Я бы сидел с ней так и дальше. Наверное, пока она сама не захотела бы уйти. Но стрелка неумолимо приближалась к шести, и я понимал, что если не верну Терезу домой сейчас, это как минимум будет дорого нам стоить. Мистер Митчелл был классным отцом: понимающим, добрым. Но играть на этой доброте – едва ли лучшее решение.
Перемещаюсь чуть в сторону и слышу, как Митчелл приходит в себя. Ее пульс начинает стучать чаще, а дыхание ему вслед – сбивается. Когда она поворачивается и смотрит на меня своими большими, как два озера, глазами, я пропадаю. Снова. Даже если бы я хотел, едва ли бы смог держаться от этой девушки подальше.
– Прости, Бэмби, но нам пора.
– Я уснула? – чувствует, что не на минуту или две. – Который сейчас час?
– Почти шесть.
Глаза Терезы испуганно расширяются, и она резко подрывается. Ей-богу, подрываюсь следом, потому что боюсь, что безумная случайно сиганет спиной с утеса.
– Я… проспала почти три часа? Почему ты не разбудил меня раньше?
– Разбудить? – усмехаюсь. – Ты так сладко сопела, разве я мог?
– Но ведь… целых три часа… тебе приходилось не шевелиться, чтобы я не проснулась… – Кажется, что до нее доходит только в этот момент. – Мне так жаль. Мне правда очень-очень жаль…
– Эй, иди ко мне. – Тереза вертит головой, и неосознанно отступает, поэтому приходится ее ловить. Притягиваю безумную к себе, уводя дальше от края, и обнимаю ладонью лицо, заставив ее против воли заглянуть мне в глаза.
– Я поставила тебя в такое дурацкое положение…
– Если бы мне не нравилось мое положение, я бы тебя разбудил, – шепчу, утирая скользнувшую по ее щеке слезу. А Митчелл смотрит на меня не моргая, будто пытается понять, не вру ли я. А я бы никогда ей не соврал. Трезво это понимаю.
– Значит… тебе было приятно?
С какого неба, черт возьми, спустился этот ангел?