– Стрит-рейсинг? Ты шутишь?!
– Нет, Митчелл, к несчастью, не шучу.
– Но… что там забыл Макстон? Зачем ему участвовать в гонке?
– Потому что у мудака Сакса давно на него зуб. – когда открываю рот, чтобы задать очередной вопрос, Метьюз добавляет: – Ронни что-то вроде его уличного папочки. Впрягается за него везде и всюду, разве что только задницу ему не подтирает. А еще он очень давно хочет Макстона для своих гонок, потому что понимает, сколько бабла может на нем срубить. Слышала когда-нибудь про Рики Кармайкла? – верчу головой, но ему и так понятно, что нет. – Он – легенда профессиональных гонок. Выиграл семь чемпионатов AMA[11] по мотокроссу и пять – по суперкроссу. Признан самым быстрым райдером на планете. Так вот Макстон единственный из всех, кого я знаю, кто действительно может сравниться с его бешеными рекордами.
– Я даже не знала, что он…
– Гоняет? – усмехается Дейт. – С четырех лет, как долбанный метеор. Как любитель, но мы с парнями вечно ржем, что он в седле родился. И что ему не в барабаны нужно бить, а грести гребаные миллионы, занимаясь одним из самых высокооплачиваемых видов спорта.
Марс – гонщик? Я даже представить подобного не могла.
Да, он уверенно держался на своем «Харлее». Но ведь это не то же, что ездить на скорость по незамкнутому треку? Соревноваться с другими гонщиками? Рисковать собой? Там ведь рискуют, я знала. И не нужно разбираться в этом, чтобы понимать, что меньше всего на свете я хочу каждый день за него волноваться. С содроганием смотреть трансляции или отвечать на звонки. Это как быть женой полицейского – жить в постоянном страхе. И пускай наши отношения еще только развивались, я понимала, что хочу их. И, может быть, это неправильно, невольно представляла наше будущее. Наш общий дом, наших… детей?
– Я давно хотел перед тобой извиниться, – слышу негромкий голос, сливающийся с гулом несущейся по асфальту машины.
– Передо мной? – спрашиваю, и он уверенно кивает.
– Я помню, как мы дружили детьми. И помню, как некрасиво повел себя, когда ты приехала в Оз. Некрасиво… – хмыкает, – …ты могла бы врезать мне, и это было бы оправданно. Потому что я должен был тебя защитить. Ты… хорошая.
– Хорошая?
– И ты девушка моего лучшего друга.
Слабо улыбаюсь.
– Не думала, что ты меня помнишь.
– Я мудак, но с памятью у меня порядок, – усмехается. – К тому же, ты ходила за мной, как хвостик, разве можно такое забыть?
Позволяем себе отвлечься на каких-то несколько брошенных как бы невзначай фраз. Не знаю, поговорили бы мы когда-нибудь в другом месте или в другое, может быть более подходящее, время, но я была рада, что это произошло. Даже столь короткий диалог много для меня значил. Я не забыла Дейтона Метьюза. Он до сих пор был тем самым мальчиком, с которого мне хотелось брать пример. Возможно, немного потерявшим себя, но в глубине души – все тем же.
Макстон был прав, когда говорил, что Дейтон еще не дорос до Скай. Я тоже это понимала и ни в коем случае не хотела сделать подруге больно. Но этих двоих так очевидно тянуло друг к другу, что невозможно было оставаться в стороне. Мне казалось, что такие чувства возникают лишь однажды за жизнь. Такая химия. Такое электричество. Что, кажется, вот-вот от напряжения взлетит на воздух земля.
– Она нравится тебе? – спрашиваю негромко.
Это не мое дело. Не мои отношения. И если Скайлер узнает – мне не сносить головы. Но так болит за них сердце сводницы…
– Она чертовски не похожа на других, – понимает с полуслова, стискивает пальцами руль. Что звучит как бесспорное уверенное «да».
Не знаю, возможно, я ничего в любви не понимаю, но, кажется, этих двоих не по-детски друг к другу тянет. Даже Макстон этого не отрицает.
Когда приезжаем на место, выпрыгиваю из машины, когда та еще на ходу. Дейтон покрывает меня отборным, а затем тормозит и вылетает следом.
Мотоциклетная сходка оказывается настоящей дикой нелегальной гонкой, и это вообще не преувеличение. Как только оказываюсь на улице, каждой клеточкой чувствую это растущее вокруг напряжение, которое едва ли можно с чем-то спутать. В воздухе пахнет жженой резиной. Болельщики гудят, окружая «машины», готовящиеся к старту. Притом абсолютно разные – от дорогих до бюджетных, в чем, после долгого сидения в интернете, я уже немного разбираюсь. Многие из «зверей» – тюнингованные. Рыжие, фиолетовые, кислотно-зеленые. С граффити и без. Но я рассматриваю их лишь мельком, потому что ищу знакомый глазу черный «Харлей». Ищу, но в упор не вижу.
– Дейт…
– Найдем, не волнуйся, – обещает.
А я не могу не волноваться. Меня всю наизнанку выворачивает от страха. Желудок скручивает, к горлу подкатывает тошнота. Я боюсь, что мы не успеем, хотя гонка еще даже не началась. Боюсь, что Макстон не передумает, что было бы удивительно, да? И что я ничего не смогу с этим сделать. Но больше всего я боюсь за последствия. Боюсь, что Саймон окажется еще большим уродом, чем я думаю. Что он спровоцирует Рида и…
– Вон он, – голос Метьюза пробивается сквозь стучащий в ушах пульс.
Прослеживаю за его взглядом и замечаю Макстона у стартовой линии у самого «огня». Он стоит, приготовившись слететь со старта, периодически играя с педалью. Сердце делает смертельный оборот и, ударившись о грудную клетку, валится в пятки. Срываюсь, готовая бежать к нему, сломя голову, не взирая на опасность и риски, но дружеские руки тормозят, едва я делаю шаг.
– Поздно. Они стартуют.
– Я должна… – делаю рывок, но меня практически силой откидывает обратно.
– Очнись, Митчелл, у той линии десятки двухсоткилограммовых спортбайков. Они переедут тебя как блоху и даже не обернутся.
«Это неважно! Мне нужно к нему! Необходимо!» Хочется кричать, спорить, вырываться, но мне не дают на это и шанса. В воздухе раздается мощный хлопок. Визг шин по горячему асфальту. Рев моторов. И мотоциклы один за одним срываются с места.
Рывок газом. Еще один. Сцепление, передача и…
Спускаю «Зверя» с привязи, выжимая из него максимум.
Обгоняю одного райдера, другого, третьего. Кажется, что от скорости бурлит кровь в венах и дьявольски горят шины.
Я сижу в седле с пятнадцати. Мне не понаслышке знаком запах высокооктанового бензина, треск разгоряченного железа и биение двухцилиндрового четырехтактного двигателя, что вызывает мгновенный прилив адреналина в крови. Но больше всего – нарастающий с каждым километром гул, который, как говорил один мой хороший приятель, можно сравнить и с хором печальных ангелов, и с грохочущим весельем ада. Черт, и ведь это действительно так. Больше ведь не сравнишь этот звук ни с одним существующим на земле. И все потому, что на земле таких звуков нет.
Вот и сейчас они всюду. Они. Потому что их бесчисленное множество. Рычащее мотостадо, ворвавшееся в оживленное городское движение, смешавшееся с толпой обыкновенных машин. Объезжаем светофоры, нарушая правила, просачиваемся сквозь пробки и гоним, не реагируя на недовольные сигналы автомобилистов. Секунда. Вторая. В голове что-то перещелкивает, и ты ощущаешь себя единым с этим стадом целым. Обостряются запахи и слух. А смена температуры оголтело бьет по каждому сантиметру – по лицу, рукам, куртке. Вспышка. Другая. И уже через пять минут во всю херачит ливень, но никто из райдеров не останавливается.
Смысл «адского забега» у Ронни в том, что, если ты в его банде – ты гоняешь на риск. Нет какого-то определенного правила. Нет слаженности и четкой организации. Ровная и широкая трасса? Закрытый проезд? Безопасность? Это не его стиль. Ублюдок любит зрелищность. Поэтому каждая его гонка – это гонка со смертью. Поэтому нет классической четверти мили свободного и гладкого асфальта. Нет танцовщиц на старте и перед финишем. Нет «договора» с дорожной полицией. НИЧЕГО нет. Есть только ты и дорога. И препятствия, которые тебе приходится преодолевать, чтобы просто не убиться.
Меня не должно здесь быть.
Эта мысль без остановки вертится в мозгу, потому что участием в долбаном заезде я наступил своей гордости на горло. Обещал себе ни за что и никогда не связываться с Ронни. Не вестись на его провокации и уговоры, но мудак Саймон все изменил.
Она изменила.
Выжимаю большую скорость, реагируя на то, как растут показатели на спидометре и как уменьшаются мои шансы на то, чтобы тупо выжить. Визор шлема уже давно поднят кверху, иначе дороги не разобрать. Ад. Гребаный ад. А как еще назвать эту гонку? И я бы ни за что не стал рисковать в каком-то ином случае, потому что никакие миллионы этого не стоят, но Она – да. Тереза стоит каждого из девяти кругов загробного мира. Она стоит безопасности, которую я выбью для нее и плевать, какой именно ценой.
Небо рвется от чертовых молний. Грохот заглушает рев двигателей и трезвые мысли в голове, а из-под колес во все стороны хлещет вода. Тот, кто впервые гоняет у Ронни, вряд ли доедет до конца. Кто-то сойдет с дистанции. Кто-то – вылетит за пределы трассы. Эпично. Очень, не спорю. И кровь так кайфово заполняет адреналин, что хочется еще, больше, быстрее. Но сегодняшний вечер, как пить дать, станет для кого-то последним.
Пролетаю мимо столкнувшихся впереди иномарок. С заносом вхожу в поворот. Задерживаю дыхание и вижу Сакса. Саламандру, если уважать позывные участников. А я не уважаю. Не этого конченого ублюдка. Сакс перемещается вправо, поворачивает голову и наши взгляды скрещиваются мощным ударом, словно между нами в ту же секунду ударяет молния. Одновременно обгоняем одну и ту же тачку, только с разных сторон. И, обогнав, равняемся, едва не сталкиваясь бочинами. Идем ноздря в ноздрю. Не сговариваясь, в одну секунду прибавляем, в одну сторону виляем и одни маневры совершаем. Деремся на трассе, а не кулаками. Это было его сраное условие, на кону которого – все. Потому что, если я выигрываю, урод и вся его недоделанная шайка навсегда оставляют Оз, Терезу и ее семью. Пропадают на хрен со всех наших радаров. Исчезают. Превращаются в пыль. И Ронни поклялся, что так и будет. Будет, знаю. Потому что каким бы расчетливым засранцем этот жадный до денег южанин ни был, свое слово он всегда держит.