– А еще мы на счетчике! – напоминает мистер Митчелл как бы невзначай, и мы только в эту секунду понимаем, что наш разговор слышали без исключения все. Даже Дейтон, который до сих пор стоял, прислонившись к крылу своего спорткара, и улыбался во весь свой идеально ровный ряд зубов.
– Так что скажешь? – спрашиваю, ловя улыбку Терезы, в которую вляпываюсь снова, словно в первый раз. Это порочная петля, которую не разорвать.
Все, что было в моей жизни до нее, как будто бы было и не со мной вовсе. Потому что, только когда она рядом, стирается все. Плохие воспоминания, невысказанная обида, застарелая щемящая боль. Все, что не равно в моей голове счастью. А счастлив я только с ней. Вот такой бесконечный заколдованный круг, который, однако, я не хочу размыкать.
– Скажу, что тоже очень сильно тебя люблю. Но…
– Но?
Прикусывает губу, а я вижу, что ее сопротивление сломлено. Окончательно. Ей просто нужно время, чтобы самой это осознать.
– Что, если у нас не получится?
– Получится. Потому что каждый день я буду любить тебя так сильно, как если бы знал, что завтра уже никогда не наступит.
– Правда?
– Правда, Бэмби, – зарываюсь пальцами в ее волосы и тяну к себе ближе, хотя кажется, что места между нами нет даже для того, чтобы просто дышать. – Как бы избито это ни звучало, ты – мое сердце. Хоть в рай, хоть в пропасть – я готов следовать за тобой всюду. И больше ни за что и никогда не намерен тебя отпускать.
Тереза рвано выдыхает – и снова мне в губы. А я пускай и не говорю этого вслух, знаю, что положу к ее ногам и Вселенную, и мир, и душу. Что построю с ней дом, посажу дерево, выращу сына… черт, у меня столько до безумия охренительных вариантов, что голова от всего возможного идет бешеным кругом.
– Ты написал для меня песню, – шепчет, утыкаясь носом мне в футболку.
– И напишу еще не одну.
– Это безумие, – обрисовывает всю ситуацию в целом.
И я тоже это понимаю.
Но прекратить все это, повернуть назад – еще большее, сродни самоубийственному.
Мы еще долго просто говорим. Мистер Митчелл позволяет нам задержаться, взяв с меня честное слово, что утром я привезу Терезу в Нью-Йорк. Вернее, Дейтон нас привезет.
Некоторое время мы сидим на понтоне, обнявшись, слушаем шум воды и смеемся, а затем остаемся на ночь у Метьюза. Стены его дома оказываются для нас лучшим «между», потому что ни я, ни Ри не хотим возвращаться в наши.
Утром, после завтрака, когда уже собираемся уезжать, ловлю Терезу за руку у самого крыльца, подождав, пока Дейтон спустится к машине.
– Как насчет Чикаго?
– Предлагаешь мне переехать? – растерянно моргает, и я усмехаюсь.
– Посмотреть со мной мир. Стайлз предложил нам выступить там на фесте. Спеть пару ностальгических песен и, возможно, сыграть с Джеймсом Хетфилдом на одной сцене. И знаешь, я бы очень хотел разделить эти мгновения с тобой. – Касаюсь ее лица, большим пальцем стирая все еще алый румянец с ее щеки. – К тому же, ты просто обязана увидеть Мичиган. Это озеро не похоже ни на что, что я видел раньше. Как и ты.
– Мм… возможно, я над этим подумаю.
– Возможно?
– Скорее всего.
– Тереза…
– Спрошу у папы, – добивает.
А после смеется, когда подхватываю ее на руки и начинаю кружить.
Я не знаю, что ждет нас дальше. Не знаю, как трудно нам придется и каким в итоге будет наш окончательный финал. Но знаю, что безумно люблю девушку с синими, как озеро, глазами, за которую готов сражаться со всеми демонами в мире – и в душе, и в Преисподней. Тереза Митчелл. Терри. Ри. Бэмби. Девушка, вернувшая мне жажду жизни. Девушка, с которой я вновь обрел себя. Моя половинка. Мое пристанище. Мое самое ценное сокровище. Мой второй шанс, данный мне кем-то очень небезразличным свыше.
– Мы спросим вместе, – чмокаю ее в губы, подыгрывая.
– О, чтобы отпросить меня, тебе придется очень постараться!
– Думаю, я с этим справлюсь.
Эпилог
Я мечтала увидеть Японию с тех пор, как пару лет назад папа проектировал сад для одной очень милой японской семьи, которой пришлось вынужденно покинуть свой дом. Но окончательно отдала этой стране свое сердце в тот самый вечер, когда мы с Макстоном танцевали в саду его мамы в Киото. В тот самый вечер, когда изменилось все.
Культура. Традиции. Легенды. И прочие удивительные вещи, которые последние несколько месяцев я изучала намеренно, чтобы при встрече с Анабель Рид не ударить лицом в грязь.
Вы знали, что Япония – это не только манга, суши и легендарная собака Хатико? Что истинное волшебство этой страны не в великолепии ее природы, не в архитектуре и не в технологических достижениях – хотя она безусловно поражает и этим, – а в мелочах. Я и сама поняла это далеко не сразу. Но стоило нам с Макстоном сойти с борта самолета в Киото, как я тут же осознала причину, по которой Анабель Рид так любит это место. Его очарование трудно передать словами, трудно поместить в картинки или попытаться повторить. Оно теряется на фотоснимках, утекает между строк и становится обыкновенным. Тогда как на самом деле слишком невероятно в каждом своем аккорде, движении и вдохе. Разноцветные черепичные крыши на храмах, ритуальные тории, ведущие в святилища, цветы, обнаружить которые можно даже в самых необычных местах, а еще пленительные звуки флейты и барабанов, доносящиеся по вечерам буквально отовсюду.
Япония была прекрасна каждым своим дюймом.
Единственное, от чего вот уже несколько часов у меня дрожали коленки и сбивалось дыхание – это предстоящий ужин с мамой Макстона, к которому, кажется, я была абсолютно не готова.
– Выдохни, Бэмби, – усмехается мой парень, наклоняясь к моему уху и нежно обнимая за талию. – Ты понравишься ей.
– Я… может быть, нужно было надеть то атласное бирюзовое кимоно?
– Моя мама американка, Терри, – напоминает.
И чувствую, как уголки его губ расходятся в улыбке шире.
Он не устает повторять, что Анабель Рид не станет предвзято относится ко мне, если в первую же нашу встречу я предстану перед ней совсем не в традиционном японском наряде. Но, увы, мои дела обстоят немного хуже. Для знакомства с самой важной женщиной в жизни Макстона я надела легкое платье с цветочным принтом, которое купила за пару недель до отлета, но забыла подшить по своему карликовому росту. В моем чемодане было только оно. Ну еще пара джинсовых шорт, простых футболок и теплых худи (не знаю, зачем взяла последнее), но все это к случаю совершенно не подходило.
Макстон предлагал заехать по пути в торговый центр и выбрать что-нибудь подходящее там, но я знала, что иначе мы опоздаем, а опаздывать на знакомство с Анабель Рид в мои планы не входило.
Поэтому вот уже минуту и тридцать шесть секунд (я считаю, да) мой парень подбадривающе сжимает мою руку и ведет к дому, от которого без преувеличения захватывает дух.
– Сеин-дзукури. Стиль периода золотого века Муромати. – говорит, понимая, что, если будет молчать, я грохнусь от волнения в обморок. – Возводя такие дома, самураи демонстрировали свой статус и престиж. Но несмотря на роскошь фасада, внутри комнаты максимально просты. Ты поймешь это, когда мы зайдем.
– А нам точно нужно туда заходить? – выдыхаю, потому что, кажется, мне начинает недоставать воздуха.
Макстон улыбается, делает последние два шага и жмет на звонок. Сердце замирает, затем начинает быстро-быстро биться, а после и вовсе валится куда-то в пятки. Понимаю, что бежать бесполезно, да и куда я убегу в незнакомом городе? В незнакомой стране! Я даже диалекта местного не знаю. А он, кажется, необходим, потому что за все время нашего пребывания в Киото, я слышала английский от силы раз. И то, вероятно, свой.
– Дыши, Бэмби, – последнее, что шепчет мой парень прежде, чем перед нами открывается дверь. Вернее, отодвигается…
– Макстон! – миниатюрная шатенка, красотой и силой которой я без устали восхищаюсь, выныривает из своего дома, широко улыбаясь.
Пытаюсь отойти чуть в сторону, чтобы не мешать долгожданному воссоединению, но Макстон не выпускает моих пальцев, а Анабель внезапно обнимает нас обоих.
– Боже, милая, в жизни ты еще красивее, чем на фото, – улыбается, касаясь ладонью моей щеки, и так естественно и непринужденно, будто мы знакомы уже много лет. Будто ей не нужно присматриваться ко мне, чтобы понимать, достойна ли я ее единственного сына. – Давайте, проходите, я почти накрыла на стол.
Когда Анабель Рид скрывается в соседней комнате, застываю перед дверью как вкопанная. До сих пор ни ушам своим не верю, ни глазам. Так в самом деле бывает, да?
– Я ведь говорил, ты ей понравишься, – улыбается Макстон, а затем заботливо вталкивает меня в дом.
Я много читала о правилах поведения и этикета, так что первое, что делаю, – снимаю обувь. Пол в доме полностью покрыт татами – это специальные маты из тростника и рисовой соломы, по которым запрещается ходить в обуви. В любой. Даже в тапочках.
Макстон не раз упоминал о том, что его мама любит медитации, так что я готова к расслабляющей атмосфере и буддийской утвари, которая встречает нас чуть ли не с порога. Но вот к чему я оказываюсь не готова, так это к райскому саду, вид на который открывается с распахнутых настежь дверей гостевой террасы. Нужно ли говорить, какое сильное впечатление он на меня производит? Потому что это не просто цубо-нива[13], популярная в небольших домах Японии, это огромный, поражающий своим великолепием сад, в котором я без зазрения совести с удовольствием сидела бы часами. Днями. Неделями. Боже, кому я вру, я бы его не покидала.
– Я пыталась узнать у сына о твоих любимых блюдах, и он сказал, что ты неделями можешь есть обыкновенный рис, – слышу за спиной и поворачиваюсь, – поэтому приготовила онигири и говядину с имбирем. Надеюсь, тебе понравится, потому что кулинар из меня, если честно, довольно паршивый.
Мама Макстона улыбается, а я внезапно осознаю, что она готовила этот ужин для меня. Что беспокоилась о моих вкусах, а теперь волнуется, что мне может не понравиться.