Элли требовала и заслуживала моего внимания, и я охотно отдал его ей, но был ужасно расстроен из-за своего разрыва. Моя работа не давала мне поблажки. Элли и Ричард окончили школу, а Элизабет собиралась поступить в нью-йоркскую женскую среднюю школу при монастыре Святого Сердца, поэтому я арендовал квартиру, в которой мы с ней жили. План состоял в том, чтобы Сюзи оставалась там в мое отсутствие, когда я путешествовал, но иногда мы были там в одно и то же время, и казалось, будто живем вместе. Это не было нашим намерением или реальностью, однако это обстоятельство сбивало с толку детей. И Ди.
Я получил несколько звонков от матери и друзей Ди: «Что ты делаешь?», «Ты уверен?», «Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни!». Все было очень драматично. Наконец, в конце августа мы с Ди поговорили по телефону. Она заболела, с трудом глотала пищу и потеряла девять килограммов, но ей стало немного легче. Я тоже был истощен. Она сказала мне, что, видимо, кризис миновал и с ней все будет хорошо. Я уже не был уверен, что принял правильное решение.
Шесть недель спустя я участвовал в мероприятии Fashion Rocks в Нью-Йорке. Ди была среди приглашенных гостей и приехала с подругой. Я встретил ее у двери на выходе. Встреча стала некоторым шоком; ни один из нас не был в отличной форме. Я сказал ей: у меня есть нечто и хотел бы, чтобы она это прочитала.
После нашего разрыва, когда попадал на Мюстик, я каждую ночь писал от руки длинные письма Ди. Пытался объяснить, как обезумел из-за болезни моей дочери, насколько важна для меня семья, как сильно любил Ди и какую гордость испытывал, когда был рядом с ней. Раньше со мной не случалось подобного. Никогда. Я хотел, чтобы Ди знала, чтó я чувствую, но не мог доверить такие интимные чувства электронной почте или телефону. Стопка листов толщиной в пять сантиметров — целая книга. Я положил их в оранжевую коробку Hermès и отправил на ее квартиру. Она развязала ленту, достала письма и сначала прочитала последнюю страницу. Я закончил так: «Мне очень жаль, но в настоящее время не могу быть с тобой. С любовью, Томми». Итак, она получила ответ.
Но мы снова начали общаться по телефону, и заключение, к которому пришел на Мюстике, в Нью-Йорке не казалось убедительным. «Я скучаю по тебе, — признался я ей. — Давай встретимся, давай поговорим». При встрече Ди крепко обняла меня, и мы оба заплакали. Я был полностью уверен, что не могу жить без этой женщины.
Каждое утро я заходил в квартиру подруги Ди, и мы снова начали обретать друг друга. Мы арендовали квартиру для нас двоих на 62-й улице между Пятой авеню и Мэдисон и решили, что нам нужно остаться вместе навсегда. Через пару месяцев выяснилось, что она беременна. Чтобы быть в безопасности, я предложил: «Почему бы тебе не пройти все тесты, какие только можно, которые покажут, здорова ли ты и здоров ли ребенок?» Она прошла обследование «на ура».
Мы прикидывали так и сяк: оставить нам ребенка или отказаться от него? И решили оставить! Это было потрясающе. Я подумал: «Это удовольствие. Мы снова почувствуем себя молодыми!»
Вскоре наши дети приняли отношения между Ди и мной, а также между Сюзи и ее бойфрендом Джеффом. В ноябре Сюзи отправилась в Лас-Вегас и вышла замуж. Это был самый большой подарок, который она могла нам преподнести, потому что ее брак расчистил путь для нас с Ди.
Я сделал предложение. Еще раз. Ди была напугана: «Давай не будем. Мы можем жить вместе и по-прежнему быть счастливы». Она пережила ужасный развод и не горела желанием выйти замуж во второй раз. К тому же я разбил ей сердце, отменив бракосочетание, и она больше не хотела проходить через что-либо подобное.
Но чем больше она сопротивлялась, тем сильнее я распалялся. Наконец она сказала: «Не хочу никаких вечеринок в честь помолвки. Не собираюсь отправлять ни одного приглашения и не намерена ничего планировать. Если ты хочешь вступить в брак, достаточно прийти к мировому судье. Вечеринку мы устроим постфактум».
Мы зарегистрировали брак у себя дома в Гринвиче. Это случилось 12 декабря. Присутствовало четыре человека: Ди, я, мировой судья и охранник, дежуривший в тот день. Наши дети были разбросаны по всему миру, и мы не могли дождаться, чтобы сообщить им новость. Было бы здорово отпраздновать событие на Мюстике, но произнесение этих обетов было глубоко личным. Ди и я — партнеры, лучшие друзья и любовники.
Наш сын, Себастьян Томас Хилфигер, родился в августе 2009 года. В больницу пришла Элли. Сюзи приехала с нашими дочерями, Элизабет и Кэтлин. Бывший муж Ди, Джанни, приехал с сыновьями, Алексом и Джулианом. Мы все праздновали рождение ребенка. Мы с Ди оба хотели охватить всех до такой степени, что попросили Джанни и Сюзи быть крестными родителями Себастьяна, и они согласились.
Себастьян — красивый крупный мальчуган с большими руками и большими ногами. При рождении он весил четыре с половиной килограмма, а его спина смахивала на торс полузащитника! Все девочки хотели взять его на руки. Даже мальчики хотели его подержать! Рич был в Лос-Анджелесе, и я ему сразу же позвонил. Крещение Себастьяна, состоявшееся через несколько недель, послужило семейным соединительным звеном — все захотели принять участие.
Мы все безумно любили Себастьяна. Он был красивым, светловолосым, голубоглазым мальчиком и получал столько внимания, сколько мог вынести ребенок. Он являл собой прекрасное сочетание Ди и меня.
Это сделало наше открытие еще более трудным. Примерно через год-полтора мы почувствовали, что с мальчиком что-то не так. Например, называли его по имени, а он не реагировал. Няня сказала: «Вам нужно проверить слух у ребенка». В свое время так поступили с Кэтлин, и этот шаг оказался оправданным. Себастьяну исполнилось полтора года, когда врачи его исследовали. Пришли результаты: у него обнаружено расстройство аутистического спектра.
У нас сердце оборвалось. Я задохнулся, у меня начались спазмы живота. Меня терзала мысль: «Это кошмарный сон. Это неправда. Ди прошла все мыслимые тесты в начале беременности. Ела органическую пищу, не употребляла сахара и не позволяла себе ни капли алкоголя, не ложилась спать поздно. Она была помешана на здоровье!» Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. По дороге домой мы оба тупо уставились на шоссе, не проронив ни слова. Ди плакала. И я тоже.
Но мы с Ди — позитивные мыслители. Когда происходит что-то негативное, мы говорим: «Но посмотри, как нам повезло». Мы были опорой друг другу. И убеждали себя, что Себастьян родился в нужной семье. Мы уже проходили через это раньше, понимали ситуацию в целом и последствия, которые она влечет за собой. Нам очень повезло, потому что у нас есть все необходимое, чтобы оказать Себастьяну помощь. Вместо того чтобы погрязнуть в печали и депрессии, мы сказали: «Хорошо, что предпринять? К кому можно обратиться?» Мы собирались сделать все, что было в наших силах, чтобы помочь нашему сыну.
Мы показывали Себастьяна множеству специалистов и пробовали разные методики лечения — от соблюдения диеты до прикладного анализа поведения, в котором для развития ребенка используются речевые и языковые методы. Нам сказали, что раннее вмешательство предпочтительнее, поэтому окружили его профессиональными педиатрами и логопедами. В дополнение к детскому саду Себастьян получал по меньшей мере двадцать пять часов специального лечения в неделю, и прогресс был заметен.
Наши дорогие друзья Лаура и Гарри Слейткины, которые растили ребенка с тяжелой формой аутизма, познакомили нас с доктором Кэтрин Лорд, всемирно известным специалистом. К счастью, случай Себастьяна не был тяжелым. Пока он остается в спектре, но рад сообщить, что после огромного количества прикладного поведенческого анализа, трудотерапии, логопедии и небольшой дозы физиотерапии Себастьян прогрессирует.
Ди и я вошли в совет директоров Autism Speaks («Говорит аутизм»), организации, возглавляемой Бобом и Сюзанной Райт, которая собрала миллионы долларов, способствовала просвещению родителей детей, страдающих аутизмом, и финансировала интенсивные исследования болезни, во многом остающейся загадкой. К сожалению, на правительственное финансирование исследований аутизма не приходится рассчитывать.
Мы до сих пор не знаем, почему и как люди становятся жертвами аутизма. Ребенок может развиваться нормально, а потом неожиданно наступает регресс.
Например, в годовалом возрасте Себастьян считал шаги, поднимаясь по лестнице. Но однажды он просто перестал. Так что же происходит в эти годы становления? Это генетический сбой? Вероятно. Это воздействие экологии? Никто не знает наверняка. В какой-то момент люди думали, что аутизм проявился как реакция на вакцину, но это мнение оказалось ошибочным. Существует множество теорий на этот счет, но в действительности ответ пока не найден.
«Говорит аутизм» — одна из самых важных благотворительных организаций, с которыми мы сотрудничаем. Телевизионная программа The Night of Too Many Stars («Ночь слишком многих звезд»), подготовленная в поддержку образовательных программ благотворительного фонда New York Collaborates for Autism («Нью-Йорк объединяется ради помощи аутистам»), стала годичным институтом. Страшно подумать, что есть семьи, в которых не подозревают о существовании болезни у их детей или не понимают, что им делать, когда узнают о страданиях своего ребенка. Многие семьи считают, что их ребенок «выключен», «отсталый» или «глупый». Это разбивает мне сердце. Меня самого когда-то списали со счетов как «глупого», и я остро осознаю ответственность взрослых, ведь они должны помогать детям, которые нуждаются в этом.
Аутизм — это стремительно растущее серьезное нарушение развития. Десять лет назад в спектре находился лишь один из ста шестидесяти шести детей; сегодня один из шестидесяти восьми малышей. Около одного процента населения мира страдает аутизмом, в том числе более трех миллионов американцев. По данным организации «Говорит аутизм», в Соединенных Штатах распространенность аутизма среди детей ежегодно увеличивалась на шесть — пятнадцать процентов за период с 2002 по 2010 год, что в целом составило сто девятнадцать целых и четыре десятых процента. Каждый год около пятидесяти тысяч подростков с диагнозом аутизм в силу своего возраста лишаются школьной поддержки и услуг; почти половина всех 25-летних людей с аутизмом никогда не имели оплачиваемой работы, а восемьдесят четыре процента жили дома с родителями. Стоимость лечения аутизма на протяжении всей жизни составляет в среднем от полутора до двух с половиной миллионов долларов.