Однако и Нэнси, и Сюзи были заняты детьми, поэтому магазин превратился в обузу, и через несколько лет они решили его закрыть. Спустя еще несколько лет эта лихорадка вновь охватила Сюзи, и вместе с партнерами Памелой Фарр и Эллен Кио она купила магазин детской одежды в центре Гринвича. Сюзи была одержима идеей европейского магазина детской одежды торговой сети Best&Co. на Пятой авеню, который работал в период с 1879 по 1971 год возле собора Св. Патрика. После нескольких месяцев изысканий она выяснила, что название больше не используется и можно переоформить его на свое имя.
Это, несомненно, был самый удивительный бутик-универмаг одежды для детей. Прекрасные вещи, восхитительная атмосфера, отличное место для родителей из пригородов, чтобы покупать обновы для своих детей. Она открыла большой магазин в Гринвиче, потом — в Бергдорфе, а затем приступила к производству собственных моделей. В итоге она намеревалась снова заняться дизайном!
Этот бизнес в конце концов был продан магазину игрушек FAO Schwarz, который оставил ее в качестве креативного директора и обещал расширение. К сожалению, этого не произошло, и она решила уйти из Best&Co. Вскоре после этого магазин закрылся.
Четвертого июля 1989 года мы отдыхали на пляже в Нантакете с Нэнси и Питером. Нэнси сказала мне:
— Поздравляю, Томми! Просто невероятно, что Сюзи беременна!
— Что?
— О, ты не знаешь? — отпрянула Нэнси.
Я повернулся к Сюзи:
— Ты беременна?
— Да.
Видимо, моя жена сообщила ей, другу и бывшему бизнес-партнеру раньше, чем мне.
— Почему ты не сказала мне?
— Ну, просто не была уверена, поэтому и поделилась с Нэнси, но я наконец-то сделала тест, и да, я беременна.
— О! — воскликнул я. — Хорошо. Здорово.
Это было весьма своеобразно. Я чувствовал, что Сюзи пытается что-то скрыть от меня, но представить себе не мог почему. У меня до сих пор нет ответа, и не знаю, осознала ли она, насколько это обидело меня.
У моего отца появились боли в спине. Он думал, что потянул мышцу. Боль не проходила, поэтому он сделал рентген. Он был ошеломлен, когда у него обнаружили опухоль в правом легком. Мой отец курил всю жизнь. Его вскоре прооперировали и удалили часть легкого, но эта мера не остановила распространение рака. Затем последовала лучевая терапия, а потом развилась эмфизема. За год он сдал, став больным и слабым, и постоянно нуждался в кислородной маске. Его сердце пошатнулось. Мы все знали, что он не проживет долго.
К счастью, еще до болезни отца мне захотелось сделать для родителей что-то такое, чего они никогда не испытывали. Я отправил их в круиз, организовал им экскурсию в Италию, арендовал для них дом в Хэмптоне. Мне было радостно видеть, как они получают удовольствие от жизни после многих лет тяжелой работы. Я редко виделся отца с тех пор, как покинул Элмайру, но теперь вся семья проводила с ним как можно больше времени. Моя мама была сильной женщиной, но она страдала. Последние месяцы жизни отца мы провели в ожидании его ухода.
В конце своей жизни он был привязан к кислородной маске, и все мои сестры и братья собрались у него в комнате. Он говорил бессвязно и при дыхании производил звуки, которые было неприятно слышать от кого-либо, особенно от родителя. Сестры и мать плакали, и братья были очень расстроены. Медсестра сказала: «Он скоро отойдет». Семья вышла в коридор, а я остался сидеть возле него. Отец широко раскрыл свои голубые глаза, со зрачками, как булавочные головки, и посмотрел на меня.
Он произнес: «Я сожалею о том, как относился к тебе». Речь давалась ему с трудом. «Пожалуйста, позаботься о своей матери, моей матери и семье».
Я чувствовал себя разбитым. Я ненавидел отца, когда был молод, и, хотя он иногда пытался в более поздние годы быть добрым ко мне, все еще не мог понять или принять то, как он обращался со мной прежде. Мы никогда не обсуждали эту тему; он не из тех, с кем я мог даже заговорить об этом. Он был крупнее и сильнее меня, и, даже будучи взрослым человеком, я никогда не переставал бояться, что он выйдет из себя и ударит меня. Он скончался той ночью, 21 декабря 1989 года, за четыре дня до Рождества. Я боялся отца до самой его смерти.
И все же в конце концов примирился с моим отцом и понял его. Став отцом, я осознал, что он желал мне добра.
По какому-то ужасному стечению обстоятельств Роберт, брат моего отца, умер за день до этого. Я позвонил моей бабушке, несмотря на то что она скверно обращалась со мной. Как ужасно было для бабули, что два сына умерли раньше нее и в течение двух дней. Я навестил ее в Джексонвилле. Она была прикована к постели, и за ней по очереди ухаживали две сиделки. Я сказал: «Бабуля, папа просил меня позаботиться о тебе, так что я собираюсь это сделать».
Когда я шел по коридору в туалет, услышал, как она сказала своей сиделке: «Ты знаешь моего внука Томми? Он миллионер, и он позаботится обо мне!» И подумал: «Теперь, когда я достиг успеха, теперь ты хочешь быть милой?» Но я не произнес ни слова.
Изучив расходы бабули, я обнаружил, что ей не хватает денег. И решил: «У нее старческий маразм; она только что потеряла двоих сыновей. Я не собираюсь много размышлять об этом. Просто буду заботиться о ней». Я поддерживал свою бабушку, пока она не умерла семь лет спустя.
В марте 1990 года, когда мы готовились ко сну, Сюзи что-то почувствовала и позвонила акушерке. Та сказала: «Приезжайте». Мы отправились в Гринвичскую больницу. На этот раз я не был в родильной палате. Доктор вышел и сказал: «Это мальчик. И он крупный!»
Я назвал сына Ричардом в честь моего отца. Мы знали, что у нас родится мальчик, и когда отец заболел, мы сидели с ним на диване в его доме в Элмайре, и я пообещал ему: «Папа, мы собираемся назвать нашего сына в твою честь!» Отец находился в таком жалком состоянии, что мне хотелось как-то ободрить его. И я должен был сдержать данное ему слово.
С того момента, как я впервые взял сына на руки и почувствовал его тепло, у нас с Ричардом возникла привязанность. Знаю, звучит довольно банально.
Как бы мы ни любили жизнь в Коннектикуте, нам пришлось вернуться в Нью-Йорк, чтобы я мог видеть семью и не терять много времени на дорогу. Мы продали дом в Коннектикуте на Раунд-Хилл-Роуд и арендовали пятиэтажный таунхаус на 123 Ист 80-й улице, который Сюзи и Синди Ринфрет красиво отделали, хотя это было съемное жилье.
Элли дрожала, когда входила в монастырь Святого Сердца на 91-й улице в первый день посещения детского сада. Она не хотела отпускать меня, но монахиня убедила ее, что все будет хорошо. Я смотрел, как она шла по коридору в своем маленьком джемпере из пестротканого гринсбона, и думал: «Это начало ее взрослой жизни», и на моих глазах выступили слезы оттого, что видел ее такой расстроенной. Однако вскоре она успокоилась, и это облегчило мое беспокойство.
Каждое утро мы с Сюзи просыпались в шесть часов и отправлялись на пробежку вокруг искусственного водоема в Центральном парке. Мы пили капучино в E.A.T. на углу Мэдисон-сквер и 80-й улицы, а затем трусцой возвращались домой, где я проводил время с Ричардом. Он сидел в своей маленькой сине-белой полосатой пижаме и смотрел мультфильмы, пока я принимал душ и одевался, и мы разговаривали за завтраком. Три утра из пяти, когда мне надо было уходить на работу, Ричард начинал плакать: «Папа, не уходи, не уходи!» Я был его приятелем и меньше всего хотел расставаться с ним. Любому, кто закрывал дверь, оставляя своего ребенка в слезах, знакомо это мучительное чувство.
Я был счастлив, когда удавалось приходить домой вовремя, чтобы поиграть с сыном: в армию, солдата Джо, могучих рейнджеров, автомобили и грузовики. Он напяливал на себя футбольную экипировку, когда я брал его с собой на игры «Нью-Йорк Джайентс», и надевал крутой свитер для хоккея, если мы отправлялись на матч «Нью-Йорк Рейнджерс». Когда мы арендовали летний дом в Гринвиче, мы ходили в походы и строили форты. Появление сына сделало нашу семью полной, будто Ричард был нашим недостающим звеном. Я сказал Сюзи: «Размер нашей семьи прекрасен». За обеденным столом царил покой, а не хаос, который я познал во время семейных трапез в годы моего детства. Хилфигеры были уравновешены и счастливы.
Глава тринадцатаяСветская жизньКакие впечатления!
Фото Пейдж Пауэлл. Публикуется с разрешения Фонда изобразительных искусств имени Энди Уорхола
Реклама была одним из ключевых элементов успеха бренда Tommy Hilfiger. В 1986 году, когда мы все еще сотрудничали с Мурджани, я был взволнован и польщен тем, что Франческо Скавулло, прославившийся первоклассной съемкой для обложек журнала «Космополитен», согласился провести со мной фотосессию для серии рекламных материалов, которую мы назвали «Томми Хилфигер глазами Франческо Скавулло». Это стало еще одной попыткой поднять наш уровень и войти в круг великих брендов.
Я отправился в студию Скавулло, расположенную в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде, с мыслью: «Вау, он фотографировал Дайану Росс и Сильвестра Сталлоне, Элизабет Тэйлор и Грейс Келли… Должно быть, это интересно!» Благодаря его партнеру, Шону Бернсу, я почувствовал себя непринужденно. Франческо был маленького роста, носил кепку греческого рыбака и очки с толстыми линзами. Он казался скромным и кротким, но одновременно был интересным и эксцентричным. И сосредоточенным. Мы ели здоровую пищу, насколько помню, возможно, чечевицу и салат из капусты с газированной минералкой, и подумал: «Именно так я хочу питаться». На меня произвел впечатление его дом, оформленный со сдержанным шиком; он запомнился своими деревянными полами и потоком струящегося света. Я не мог удержаться и рассматривал фотографии всех известных людей, которых Франческо снимал.
Я стоял перед белым экраном в белой «оксфордской рубашке», джинсах «каньон», часах Movado с кожаным ремешком, которые унаследовал от отца, и лоферах Alden на босу ногу, а он спустился на пол и начал снимать. Раньше меня так не фотографировали. Когда я позировал для снимков, фотограф стоял передо мной, а не поднимался выше и не опускался на пол. Это напоминало кадры из фильма Антониони «Фотоувеличение», только происходило это в реальной жизни!