— Кто-то строит там дом?
— Да, — сказал он со своим карибским акцентом, — это дом Ника Ягора.
— Кого?
— Ника Ягора.
Когда я позвонил Сельме, чтобы договориться о проживании в следующем году, она спросила:
— Хочешь снять дом Мика Джаггера?
— Да, — сказал я. — Он построен?
— Да, — ответила она. — Но он хочет знать, кто собирается снимать дом, и обязательно проверит вас.
Мы с Джаггером никогда не встречались. Я надеялся на телефонный звонок, но он не позвонил. Через несколько дней Сельма сказала:
— Все в порядке, он примет вас.
Дом Мика представлял собой невысокий балийский / индонезийский / тайский / японский пляжный домик, красиво оформленный, с главной спальней, игровой комнатой, спальней здесь, спальней там. Шесть павильонов были соединены дорожками на сваях. Мы перестали снимать его в течение нескольких лет, потому что дом предназначался для его детей, которые были близки по возрасту к нашим. В то время у Мика Джаггера и Джерри Холл было двое детей, Элизабет и Джеймс.
Мы подружились с Родни и Леди Туш, необыкновенно милой и очаровательной пожилой парой, которая тоже жила на побережье. Несколько лет спустя, после того, как мы, наконец, переехали в наш собственный пляжный домик, они пригласили нас на ужин в их дом на берегу океана, «Пеликан Хаус», где познакомили нас с Миком и Джерри. Мы вшестером сидели за столиком, смеялись и говорили обо всем — от темы детей до москитов, музыки и подводного плавания. У четы Туш было довольно острое чувство юмора. Мик показался мне очень спокойным, а Джерри — смешливая, забавная и веселая. Это не было похоже на встречу с мегазвездой за кулисами перед концертом или в переполненном ночном клубе. Это был легкий, спокойный вечер в небольшом домике на берегу в обществе моего бывшего домовладельца.
Сюзи была беременна Ричардом, и мы говорили о младенцах и маленьких детях. Они были обеспокоены тем, что дети в тот день слишком много времени провели на солнце, потому что на Мюстике легко можно получить ожоги, особенно на бледной коже. Итак, да, мы говорили с Миком Джаггером о солнцезащитном креме. Помнится, я еще расспрашивал его о Бирме, которую он очень хотел посетить и многое знал о ней. Мы ели карри, и, когда зашел разговор об Индии, ему было интересно услышать наши с Сюзи рассказы о пляже Джуху и наших прежних путешествиях.
Спустя годы мой пасынок Алекс, которому в то время было тринадцать лет, приехал в гости. Мы бросили свои вещи, надели купальные костюмы и вышли к бассейну и пляжу. Алекс любит собак, и он погнался по белому песку за собакой Мика по кличке Стар. Через несколько часов он вернулся.
— Алекс, где ты был? Ты не сказал нам, куда идешь.
— Я ходил в дом этого парня, — сказал он.
— Куда?
— В разрушающийся дом по соседству.
Мик занимался перестройкой своего владения, и там были установлены примитивные леса из бамбука. Алекс, должно быть, увидел в этом признак упадка, а поскольку в то время он жил с отцом в Италии, то понятия не имел, кто такой Мик. В тот вечер за ужином Мик от души посмеялся над своей мнимой бедностью.
Вечером после ужина все направились в мою библиотеку, чтобы посмотреть фильм Пита Таунсенда «Квадрофения»[90]. После долгого дня беготни за собакой Алекс уселся в углу дивана, рядом с Миком, и начал дремать, растянувшись прямо поперек Мика, и уснул мертвым сном. Мы шепотом звали Алекса по имени, пытаясь заставить его передвинуться, но он проворчал и перевернулся. Мик по-отцовски засмеялся и позволил ему лежать.
Когда в 1990 году мы решили купить собственный дом на Мюстике, выяснилось, что дом рядом с Джаггером выставлен на продажу. Пляжный дом под названием «Помпельмус», что на французском языке означает «грейпфрут», требовал ремонта. Я пригласил местного архитектора Арне Хассельквиста, чтобы оценить состояние строения. Он подошел, просунул палец прямо сквозь деревянный сайдинг и сказал со своим шведским акцентом:
— Этот дом вам не подходит. Вам нужно использовать красное дерево или камень.
— Вы хотите сказать, что я не могу его просто отремонтировать?
К этому времени мы купили два владения в Коннектикуте и привели их в превосходное состояние. Но это была уже другая лига.
— Самое лучшее, что можно сделать, — это сломать его и построить новый дом, — сказал мистер Хассельквист.
— И во что это обойдется, — спросил я, — и как это будет выглядеть?
— У меня есть чертежи, — ответил он. — Что бы вы хотели?
— Мне нравится дизайн Оливера Месселя, — сказал я ему.
Оливер Мессель был блестящим лондонским художником по театральным декорациям, а его племянник Энтони Армстронг-Джонс женился на британской принцессе Маргарет. Мессель спроектировал для них сказочный дом на Мюстике и удалился на Барбадос, где построил собственный дом в британском колониальном стиле и многие другие особняки.
Оказалось, что этот мистер Хассельквист, просунувший палец сквозь стену дома, работал с Оливером Месселем над строительством всех этих домов. Какое совпадение! И, что особенно удивительно, у него оказался проект Оливера Месселя, который так и не был реализован. Когда он показал его мне, я предложил внести одно изменение: «Мне действительно нравится это, но хочу, чтобы мой дом был симметричным». Люблю равновесие. Поэтому я купил чертежи, и мы с Сюзи перепроектировали их.
Работа заняла четыре года. Первоначально мы собирались построить один дом с четырьмя спальнями и хозяйской спальней для нас, но по ходу работы решили добавить пляжный коттедж, чтобы могла приезжать моя семья, а затем еще один коттедж на пляже, рассчитанный на большее количество гостей. Бренд Tommy Hilfiger взлетел, и у нас появились деньги, поэтому мы купили продававшийся дом и снесли его, чтобы на этом месте построить гостевой дом, гармонирующий с главным домом. В конечном счете, мы создали целый комплекс — частный рай.
У Дэвида Боуи[91] также был дом на Мюстике. В 1990 году он пригласил нас на новогоднюю вечеринку в духе 1970-х. Сюзи не хотелось идти, поэтому я пришел один. Боуи был в туфлях на платформе и парике, Иман[92] выглядела под стать. Здесь собралась веселая и пестрая толпа людей. Все пили и танцевали. Там была Диана фон Фюрстенберг[93]. Я заметил Кельвина и Келли Кляйн, Барри Диллера[94], Дэвида Геффена[95] и Фран Лебовиц[96]. Все они сидели на скамейках, наблюдая, но не принимая участия в веселье.
Мы с Дэвидом стали в некотором роде приятелями, и когда несколько месяцев спустя я зафрахтовал самолет, чтобы отправиться на остров, то спросил, не хочет ли он прокатиться. Мы проговорили четыре с половиной часа. Боуи был знатоком искусства и столь же фанатичным коллекционером, как и я; мы обсуждали впечатляющую коллекцию Чарльза Саатчи[97]. Он сказал мне, что плохо помнит 1970-е годы. В то время он жил в Нью-Йорке, в основном сидел в квартире, работая над музыкальными проектами. Он сказал, что почти не выходил на улицу, и это имело основания: Дэвид Боуи на улицах Нью-Йорка в середине 1970-х вызвал бы такое же столпотворение, как Майкл Джексон, прогуливающийся по Лос-Анджелесу спустя несколько десятилетий.
Его мечтой, по собственному признанию, было собрать невероятных музыкантов и создать музыку, которую они никогда не репетировали и даже не видели нот, — они просто соберутся в студии и сыграют что-то впервые и запишут это в таком сыром виде. Я нашел эту идею захватывающей.
Я знал, что его настоящее имя Дэвид Джонс, и он рассказал мне, как назвал себя Дэвидом Боуи. В начале 1970-х годов, по его словам, лондонские газеты называли Мика Джаггера «Джаггер Даггер», т. е. «Джаггер Кинжал». Ему понравилась идея ножей, и остроты, и американского исторического наследия. Поэтому он решил стать Дэвидом Боуи[98].
Мне было очень грустно, когда Боуи умер в начале 2016 года. Эта новость заставила меня плакать. Он оказал огромное влияние на стиль и музыку в моей жизни. Все время ломал стереотипы. Прокладывал путь новаторским начинаниям. Невероятное вдохновение. Тогда я заплакал впервые после смерти моей мамы.
Лоуренс позвонил мне со своей 60-метровой яхты с острова Сент-Барт и спросил:
— Что за место этот Мюстик?
— Приезжай в гости! — пригласил я.
— Сколько времени понадобится, чтобы добраться?
— Не знаю. Спроси своего капитана — это не займет больше полутора дней.
Через два дня он позвонил и сказал:
— Надеюсь, это чертово место окажется стоящим, потому что море штормит, и мою семью качает на этой гребаной лодке, и всех тошнит!
— Лоуренс, вернись обратно, не приезжай, — сказал я ему. — Пожалуйста, вернись. Если тебе здесь не понравится, не хочу, чтобы ты расстраивался из-за меня. Это не какое-то райское место. Это обычный остров, это…
— Я уже на полпути и не буду возвращаться.
«Черт, — подумал я, — Лоуренсу наверняка остров не понравится. Здесь нет магазинов, только единственный бар на пляже и в лучшем случае — ресторан в отеле. О боже, что мне делать?»
Я несколько раз перезванивал ему, но он не отвечал. Я сказал Сюзи: «Ты увидишь, как у Лоуренса крышу сносит. Он будет злиться на меня, как мне быть?» Мой дом строился; это был котлован со строительным оборудованием, лежащим вокруг. Я снимал, наверное, худший дом на Мюстике. Мне нравился этот остров, но я был уверен, что Лоуренс возненавидит его.
Лоуренс вошел в порт; на самом деле это была просто пристань. Он бросил якорь возле бара «Бэзилз», позвонил и сказал: «Я здесь, заходи ко мне». Я спустился на пристань, и он сказал: «Покажи мне окрестности». Мы сели в мой маленький квадроцикл Mule и поехали.