е веришь.
Помнит, знаю. Каждую секунду. До сих пор.
И вижу, что ему больно вспоминать, но это наше правило: мы говорим о ней.
– Это мое впервые. С Ним. – шепчу, чувствуя, как на каждое слово откликается сердце. – И, может быть, оно по-детски наивно, но мне очень хочется верить, что навсегда.
– Бэмби… – с шумом выдыхает, притягивая меня к себе.
Обнимает так крепко, что в какой-то момент становится нечем дышать. Но я дышу. И наслаждаюсь каждой секундой, проведенной с ним. Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы видеть, как он плачет. Я чувствую его слезы сердцем. Знаю, что задела даже через столько лет все еще кровоточащую рану и что мне никогда не понять, что он испытывает, потому что я помню маму лишь по его воспоминаниям. А он знал ее целых двенадцать лет. И в отличие от меня до сих пор помнит, как она пахнет.
– Ты очень похожа на нее, – шепчет, целуя в волосы, а затем прижимается к макушке щекой. Закрываю глаза, думая, что не заплачу, не смогу, но слезы всегда пробивают себе дорогу. Каждый раз, когда мы говорим о ней.
– Я люблю тебя, папа.
– И я люблю тебя, малышка. Очень сильно, ты ведь это знаешь?
Знаю. Как и то, что лучший отец на свете достался нам с братом. Мне, влюбленной по уши дурочке, потому что ровно через пятнадцать минут после того, как дрожащими от волнения пальцами пишу Макстону, роняю на асфальт сумку возле его дома и прыгаю в его объятия. Как безумная, с разбега, цепляя ногами его бедра, прижимаясь к нему всем телом, вдыхая запах.
– Три ночи в неделю и никаких пьяных вечеринок до утра, – шепчу в любимые губы, – таковы его условия.
– Я согласен на любые условия, лишь бы провести эти три ночи с тобой, – и жадно врезается в мой рот, выбивая из легких воздух.
Я хотел девчонку больше всего на свете, но мы оба вырубились, едва наши головы коснулись подушки. Крепко. Беззаботно. Видя по-настоящему цветные сны. Я спал так безмятежно лишь раз за последние пятнадцать лет – в ту единственную ночь, когда Она была рядом. И теперь я снова обнимал ее, снова затягивался ее запахом, на этот раз смешавшимся с гелем для душа. Убийственное комбо, от которого напрочь сносило крышу.
Я любил Терезу. Я, черт возьми, точно знал это, потому что желал ее не только физически. Она была необходима мне вся. И я был абсолютно уверен в том, что хочу построить с ней дом, вырастить сына, посадить дерево и прочее по списку. Потому что только с ней мое сердце так оголтело билось, и я вновь ощущал, что живу. Эта девочка затмила музыку, в которой долгие годы я искал свой якорь. Но этим якорем оказалась Она.
Терри будто слышит мои мысли: переворачивается, а после наши глаза встречаются.
– Доброе утро, Засоня, – не удержавшись, нежно целую ее в нос.
– Доброе утро, – смущается, а затем зарывается в мою футболку.
Смущается. Блин! Она целовалась со мной под ливнем на остановке, на капоте средь бела дня на остановке, на столе в собственной кухне и ни на грамм не выказала стеснения. Но смутилась, когда я чмокнул ее в нос. Ну разве эта девочка не особенная?
– Мне показалось, я слышала ночью дождь.
– Не показалось. С одиннадцати лило как из ведра.
– Ты плохо спал? – удивляется, и это так мило, то, сколько волнения и тревоги в ее глазах, что улыбаюсь.
– Я еще никогда в своей жизни не спал настолько хорошо.
– Правда?
– Правда, Бэмби. Но боюсь, нам нужно вставать.
– Зачем? Вечеринка у Дейтона ведь только вечером. Книжного клуба по вторникам нет. Репетиций тоже. А на улице холодно и сыро. Разве сегодня не идеальный день для того, чтобы лениво валяться в постели? – бурчит мне в футболку, и я усмехаюсь.
– Идеальный, ты права. Но чем дольше мы будем лениво валяться в постели, тем меньше времени у нас останется на интересное.
– Насколько интересное? – спрашивает, цепляясь за мои слова.
А я улыбаюсь шире, потому что все козыри без вариантов у меня на руках.
– Мм… ну планировал принять совместный душ, вкусно позавтракать и освободить тебе полочки в шкафу и в ванной, – шепчу ей на ухо, думая, что она покраснеет от ушей до пят, жду этого, но вместо этого маленькая вскидывает на меня свой потерянный взгляд.
– Хочешь, чтобы я оставила у тебя свои вещи?
Черт, ну как в такую не влипнуть?
Разве у меня были хотя бы малейшие шансы?
– А люди съезжаются как-то по-другому?
– Мы ведь не совсем съезжаемся. Это скорее… эксперимент.
– Эксперимент? – неосознанно вскидываю брови.
– Ну да. Что-то вроде проверки наших отношений. Для того, чтобы хорошо узнать человека, нужно разделить с ним быт.
– То есть, если я буду мыть за собой посуду, бросать в корзину для белья грязные носки и опускать стульчак, ты выйдешь за меня?
– Да. – Отвечает машинально, а затем ее глаза испуганно расширяются. – Постой, что?
– Проверка связи, – усмехаюсь и спрыгиваю с постели.
Делаю вид, что забавляюсь, хотя сам давно уже все для себя решил.
Дом. Сын. Дерево.
Такова схема, которой я собираюсь следовать.
– Ты ведь не серьезно, правда? Ты дразнишься?
– Пойдешь со мной в душ? – перебиваю ее мысли, чтобы сильно не загонялась.
Тереза краснеет и со стоном выдыхает, когда стягиваю с себя потную футболку. Несмотря на пасмурную погоду, парило этой ночью, как в аду. И не только из-за того, что зашкаливал градус на термометре, но еще и из-за того, что спать с этой обольстительной девчонкой в одной постели – чертово испытание, которое, нужно отдать мне должное, я все-таки прошел, но которое в следующий раз очевидно с треском провалю.
– Я-я… схожу после тебя.
– Уверена? – черт, как же мне нравится ее дразнить.
Я готов делать это снова и снова, лишь бы наблюдать за тем, как сквозь ее румянец на щеках пробиваются озорные веснушки. Поцелованная солнцем. Моя девочка.
– Да. Ты освежись, а я пока приготовлю нам завтрак, – и собирается проскользнуть мимо меня, но вовремя ловлю за запястье.
– А поцелуй?
– Поцелуй? – моргает, и я нарочно приближаюсь к ней до расстояния вдоха.
– Да, Бэмби, мой утренний поцелуй.
Маленькая вздрагивает, когда скольжу по позвоночнику под футболкой, и вся от макушки до пят покрывается мурашками. Приоткрывает рот, смотрит точно в глаза. А я сгребаю ее волосы, запрокидываю ей голову и губами касаюсь чувствительного местечка на ее шее. Дыхание сбивается. Градус становится жарче. Сердце клокочет где-то в горле. А трезвости в голове – ноль. Хотел раздразнить ее, но по ходу сам себя же и наказал.
– Так как насчет поцелуя? – хриплю возбужденно, не переставая ее ласкать.
Я джентльмен, но, клянусь, если так пойдет дальше, я просто взорвусь.
– Я-я… еще не чистила зубы, – придумывает, хотя знаю, что не в этом причина.
– Неважно.
– Е-еще как важно! – борется до последнего, хотя ведь по жизни трусишка. – Я не хочу, чтобы ты запомнил, как от меня пахнет по утрам!
– От тебя сногсшибательно пахнет по утрам. – И это не уловка, видит бог, я просто без ума от этой девчонки. – Мойся моим гелем чаще, идет?
И лучше на пару со мной.
Мечтать не вредно, да, Рид?
– Я-я… пожалуйста, перестань.
– Почему? Тебе не нравится? – прикусываю мочку ее уха, слыша, как Терри будто по щелчку издает сладкий вздох.
– Мне очень нравится, в этом и проблема.
– Пойдем со мной, – предпринимаю еще одну попытку, хоть и знаю, что, если она согласится, занавес будет опущен. Все. Мы оба сорвемся. А я не хочу в первую же ночь. Будто я мальчишка, которому знакомы лишь низменные инстинкты. Будто не в состоянии контролировать похоть. Тереза ведь – не только про похоть. Она – про всю мою будущую жизнь. Она – про счастье, которое я ни в коем случае не должен упустить.
Дай еще немного времени, Рид.
Будь долбаным мужиком.
– Я бы не отказался от яичницы и пары тостов, – все еще хриплю, потому что отпускать ее так невыносимо сложно.
– Мм-угу… – скулит, когда отрываюсь от нее и делаю два шага к двери.
Мудак, знаю.
Но рядом с ней я вообще перестаю соображать.
Усмехаюсь, достаю из кармана телефон и отправляю пару сообщений маме.
Хочу познакомить их. И заочно, и вживую. По-всякому. Знаю, что маме понравится Терри. И уверен, это будет взаимно. Я говорил ей о ней. Немного, но думаю, она почти сразу поняла, что у меня это серьезно. Что не просто увлечение, не просто способ забыться. Что я действительно впутался в Митчелл. И что дом-сын-дерево не просто мой долг, как мужчины, а необходимость, в которой я хочу реализоваться исключительно с Ней.
Я псих, что так быстро и крепко влюбился?
По-быстрому приняв душ, переодеваюсь в домашнее и, взъерошив волосы, спускаюсь. Маленькая стоит у кухонного островка и, виляя своей соблазнительной попкой, танцует под одну из тех заедающих в башке песен, которые, до дыр заслушав, со временем начинаешь ненавидеть. Эта, кажется, даже была саундтреком к какому-то чертовски популярному фильму, по которому явно сходили с ума девчонки.
– Если ты каждое утро будешь так танцевать, боюсь, тебе придется переехать насовсем, – шепчу, пристраиваясь к Терезе сзади, чувствуя, как она улыбается.
– Думаю, папа будет против…
– Я это решу, – не сомневаюсь.
А пока…
Скольжу губами по ее шее, ловя каждый ее судорожный вздох.
Бам. Бам. Бам.
В какой-то момент кажется, что это сердце с силой бьется о грудную клетку, но…
– В дверь стучат.
– Пусть стучат.
– А если это важно?
– Позвонят.
– Так нельзя, – стонет и ловко изворачивается в моих руках. – Нужно открыть.
Не хочу, но соглашаюсь только потому, что, если это Метьюз, он из-под земли, дубина, достанет. А я вряд ли хочу испытывать судьбу…
Открываю, готовый высказать придурку все, что о нем думаю, но за дверью оказывается не он. Заплаканная, с размазанной по лицу тушью, на пороге стоит Кайли. Под заплывшим глазом – синяк. Бровь вдребезги рассечена. Всюду на открытом теле – жуткие ссадины и кровоподтеки. Я, черт возьми, вообще ее не узнаю.