– Мы что-нибудь придумаем, – слышу бодрый голос над ухом и поднимаю взгляд.
Итан стоит чуть поодаль от меня, немного неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
– И прости, что съязвил. Я не хотел.
– Ничего. Ты был прав. Я должна была быть осторожнее.
– В увольнении папы нет твоей вины, – заявляет храбро. Не знаю, но мне кажется, что он похож на нашу маму даже больше, чем я. – Папа тоже так считает. Он говорил мне.
– Иди сюда, – выдыхаю, наверное, впервые за все время, пока мы здесь, раскрывая для брата объятия. И он проваливается в них, хотя обычно не сентиментален. – Я рада, что ты у меня есть. – признаюсь, осознавая, что слишком редко ему об этом говорю.
– Ри.
– Мм?
– Мне кажется, ты пахнешь, как мама, – внезапно шепчет, и я слабо улыбаюсь сквозь вновь просочившиеся через броню слезы. Прикрываю глаза, приваливаясь щекой к макушке брата, и мы сидим так какое-то время. Молча, не нарушая тишины, думая каждый о своем. Но зная, что мы в любом случае есть друг у друга и это ничто и никогда не изменит.
– Эй, банда! А я вас ищу везде! – когда поворачиваемся, к нам идет Скайлер, счастливая и еще ничего не подозревающая. – Что стряслось? Вы оба как в воду опущенные.
– Пойду попробую дочитать про Оливера Твиста, – все понимает Итан, поэтому по-умному ретируется, хотя не уверена, что избирает для этого подходящую причину.
– Сайрус Рид уволил папу из бюро.
– Как? Он ведь не имеет там власти, он… а-а, связи, ну да, – доходит до нее, и я рада, что подруге не придется ничего объяснять. Потому что не уверена, что смогу. – Макстон в курсе? – спрашивает, опускаясь рядом со мной на понтон.
– Нет. И я ничего ему не скажу.
– Не скажешь?
– Нет. И ты тоже, ясно? Обещай мне. – Молчит. – Скай.
– Это неправильно, – несогласно выдыхает через какое-то время, – он может поговорить с отцом. Заставить его передумать.
– Заставить Сайруса Рида? – нервно усмехаюсь. – Ты сама-то в это веришь?
– Ну ладно, не заставить. Ну договориться-то может.
– Да, – шепчу, потому что точно знаю, что этот ужасный человек попросит взамен.
Оставить музыку. Встать во главе «Энерджи глобал». Бросить меня. И на два условия из трех Макстон пойдет, не задумываясь. Ради меня, знаю. И, возможно, его отцу будет достаточно и этих двух на первое время, а потом…
– Он ведь все равно обо всем узнает, Ри. Секреты…
– …всегда всплывают на поверхность, знаю, – выдыхаю, закапываясь в свой любимый оранжевый худи и подбирая к себе колени. Но как мне быть – не знаю.
Это сложно. Больно. И неоднозначно.
Ведь, если я расскажу обо всем Макстону, он пожертвует ради меня всем. И это так или иначе разрушит все между нами. Я не раз сталкивалась с подобным в жизни. Когда один жертвовал чем-то во имя любви, а через пять лет, десять или даже двадцать лет понимал, что не состоялся, упустил свой шанс, угробил мечту… Помните «Папе снова семнадцать»? Про отца двоих детей, которому выпал невероятный шанс вернуться в родную школу, стать звездой баскетбола и исполнить свою давнюю мечту, которой он поступился ради семьи? Возможно, не совсем удачный пример, но зато очень наглядный. Кроме разве что финала, потому что в жизни все обычно заканчивается до того, как случается волшебство. В жизни сказок нет. Вот почему я не могу ни о чем рассказать Макстону. Но и не рассказать – тоже. Ведь в этом случае я ему солгу. Сделаю ему больно. Но тогда, возможно, ему не захочется больше меня знать. Он продолжит, не вспоминая обо мне, заниматься музыкой, и никогда не узнает, что сделал его отец. Может быть, когда-нибудь они даже помирятся?
Усмехаюсь. Как ни крути, в любом из вариантов я – ошибочное звено. Меня в принципе не должно быть в этой цепи. В жизни Макстона быть не должно. Глупая, глупая Ри. На что ты надеялась, мм? На счастливый хеппи-энд? Что зло будет повержено, добро восторжествует, вы поженитесь и построите вместе семью? Глупая, как верно.
И что, ты просто возьмешь и уедешь? – последнее, о чем спрашивает меня Скайлер. А я молчу, потому что не знаю. Наверное, уеду, да, а что еще мне остается? Я ведь перебрала все возможные сценарии и ни один, кроме этого, не укладывается в схему. Самый болезненный для меня, но, возможно, самый правильный по отношению к нему.
Я ведь не могу поступить иначе, верно?
Не могу?
Весь вечер не нахожу себе места от мыслей. Проще было бы уехать прямо сейчас, чтобы ненароком не выдать себя поведением или взглядом. Особенно взглядом. Макстон ведь все поймет, стоит ему лишь раз заглянуть мне в глаза. Этого до сих пор не случилось только потому, что до самого вечера они с ребятами были заняты в студии, а затем уехали на плановую репетицию в «Пульс». И я тоже должна была поехать, но написала, что у нас со Скайлер образовались дела, сославшись на то, что мы давно планировали что-то вроде пижамной вечеринки, но никак не получалось и вот… сегодня срослось.
Не знаю, поверил ли мне Макстон, но выяснять не примчался, а значит, у меня было еще пару часов, чтобы окончательно все решить.
– Тебе стоит на это взглянуть. – Скай устраивается на кровати рядом и, поджав под себя колени, протягивает мне телефон. – Кэмерон прислал.
Когда Янг нажимает воспроизведение, картинка на экране оживает. На ней – Рид за ударной установкой с обеими палочками в одной руке. Сначала будто бы ничего не происходит – слышно лишь слабую струну гитары и его дыхание. Клянусь, я слышу, как он дышит. А затем раздаются первые слова. Голосом, который вызывает по телу мурашки.
Марс тихо поет, а у меня сердце сдавливает под прессом. Больно. Безжалостно. Не милуя. Любимая. Желанная. Это все про меня. Знаю. Чувствую. Слышу. Каждая его эмоция, каждый звук – для меня. Словно он снова и снова, только на этот раз через песню, признается мне в любви. Будто дает обещание всегда быть рядом, держать меня за руку и оберегать. Будто все остальное тщетно и неважно. Потому что мы есть друг у друга, а значит, весь этот несправедливый мир может катиться со своим мнением ко всем чертям.
Но если бы все было так просто. Если бы… потому что нельзя вернуться в прошлое и перезаписать уже прожитые однажды дни, будто на кассету. Нельзя изменить уже совершенный ход. И добро, увы, не всегда побеждает.
– Выключи это.
– Терри…
Не слушаю. Рыдания вырываются из горла с надрывом. Сползаю с кровати, плотнее закутываюсь в худи и сбегаю по лестнице вниз. Как можно быстрее, дальше, смелее. Едва не спотыкаюсь – успеваю вовремя ухватиться за перила. Хотя лучше бы споткнулась. Тогда, может быть, физической боли удалось бы заглушить душевную. Потому что вторая уничтожала. Рвала изнутри на части. Душу обращала в пепел.
Макстон написал для меня песню.
К гадалке не ходи, тут все слишком очевидно.
Он стал моим первым. Подарил мне первый поцелуй, первый адреналин, первый раз. Сказал, что любит и хочет всю оставшуюся жизнь оберегать. Посвятил мне песню. И после всего этого Я ДОЛЖНА БЫЛА ЕГО ПРЕДАТЬ. Я тварь, так ведь? Ведь так?
Не знаю, как успеваю затормозить на крыльце и не наступить на начищенные до ослепительного блеска ботинки. Знакомый парфюм ударяет в голову, а когда поднимаю взгляд, становится лишь хуже. Его величество Сайрус Рид собственной персоной. Как всегда надменный, смотрящий на таких, как я, с высоты своей репутации и гниющей кучи денег. Равнодушный. С тем же ледяным взглядом, который не меняется независимо от обстоятельств. Он смотрит так безразлично даже на собственного сына, что уж говорить о других?
– Что вам нужно? – выпаливаю вместо приветствия.
Обычно я воспитанная.
Но не в этот раз.
– Пройдемся?
Странно слышать подобное от того, кто буквально уничтожил нашу семью: втоптал в грязь папу, загубил мечты моего брата и испортил жизнь мне. Кто, может, и косвенно, но поспособствовал тому, что я собираюсь оставить любимого человека, несмотря на то что это сродни ножевому удару. И даже не одному.
Беру себя в руки. Душу болезненные слезы. А затем гордо выпрямляю спину и задираю вверх подбородок. Что бы Сайрус Рид не сказал, чем бы ни захотел задеть, я не отреагирую. Не буду для него слабой. Только сильной. Только такой, какой меня воспитывал папа. А это значит, что любую трудность я буду встречать только сквозь сжатые в кулак пальцы. И никак иначе.
Мы идем достаточно долго, практически в полной тишине. Улицы Оза кажутся как никогда пустынными, будто бы и люди в нем, и он сам – нас провожают. А я глубже затягиваюсь запахами цветов и деревьев, слушая, как еле слышно шумит вода.
– Ты ведь понимаешь, что так будет лучше? – начинает он разговор.
А я не удивлена и не обескуражена, потому что ожидала чего-то похожего. Разве от такого человека после всего случившегося можно ожидать иного? Я знала, что он не извиняться приехал.
– Лучше – уволить моего отца с работы? Или сделать так, чтобы его больше ни в одно бюро в этом городе не взяли?
Отец Макстона улавливает в моем голосе и осуждение, и сарказм, и боль. Хотя больше – злость. Да, именно. Я злюсь на Сайруса Рида. На его бесчеловечность. Виню себя до сих пор, но это уже совсем другая история.
– Уехать, девочка моя. Оставить моего сына и уехать. Дать ему жить той жизнью, которую он заслуживает.
– Точнее той, которую вы для него выбрали?
Останавливается и, когда останавливаюсь тоже, прошибает взглядом до костей.
– Он – мой сын. – заявляет на Макстона права, только лишь одним этим давая мне понять, что я ему – никто. Что я ничего не решаю. Что только мешаю его распрекрасной жизни предпринимателя, в которой он мог бы купаться в деньгах, и их с Кайли союзу, что тоже не так уж и далеко от правды. – Он был для этого рожден.
– Он был рожден, чтобы стать великим музыкантом!
– Бред мальчишки, не более.
– Это его мечта!
– Мечты – для детей. А мой сын давно не ребенок. Кайли понимает это. Ты – нет. И в этом проблема.