Мы спускаемся по невидимой и очень узкой лестнице, потом выходим в какой-то очередной тёмный переулок. Тут ветер в спину, подгоняет в нужном направлении.
Дома уже многоэтажные, света в них мало. На детской площадке скрипят, мотаясь туда-сюда, детские качели. Ветер треплет простыни на балконе, со звоном по грязной мостовой летит пустая жестянка. Трещит одинокий флюгер.
Здесь совсем другие звуки и запахи. Несмотря на ветер с залива, пахнет тут мощно. Жареная еда. Туалет. Машинное масло, уголь, горящее дерево. Что-то вроде свежего горячего асфальта, хотя асфальта в этом мире нет. В окнах редкие огни. Иногда слабый свет домашнего экрана – то, что удалось зарядить от городского. Иногда свечи. Вообще это красиво: свечи в окне, сразу про новый год думается. Но здесь свечки редкие и не праздничные ни разу. Освещают комнату с трудом, а нам снаружи света вообще не достаётся.
Я поскальзываюсь на чём-то, цепляюсь за Юру, кажется, платье порвалось… То самое, такое шерстяное и такое праздничное, синее с золотыми нитями, платье, в котором я несколько часов назад сидела на религиозном собрании. Как будто несколько лет прошло. Всё перекрыла история в аптеке Баха и поцелуи с Юрой…
А теперь ветер в лицо и скользкая дрянь под ногами. И вместо белой оборки на подоле какая-то рваная мочалка неопределённого цвета.
– Вечер добрый! – звучит вдруг из мокрого мрака. Мужской голос, хриплый, ничего в нём доброго нет.
Я жду, когда Юра ответит прохожему, но он замирает и тоже чего-то ждёт.
– Сколько? – спрашивает мужчина, всё ещё держась в отдалении.
– Пустые! – быстро отзывается Юра.
– А за сколько отдавали? – человек подходит ближе.
И я его узнаю.
Глаза в темноте привыкли, наверное. Плюс голос, вот этот – въедливый, обиженный.
Летом на набережной он пытался со мной торговаться, потом пришёл в книгоубежище, привёл с собой патруль, Тай меня утащила, спрятала в своей комнате. Сказала, что иначе меня бы арестовали как преступницу, ведь продажа энергии не через станцию – преступление (хотя на самом деле так все делают, как объяснил потом Ларий).
И вот тот странный мужчина появился снова. Выслеживал нас? Летом на нём была клетчатая рубашка. А теперь пальто. Тоже, кажется, клетчатое. Вот, буду звать его Клетчатый.
А он нас, как и раньше, зовёт людоедами.
Идёт за нами и бурчит, что мы наживаемся, грабим, что ничего святого у нас. Главное, молчать и не ввязываться. Обычный городской сумасшедший, типа тётки Тьмы. Кажется, в этой части Захолустья сумасшедших как-то побольше, чем у нас. Может, из-за того, что тут ближе к экрану? Эмоции зашкаливают и…
Меня хватают за плечо. Неприятно. Я оборачиваюсь.
Клетчатый. Его лицо совсем близко. Кислый запах. Противные жёсткие руки.
– Мама! Ой… Юра!
Он рядом. Вцепился в клетчатого, оттаскивает его от меня. Юра сильнее, увереннее. А я… Сперва я замираю, а потом тоже…
Я успеваю ударить Клетчатого, потом доходит: что я делаю? Так нельзя. Это же живой человек. Я совсем, что ли?
Я защищаюсь. Оно как-то само. После того, что случилось в аптеке, оно само во мне срабатывает.
Юра оттаскивает Клетчатого, разворачивает, толкает в обратном направлении. Тот шатается как пьяный. Как мой папа… Его тоже били!
Я кричу. Юра снова меня обхватывает, целует. Вот теперь можно плакать, выдыхать крики и слёзы. Клетчатого больше не слышно. Ушатался куда-то. Уполз.
– Дым, ты в порядке?
– Почему он ко мне полез?
– Ну… он фурсишка же… все мозги затрепал.
Мне не нравится Юрин ответ. Но очень нравятся поцелуи.
Мы идём через детскую площадку – пустую, тёмную. Железная горка гудит на ветру.
Впереди дом Тай. Я узнала рисунок на стене. Розовый граффити на жёлтом фоне. Что-то вроде цветов, перечёркнутых колючей проволокой. Символ или просто так? Сколько же я не знаю об этом мире? Надо будет спросить потом у Лария про символы и про то, чего от нас хотел Клетчатый. Мне кажется, он не просто так к нам полез. Он будто знал, что мы будем в этом месте в это время. Навёл кто-то? Или у меня уже паранойя от этой жизни? Я даже не знаю, что лучше.
В доме, где живёт Тай, по прежнему пахнет горелым растительным маслом, стиркой, сырым теплом. Но сейчас мне это в радость. Нормальные запахи, привычные, живые. За последние дни мой мир снова поехал кукухой, причём сразу в нескольких направлениях. Пусть хоть что-то будет прежним – вонючая лестница, щербатые ступени, слабый свет лампочки, из-за которого ступени коричневые, а не серые. Облупленная дверь, на которой в дневном свете есть царапины в форме зайца, а следы от солнца похожи на клочок бумаги. Сейчас это просто дверь, Юра по ней стучит, типа какой-то мотив. Кажется, так же стучали в книгоубежище со стороны сада, но я не помню, а аудиофайла записи нет.
«Тук-тук-тук, я твой друг». Вроде оно же. Не Юра ли тогда приходил в кногоубежище? Сказал что-то Тай и вернулся обратно, до того, как мы с Августом появились дома. Да ну, зачем ему такое? Зачем ему вообще Тай? Мы же теперь вместе!
А вдруг Тай не захочет Юру впустить? Я кричу так, чтобы было слышно сквозь дверь.
– Тай! Это я! Открывай!
Нам отпирает Тьма!
Реально это она. В тёмном халате, в косынке. Волосы убраны с лица и поэтому нос сразу выдвинулся вперёд, стал похож на накладной, как из костюма Бабы-яги. Что-то общее есть, кстати сказать. Тьма смотрит только на Юру, я для неё типа невидимая.
– Как Тщай себя чувствует? – вежливо интересуется Юра. И вворачивает что-то ритуальное про мир этому дому, как-то так.
Тьма отвечает ему тем же ритуальным бухтением, голос у неё не истеричный, как сегодня на рынке, а скучный, как у сотрудницы канатной дороги, например.
– Пройдите налево по коридору, наша дверь будет третьей по счёту.
Будто и не Тьма. Вежливая, спокойная и пахнет чем-то типа ванили. Это её так в доме милосердия прокачали? Может, мне тоже туда надо? А то я на людей бросаюсь, аптеки разношу…
– Благодарю вас.
– Я скоро принесу чайник!
Тьма смотрит исключительно на Юру, будто я – его невидимый воображаемый друг.
Ну и чёрт с ней, с дурой ванильной. Надо было для Тай вкусного взять. А то у неё наверняка только чай без чая.
У Тай на столе кусок мясного пирога и варенье из абрикосов, совсем такое же, как у нас дома. Будто мама Толли варила. А ведь варенье тут у каждого своё, магазинного не бывает. Даже на рынке оно отличается. Странно.
Тай выглядит старше, чем раньше. Будто мы несколько месяцев не виделись. Но это для меня последние дни очень длинные. А у неё они должны быть обычными. Или нет?
Юра кладет на стол лекарство от жара и мой бальзам. Тай берет коробочку с бальзамом, свинчивает крышку, принюхивается. Улыбается.
– Спасибо!
У неё вправду шелушатся губы. Значит, ей нужнее. Пусть думает, что мы такие умные и догадались.
– Всегда пожалуйста! – отзывается Юра.
И Тай на него смотрит, улыбается так, что нижняя губа трескается. А я опять будто невидимый выдуманный друг.
– Мне в книгохранилище сказали, что тебе нужно от жара. Такой лысый с тростью! Поэтому я в аптеку зашла.
Лишь бы Юра не стал влезать с подробностями того, что было в аптеке. Но он молчит. И я молчу, сбилась. Тай хмурится.
– Спасибо! Этот лысый… Он тебе больше ничего не передавал?
– Книжку! С картинками. Там на обложке синий зверь с яблоками на спине.
– Это Хран! Волшебный зверь! Это моя любимая! У меня такая в доме милосердия была. Йула, помнишь Храна? – он пожимает плечами, но Тай отмахивается, говорит дальше, так оживлённо, будто у неё от температуры болтливость повысилась: – Это Хран, он такой добрый! Всех спасал! Я её люблю читать, когда болею. А где она?
– Наверное, я в аптеке забыла.
– В аптеке Баха? – уточняет Тай.
– Да, – выдыхаю я и жмурюсь. Осколки на полу, дрожащие полки, звон стекла.
– Они уже закрылись – спокойно говорит Юра. – Я завтра к ним зайду, тут недалеко. Заберу и принесу тебе.
Тай улыбается, а я напрягаюсь.
– Я тоже могу зайти!
– У тебя будут другие дела, – качает головой Юра.
Опять они все за меня всё решают. Ну что за свинство! Хорошо, что в этой комнате экран спрятан за тряпичным ковриком, его так сразу не активировать. Иначе я бы опять прибила всех яростью, а потом бы переживала.
Я подсаживаюсь к Тай на продавленную кровать и шепчу ей в горячее ухо:
– А что у тебя ко мне за дело было? Тогда, в книгоубежище?
Я не могу вспомнить, сколько дней назад я сидела с Тай в книгоубежище, пила чай без чая и грела её арией дорогого Жерома про выбор пути.
Вот, мы с Юрой тоже сегодня выбрали путь и там на нас напали…
– Не помню. Да это неважно уже, – Тай мотает головой. Её волосы чиркают меня по щеке. И правда крыло ласточки… Я надеюсь, Юра смотрит не на Тай. Не хочу им делиться. Я уже бальзам для губ ей отдала. Хватит! Он мой!
А ещё Юра офигенно целуется! На обратном пути мы… Я не знаю, сколько раз мы целовались. Наверное, легче подсчитать, сколько мы не целовались.
Юра-бро, вот как так-то?
Нас не ругают за опоздание. Ларий и мелкий Август сидят в гостиной и играют в лото. Или в домино? Нет, это что-то ещё, с шестиугольными фишками, я такую настолку не знаю. Серые шестиугольники, оранжевые, тёмно-зелёные. Как кафель на полу аптеки Баха. Брр!
Юра желает всем доброго вечера, помогает мне снять перчатки и пальто. Проходя мимо Августа, нагибается и шепчет ему что-то, наверное, подсказывает ход. Потому что мелкий сразу переставляет свою фишку по клеткам таблицы, на три вперёд. И сам себе аплодирует!
– Я у себя! – говорит Юра, поднимаясь наверх.
Голос мамы Толли отвечает из-под лестницы.
– Ужинать будешь? Там всё, что с обеда, и я ещё вам тыкву запекла!
– Обязательно! – кричит Юра уже из своей комнаты.
Теперь, когда он всё время ходит со мной, наверное, можно будет взять для Тай в качестве гостинца побольше еды? Я не думаю, что мне запретят. Интересно, откуда у неё там наше варенье? И ещё мне не хочется, чтобы Юра заносил ей завтра книгу. Может, Августа послать?